Песни эти, как правило, светского характера, некоторые были сочинены на поэтических турнирах (монахам, очевидно, не возбранялось участие в светских развлечениях) и содержат описание красот природы. И лишь немногие несут на себе в какой-то мере отпечаток умонастроений автора. Таковы песни монаха Хакуцу о пещере Михо, о жившем в ней легендарном отшельнике, в которых выражается скорбь по поводу того, что люди невечны:
Как скалы, вечная Токи-ва насу Пещера, здесь и ныне ивая-ва има мо Осталась, как была в те старые года, арикэрэдо А люди, что в пещере этой жили, сумикэру хито дзо Увы, не возвратятся никогда. цунэ накарикэру
(III — 308)
Таковы песни монаха из храма Гангодзи о добродетелях, скрытых под символом "белая яшма" (сиратама) [15]; песня Сами Мансэя о бренности мира, песня Сётоку-тайси, посвященная погибшему в пути страннику, напоминающая произведения других, в частности анонимных поэтов (есть основания предполагать, что в данном случае мы имеем дело с записью народной песни).
Любопытна песня монаха Цуган, вернее, повод, по которому она сложена. В названии указано, что он сочинил ее в ответ на обращение девушек, пославших ему засохшего моллюска с просьбой воскресить его. В тот период буддизм был популярен своей магической практикой, к ней часто прибегали с надеждой излечиться от болезней и сохранить жизнь. Девицы решили подшутить над монахом, а он ответил им, что моллюска воскресить, увы, уже нельзя.
В названиях песен упоминается о буддийских ритуалах, совершаемых при дворе (поминальные службы), о хоровом пении перед буддийским алтарем, когда песня исполнялась с целью получить хороший урожай. Последнее свидетельствует о том, что буддизм до известной степени просвоил себе функции, раньше целиком принадлежавшие исконной национальной религии — синтоизму. В примечании к одной из песен кн. XX (4494) указывается, что знаменитый строго выполнявшийся синтоистский обряд — пир в честь приношения богам первого риса (тоё-но акари) — был перенесен с седьмого на шестой день месяца из-за буддийского ритуала, который должен был совершаться в седьмой день. Причем об этом говорится в последней книге "Манъёсю", где помещены песни наиболее позднего времени — второй половины VIII в.
В религиозном быту буддизм и синтоизм сосуществовали. Окура, например, в песне об умершем сыне обращается к синтоистским богам, а в сопутствующих коротких пятистишиях — танка (каэси-ута) — к гонцу подземного царства и просит его "указать путь на небеса" (V — 896, 897). Согласно толкованию комментаторов, по буддийским представлениям гонец подземного царства встречает души умерших, и путь на небеса означает в данном случае путь в буддийский рай.
Следует еще сказать, что в письмах, которые иногда предваряют песни поэтов VIII в. — Табито, Окура, Якамоти и их друзей, — наряду с цитатами из китайских классических книг встречаются буддийские выражения и термины. Судя по содержанию песен, это объясняется не столько приверженностью поэтов буддизму, сколько их образованием и эрудицией.
Как уже говорилось, произведения, связанные с буддизмом, занимают в памятнике сравнительно незначительное место. По всей вероятности, в начальный период проникновения буддизма было особенно сильно воздействие предметов его материальной культуры, а его учение воспринималось поверхностно, поэтому и влияние его затронуло прежде всего сферу изобразительного искусства, а не область поэзии, в которой наиболее полно выражалась духовная жизнь народа и прочно господствовали исконные представления и взгляды. И видимо, по этой причине вначале сохранялось отношение к буддизму, как к чему-то инородному, что подтверждается песнями шуточного плана. Новое вероучение вызывало и скрытый протест, о чем свидетельствуют произведения Табито.
Обращение к буддизму в поэзии, возможно, было в какой-то степени и литературной модой, подсказанной на первых порах китайской поэзией; кое-что использовалось в качестве литературного приема или готовой литературной формулы.
Некоторое влияние буддизма на японскую поэзию становится заметным лишь в поздних песнях "Манъёсю", и проявляется оно главным образом в поэтической образности, существенное же его воздействие на развитие поэзии наблюдается уже за пределами VIII в.
По справедливому замечанию Н. И. Конрада, японцы эпохи Нара (VIII в.) принимали "мотив тщеты бытия" как "эстетическое настроение" [16]. Показательна в этом смысле песня Сами Мансэя, японца, настоятеля буддийского монастыря:
Этот бренный мир, Ё-но нака-о С чем сравнить могу тебя? нани-ни татоэму Рано на заре асабираки Так от берега ладья когииниси фунэ-но Отплывает без следа… ато наки готоси
(III — 351)
Приведенная песня и другие произведения подтверждают подобное мнение. И к тому же характерно, что буддийское учение о бренности бытия получило отражение не в произведениях философского плана, а в песнях-плачах и в пейзажной и любовной лирике, т. е. буддизм коснулся в основном сферы эмоциональной, а не умозрительной. И именно в этом, на наш взгляд, и заключается специфика раннего восприятия буддийского учения, отраженная в песнях "Манъёсю".
К ВОПРОСУ О ТОЛКОВАНИИ НЕКОТОРЫХ ПЕСЕН "МАНЪЁСЮ" ("Гимн вину" Отомо Табито)
(Глускина А. Е. Заметки о японской литературе и театре. — М., 1979. — С. 169–183)
Среди поэтов VIII в. одним из знаменитой "пятерки" [17], составившей славу японской поэзии эпохи Нара, был Отомо Табито. Из творческого наследия поэта наибольшей популярностью пользуется цикл "Гимн вину", состоящий из 13 самостоятельных песен, помещенных в кн. III памятника японской поэзии "Манъёсю" (VIII в.)
Этот цикл по-разному толкуется японскими учеными. Обычно исследователи объясняют его появление, а также содержание и характер влиянием Китая [18]. В мыслях. высказанных Табито, они находят много общего с системой взглядов Лао-цзы и Чжуан-цзы [19], указывают на буддийские и китайские образы и выражения, встречающиеся в песнях. Хага Яити, например, пишет, что песни Табито, восхваляющие вино, — всего лишь отголоски мыслей и идей, популярных в Китае во времена Лючао [20] (т. е. во времена шести династий III–IV вв.).
Большинство ученых приписывают этим песням анакреонтический характер. В предисловии к собранию избранных песен "Манъёсю" в английском переводе, изданном японским научным обществом "Нихон-гакудзюцу-синкокай" при участии известных японских филологов — специалистов по "Манъёсю", этот цикл песен рекомендуется как "серия анакреонтических песен", выражающих "эпикурейскую философию" [21].
Однако некоторые японские литературоведы уже давно начали ощущать необоснованность такой трактовки. Еще в 1936 г. Моримото Харукити писал, что делать вывод на материалах этих песен об эпикурейских воззрениях Табито весьма опасно [22].
Интересно, что уже в XVII в. филолог Татибана Морибэ высказал мысль, что в данных песнях Табито вино служит лишь предлогом для того, чтобы осудить конфуцианство и буддизм. Такого же мнения придерживается и один из современных литературоведов Цугита Дзюн, считающий, что, приводя в песнях цитаты из буддийских сутр и китайских книг, Табито высмеивает конфуцианских и буддийских книжников [23].
Другой современный ученый, Такэда Юкити, склонен толковать эти песни в плане личной трагедии Табито. Он полагает, что "Гимн вину" скрывает глубокие душевные переживания автора, потерявшего любимую жену и стремящегося в вине найти утешение [24]. Таким же образом трактует песни Табито и Гоми Масухидэ [25].
Однако нам представляется, что подобные оценки песен Табито снижают их значение. Учет конкретной исторической обстановки и фактов личной биографии Табито подсказывает более широкое толкование мыслей, высказанных поэтом.
Нельзя также согласиться с мнением о том, что данный цикл песен является подражанием китайским образцам, идеям китайского происхождения, ибо Табито дал собственное решение темы, вытекающее из конкретных условий японской действительности, точнее, из тех условий, в которых жил поэт.
Годы жизни Табито приходятся на период между 665–731 гг. Он происходил из знатного рода Отомо, предки которого славились военными заслугами, знанием военного искусства и из поколения в поколение занимали посты военачальников. Род Отомо в японских справочных изданиях возводится к мифическим временам легендарного императора Дзимму, при котором якобы служили предки Табито. Представители этого рода неоднократно оспаривали власть у царствующего дома. О самом поэте известно, что он состоял при дворе и дослужился до высоких чинов. В 718 г. он стал вторым государственным советником. Несколько позже, в 720 г., он был назначен начальником карательной экспедиции и направлен на о-в Кюсю для укрощения взбунтовавшегося племени хаято. После возвращения в столицу, в 726 г. (по другой версии — в 728 г.), Табито был назначен генерал-губернатором округа Дадзайфу на Кюсю. Там он потерял жену и за год до своей смерти, получив чин первого государственного советника, вернулся в столицу Нара, где и скончался, когда ему было около семидесяти лет.
