рождая бури. Кто способен преграду Тебе поставить? Кто способен сдержать порыв Твой? Эту мощь и не узреть, и не вообразить.
Небесный Мост объяв за два конца, зеницами сверкнёшь, подобно солнцу и луне. Мелькнёшь мгновением, а рык громоподобный заставит тучи съежиться и снежный вихрь закрутит. Покинув дальний Север, Ты умчишься на Юг пустынный, крылом махнёшь, ветрило подгоняя, и снова вдаль. Дракон-свеча [193], рассеивая мрак, тебе путь трудный освещает. Там, под тобою, три горы священных [194]; они что комья малые земли, а Пять озёр великих – чаши с зельем. Душа святая, видя этот лёт, вдруг встрепенётся и сольётся с Дао, и даже Жэньский князь [195] уду закинуть не решится, и Хоуи [196] стрелы смертельной не запустит, и оба, воздевши к Небу взоры, вздохнут глубоко и печально.
О, сколь Ты величава, Птица Пэн, простёртая от просини Небес до безоглядной пустоши Земли? С Небесною Рекой одной сопоставима. Твой лёт следил ещё Паньгу [197], наш Прародитель, Сихэ [198], возничий Солнца, воздыхал. Смущенье наступало во всех восьми пределах, средь четырёх морей, когда твои крыла над ними нависали и грудь скрывала свет дневной, как будто снова к нам вернулся Хаос первозданный [199]. Но мгла, открыв зарю, растает, чуть в сторону Ты путь свой повернёшь.
И так пройдут шесть лун, на краткий отдых Ты к морю спустишься. Тобой закрытый свет вновь вырвется из бездны и зальёт пустынные пространства. Величию сему навстречу ветра задуют, разольются океаны, с мест горы сдвинутся, восьмиголовый дух Тяньу [200] оцепенеет, Хайжо [201], дух моря, вздрогнет, уползут, вжав головы, гиганты-черепахи [202], несущие святые горы, и огромный кит испуганно сожмётся, вспенив море. То диво дивное немыслимо, непредставимо – Великой Тварной силой Естества [203] оно лишь и могло быть создано.
Не Кликуна [204] ж в злачёных перьях ставить рядом с Ним! Пусть Чёрный Феникс [205] устыдится своих парчовых блесток! О, как хлопочут все: то к Духам побегут, то в город ринутся, Хранитель-Ворон [206] древо еле держит, перед треногой яств печальна птаха, Петух Небесный [207] зори возвещает, Трехногий Ворон [208] заправляет солнца светом. Как суетна вся эта мелкота, а надо сдерживать себя во имя постоянства. Им не постичь души свободной, вольной; сопоставлять их – праздное занятье. Пэн не кичится мощью и величьем, а следует течению времён до той поры, пока в нём есть нужда. Он погрузился в сокровенность Дао, как в Вечность, Эфиром Изначальным насыщаясь, беспечно бродит по Долине Света; в Яньчжоуских океанах Юга то взмоет вверх, то спустится пониже.
А Птица Велия Сию при встрече изрекла: «О, велика ты, Птица Пэн, и в этом мне блаженство. Ведь чуть я западный предел крылом накрою одесную – ошу́юю восточной пустоши не видно. Что мне перемахнуть земные жилы, небесный стержень раскрутить?! В тумане непостижности гнездуюсь и пребываю там, где есть Ничто. Давай взлетим вдвоём, крыла раскинем».
Так воззвала она к Великой Птице Пэн: за мною следуй в радости и естестве.
И обе Птицы вознеслись в безбрежные миры, а мелкота невидная о том судачить стала под забором.
大鹏赋
余昔于江陵见天台司马子微，谓余有仙风道骨，可与神 游八极之表，因著《大鹏遇希有鸟赋》以自广。此赋已 传于世，往往人间见之。悔其少作，未穷宏达之旨，中年 弃之。及读《晋书》，睹阮宣子《大鹏赞》，鄙心陋之。 遂更记忆，多将旧本不同。今复存手集，岂敢传诸作者？ 庶可示之子弟而已。其辞曰：
南华老仙（一作仙老）发天机于漆园，吐峥嵘之高论， 开浩荡之奇言，征至怪于齐谐，谈北溟之有鱼，吾不知 几千里，其句曰鲲。化成大鹏，质凝胚浑。脱＊＊于海 岛，张羽毛于天门。刷渤＊之春流，＊扶桑之朝暾。＊赫 于宇宙，凭陵乎昆仓。一鼓一舞，烟朦沙昏。五岳为之 震落，百川为之崩奔。
尔乃蹶厚地，揭太清，亘层霄，突重溟。激三千以崛 起，向九万而迅征。背＊大山之崔嵬，翼举长云之纵横， 左回右旋，倏阴忽明。历汗漫以夭矫，＊阊阖之峥嵘。 簸鸿蒙，扇雷霆，斗转而天动，山摇而海倾。怒无所搏， 雄无所争，固可想像其势，仿佛其形。
若乃足萦虹霓，目耀日月，连轩沓拖，挥霍翕忽。喷气 则六合生云，洒毛则千里飞雪。邈彼北岸，将穷南图。 运逸翰以傍击，鼓奔飚而长驱。烛龙衔光以照物，列缺施 鞭而启途。块视三山，杯观五湖。其动也神应，其行也 道俱。任公见之而罢钓，有穷不敢以弯弧。莫不投竿失 镞，仰之长吁。
尔其雄姿壮观，＊轧河汉，上摩苍苍，下覆漫漫。盘古开天而直视，羲和倚日而傍叹。缤纷乎八方之间，掩映乎四海之阗。当胸臆之掩昼，若混茫之未判。忽腾覆以回转，则霞廓而雾散。
然后六月一息，至于海浊。欻翳景以横翥，逆高天而下垂。 憩乎泱漭之野，入乎汪湟之池。猛势所射，馀风所吹， 溟涨沸渭，岩峦纷披。天吴为之佚栗，海若为之＊＊ （=动荡）。巨鳌冠山而却走，长鲸腾海而下驰。缩壳挫＊， 莫之敢窥。吾亦不测其神怪之若此，盖乃造化之所为。
岂比夫蓬莱之黄鹄，夸金衣与菊裳。耻苍梧之玄凤，耀 彩质与锦章。既服御于灵仙，久驯扰于池湟。精卫勤苦 于衔木，＊＊悲愁乎荐觞。天鸡警曙于蟠桃，＊乌晰耀 于太阳。不旷荡而纵适，何拘挛而守常。未若兹鹏之 逍遥，无厥类乎比方。不矜大而暴猛，每顺时而行藏。 参玄根以比寿，饮元气以充 肠。戏＊谷而徘徊，凭炎洲 而抑扬。
俄而希有鸟见谓之曰：“伟哉鹏乎，此之乐也。吾右翼 掩乎西极，左翼蔽乎东荒，跨蹑地络，周旋天纲。以 恍惚为巢，以虚无为场。起呼尔游，尔同起翔。”于是乎 大鹏许之，欣然相随。此二禽已登于寥廓，而尺＊之辈 空见笔于藩蓠。
Послесловие
Ветр и пламень [209]
…Конь нетерпеливо бил копытом, а Ли Бо всё никак не мог завершить свою возбуждённую речь. Шутка ли! Он получил, наконец, долгожданный вызов от императора великой династии Тан, он станет советником Сына Неба и поможет ему направлять движение могучей империи к гармоничному созвучию дня сегодняшнего с днём вчерашним, он вернёт в страну тот утраченный Золотой век Великой Древности, когда правили Совершенномудрые и принципы изначального Небесного Дао-Пути ещё не исказились суетой мирской.
Ли Бо обещал, что вернётся через год, чтобы из бедной хижины забрать семью в блистательную столицу Чанъань. Домашние встретят его добрым ланьлинским вином и душистой запечённой курицей, и будет на нём уже не холщовое платье простолюдина, а фиолетовый халат высокого сановника, и каменья пятицветной яшмы с притороченного у пояса драгоценного меча станут издавать звон, созвучный лишь Гласу Неба…
Ах, эта курица, мелкая суетная птаха! Пройдёт не так уж много времени, и Ли Бо – ведь он, в конце концов, был поэтом, не надутым вельможей, он был Поэтом, коего великим талантом наделило само предвечное Небо! – осознает, что курица – существо не его мира:
Не клюнет проса Феникс, голодая:Привык он есть жемчужные плоды.Ему ли место средь хохлаток стаи,Что мечутся лишь в поисках еды?
Он – Феникс, священная птица Неба, облетающая Землю от края до края, проводя ночи среди облаков; он – могучая фантастическая Птица Пэн, с трепетом поминавшаяся мудрецом древности Чжуан-цзы. Он – ветр, чьи порывы неостановимы; он – вспышка опаляющего пламени:
Мир – велий сон без формы и без края,И в нём вот так себя я понимаю:Летучий ветер с пламенем огня,Смешавшись, составляют суть меня.
Поэт формулирует идею духовной сущности как плода соединения двух высших стихий, эманации абсолюта, для которых земное бытие – лишь кратковременная остановка в бесконечном вращении кармического Колеса.
Нам, потомкам, повезло, что не нашёлся правитель, чей «горний дух» узрел в Ли Бо небесного собрата. Сколь выиграл бы такой правитель, получив мудрого советника, но мы… мы лишились бы Поэта. Потому что истинная поэзия – выплеск высокого духа – несовместима с обслуживанием власти! Она выше любой власти, ибо власть – организм земной и бренный, а Поэзия – от Неба и зовёт в Вечность!
Разумеется, не к Золочёному коню, посверкивавшему в лучах солнца над дворцовыми воротами, не к уходящей в облака столичной башне Фениксов стремился Ли Бо – нет. Он в полной мере осознавал свою значимость, он мечтал стать опорой праведному владыке, как того требуют от Благородного мужа незыблемые принципы, заложенные Конфуцием, мудрецом из мудрецов.
Конфуций был нравственным ориентиром для Ли Бо. В последнем в своей жизни стихотворении он поминал Учителя с грустью: кому другому можно поведать высокие помыслы Поэта?
Взметнулся велий Пэн – о! Содрогнулся всяк.С полнеба пал он – ах! Совсем иссякли силы.О! Исполать ему! Забыть того нельзя,Елико вознесён к Фусану, где Светило…Но кто, прознав о том, слезу прольёт?!Учитель Кун? Уже давно он в бозе почиёт.
В этих патетичных, архаизованных – будто поэт говорит не с современниками, а с давно почившим патриархом – шести строчках (четыре символа как четыре базовых вехи всего мировоззренческого пространства Ли Бо) Конфуций
