Уленшпигель еще говорил, что ему велено собирать пожертвования на построение новой церкви, но только незапятнанными деньгами, ибо ни за что в жизни он не возьмет пожертвований от женщины, свершившей прелюбодеяние. И если подобные женщины тут присутствуют, пусть остаются на месте, ибо, если они станут мне что-то жертвовать, а сами повинны в грехе прелюбодеяния, так я не приму их пожертвования и им придется стоять предо мной посрамленными. По этому вы сможете судить о них.
И он давал людям целовать череп, который, возможно, был черепом какого-нибудь кузнеца, – Уленшпигель подобрал его во дворе одной церкви. После этого он раздавал крестьянам и крестьянкам свое благословение, спускался с кафедры и становился перед алтарем. А священник начинал петь и звонить з колокольчик.
Тут дурные жены вместе с добродетельными шли к алтарю со своей лептой и так теснили друг дружку, что начинали задыхаться. И те, кому другие кричали поносные слова, у кого было рыльце в пушку, те стремились первыми внести свою лепту. Уленшпигель брал деньги у дурных и у добродетельных женщин, не брезгуя никем. А глупые женщины так твердо верили в его нелепую плутовскую басню, что думали: если какая-то женщина осталась на месте, значит, она не добродетельна. Если у женщины не было денег, она жертвовала золотое или серебряное кольцо, и каждая следила за другой, внесла ли она свой вклад. А та, что внесла свою лепту, воображала, что этим она защитила свою честь и развеяла злые слова, что в нее метили. Иные жертвовали два или три раза, так, чтобы народ это видел и перестал кричать поношения.
Уленшпигель же получал самые богатые пожертвования, о каких прежде и не слыхали. Когда он брал деньги, то всем, кто ему жертвовал, под страхом церковного наказания запрещал мошенничать. Они, говорил он. должны быть совершенно чисты, а кто возьмет грех на душу, так Уленшпигель не примет от него лепты. И везде женщины оставались довольны. Куда ни приходил Уленшпигель, всюду он читал проповеди и от этого богател, а люди считали его набожном проповедником, ведь свое плутовство он умел хорошо скрывать.
ХХХІІ История рассказывает, как Уленшпигель разбудил нюренбергских стражников и как они погнались за ним через мост и упали в воду
Уленшпигель был горазд на всякие плутовские проделки. После того как его шальная голова далеко его завела и он постоянно обманывал людей, Уленшпигель пришел в Нюренберг, где хотел потратить деньги, вырученные с помощью реликвий. Когда он пробыл некоторое время в городе и хорошо узнал все тамошние порядки, он никак не мог отстать от своей натуры: обязательно надо было ему выкинуть какую-нибудь озорную шутку. И вот он приметил, что нюренбергские стражники спали, не снимая лат, в большом ларе, устроенном внизу ратуши. Уленшпигель изучил в Нюренберге все ходы и выходы. Особенно он присмотрелся к мосту между Свиным рынком[67] и домишком, мимо которого было небезопасно ходить в позднюю пору, так как многих ладных служанок туда уже затащили, когда они шли раздобыть вина.
И вот Уленшпигель с обычным плутовством дождался, пока люди легли спать и настала полная тишина. Тогда он выломал из помянутого мостика три доски, бросил их в речку, называемую Пегниц, и, став перед ратушей, начал сыпать проклятьями и колотить старым ножом по булыжнику, так что искры посыпались. Когда стражники это услыхали, они вскочили на ноги и побежали за ним. А когда Уленшпигель услышал, что они за ним гонятся, он побежал в сторону Свиного рынка, а они за ним по пятам Так, с трудом убегая от них, добежал он до того места, откуда выбросил доски и как мог перескочил через мост. И когда очутился на другой стороне, он закричал громким голосом: «О-го-го! Где вы там, злодеи трусливые?». Лишь только стражники это услыхали, они кинулись, ни о чем не думая, прямо за ним, и каждый хотел только поспеть первым. Тут они попадали один за другим в Пегниц. А щель в мосту была такой узкой, что каждый себе зубы разбил. Уленшпигель им кричал: «О-го-го! Вы за мной больше не бежите? Так побегайте еще утречком. Вы зачем торопитесь? В эту баню и засветло не опоздали бы. Можно было бы вполовину так не спешить и все же в срок в эту купель поспеть».
А тем временем у одного стражника – нога пополам, у другого – рука, третий себе продырявил голову, так что никто отсюда без увечья не вышел.
А Уленшпигель, как только довел до конца свою каверзу, в Нюренберге больше не остался, а подался в другое место, потому что ему не хотелось, чтобы все его проделки раскрылись, а его самого из-за них покалечили. Ведь могло статься, что нюренбержцы не захотели бы счесть все это шуткой.
XXXIII История рассказывает, как Уленшпигель в Бамберге ел за деньги
Однажды Уленшпигель плутовством заработал деньги в городе Бамберге. когда он туда пришел из Нюренберга. Он был голоден и зашел в харчевню к одной хозяйке – веселой хозяйке, которую называли «госпожа королева».
«Добро пожаловать», – сказала она ему, потому что по платью увидела, что это был не обычный гость. Когда настало время обедать, хозяйка спросила, как ему желательно – есть за общим столом то, что все едят, либо заказывать блюда по выбору, за отдельную плату?
Уленшпигель ответил, что он бедный подмастерье и просит ему дать что-нибудь поесть ради бога. Хозяйка сказала: «Друг, мне ведь булочник и мясник со своих прилавков ничего не дают даром, мне приходится деньги платить, потому-то и я должна еду подавать за деньги». Уленшпигель тогда сказал: «Ах, сударыня, и мне не в убыток есть за деньги. За сколько же я буду здесь есть и пить?».
Женщина сказала: «За господским столом – за двадцать четыре пфеннига, рангом ниже – за восемнадцать, а вместе с моими слугами – за двенадцать пфеннигов».
Уленшпигель на это отвечал: «Чем дороже, тем для меня лучше» – и сел за господский стол и поел досыта. И вот, когда Уленшпигель вдоволь наелся и напился, он сказал хозяйке, чтобы она с ним рассчиталась, ему-де пора в путь-дорогу, чтобы не слишком тут поистратиться. «Милый гость, – сказала женщина, – дайте мне в уплату за обед двадцать четыре пфеннига и ступайте себе с богом».
«Нет, – говорит Уленшпигель, – это вы мне должны двадцать четыре пфеннига, как вы сами сказали. Ведь вами говорено, что за этим столом едят за двадцать четыре пфеннига. Я это так и понял и ел, чтобы деньги заработать, а это было мне нелегко. Я так жевал, что меня пот прошиб. Ради спасения своей жизни я и то больше съесть бы не мог. Вот и дайте мне то, что я заработал в поте лица своего».
«Друг, – сказала хозяйка, – все верно: вы тут съели за троих, а вот это за это платить я должна, ни в какие ворота не лезет. Ну да что с воза упало, то пропало, обеда не вернешь, идите себе с тем, что съедено. А вот денег я вам не дам. Это как отрезано, да и от вас денег я не против.
Только ко мне сюда больше не показывайтесь. И то сказать, если бы мне случилось один только год гостей так кормить, а денег от них выручить, как от вас, то мне бы пришлось все имущество спустить и по миру идти».
Уленшпигель простился с хозяйкой, и она поминала его лихом.
XXXIV История рассказывает, как Уленшпигель пришел в Рим и лицезрел папу, который принял его за еретика
Уленшпигель прославился своими каверзными проделками. Когда он уже испробовал всевозможные каверзы, ему вспомнилась старая поговорка «В Рим пойдешь – станешь богу угодником, а обратно вернешься – опять греховодником». Вот он и отправился в Рим и там дал волю своему озорству. Он пришел к одной хозяйке на подворье. Та увидела, что он пригожий малый, и спрашивает, откуда он. Уленшпигель сказал, что он из Саксонии – восточный, стало быть, житель[68] – и явился в Рим, чтобы с папой поговорить.
Женщина ему сказала: «Друг, папу вы вполне можете увидеть, но чтобы с папой поговорить, это уж я не знаю. Я здесь родилась и выросла, принадлежу к хорошему роду, а еще никогда с ним слова не сказала. Как вы надеетесь это так быстро устроить? Я дала бы охотно сто дукатов,[69] чтобы с папой поговорить».
Уленшпигель на это сказал: «Милая хозяйка, если я найду способ вас к папе привести так, что вы с ним сможете поговорить, вы дадите мне сто дукатов?».
Хозяйка поспешила ответить и честью поклялась, что отдаст ему сто дукатов, если Уленшпигель это сделает. Однако женщина думала, что для него невозможно сделать такое, ибо хорошо понимала, как много труда и старания тут надо затратить. Уленшпигель сказал: «Милая хозяйка, если только это совершится, я потребую свои сто дукатов». Она сказала «Да», но сама подумала: «Ты пока что еще не стоишь перед папой».
Уленшпигель стал выжидать, ибо каждые четыре недели папа должен был служить обедню в капелле, которая называлась Иерусалим Святого Иоанна разбойного. И вот, когда папа служил обедню, Уленшпигель пробрался в капеллу как можно ближе к папе и, когда папа стал служить Canon missae,[70] повернулся спиной к святым дарам, и это заметили кардиналы. Когда же папа возгласил над чашей благословение, Уленшпигель опять отворотился.
