52. После смерти Элидура королевская корона перешла к сыну Горбониана — Регину, который был мудр и рассудителен, видя в дяде образец для себя. Предав забвению насилие и своеволие, он не допускал, сострадая народу, нарушения правосудия и ни разу не сошел со стези справедливости. После него королем стал Марган, сын Артгаллона. И этот, следуя во всем примеру отца, правил бриттами, соблюдая умеренность и спокойствие. За ним королем был провозглашен его брат Энниаун, который, обращаясь с народом совсем по-иному, на шестом году своего правления был низложен. Поправ правосудие, он предпочел самоуправство, которое и явилось причиною его отрешения от престола. Вслед за ним был поставлен королем родич его Идваллон, сын Югения. Наученный происшедшим с Энниауном, он чтил право и справедливость. Ему наследовал Руной, сын Передура, а Рунону — Геронций, сын Элидура. После Геронция правил его сын Кателл. После Кателла — Коилл. После Коилла — Поррекс. После Поррекеа — Херив. У последнего было три сына, а именно Фульгенций, Элдад и Андрагий, каковые все правили один за другим. Затем королем стал Уриан, сын Андрагия. Потом Элиуд. За коим последовал Элидаук. Затем Клотен. Затем Гургунций. Затем Мериан. Затем Бледудон. Затем Кап. Затем Оэн. Затем Сизилий. Затем Бледгабред. Этот превосходил всех когда-либо живших на свете певцов как в сочинении музыки, так и в игре на всех инструментах, вследствие чего был прозван богом жонглеров. Вслед за ним правил его брат Артинаил. После Артинаила — Элдод, коему наследовал Редион, а тому — Редеркий. Затем правил Самуил Пениссел. Затем Пир. Затем Капоир. Затем сын Капоира Клигвеилл, муж во всех поступках своих благоразумный и скромный и пекшийся превыше всего о строжайшем соблюдении правосудия.
53. Вслед за ним вступил на престол его сын Илий, правивший на протяжении сорока лет. У него было три сына: Луд, Кассибеллан и Ненний. По кончине отца королевский венец перешел к старшему из его сыновей, а именно к Луду. Прославленный градостроитель, он восстановил крепостные стены Тринованта и окружил его множеством башен. Он также повелел жителям этого города возвести в нем такие дома и различные строения, чтобы ни в каком, даже отдаленнейшем королевстве не было города, где можно было бы обнаружить дворцы прекраснее этих. Был он человеком воинственным и обожавшим задавать пиршества, и хотя владел весьма многими городами, больше всех любил Триновант и преобладающую часть года предпочитал проводить именно в нем; вот почему этот город был переименован впоследствии в Каерлуд, каковое название, будучи искажено, превратилось в Каерлудейн, а в дальнейшем, из-за вытеснения одним языком другого, в Аундене и, наконец, Лундрес, что случилось уже по прибытии к нам иноземцев, покоривших нашу страну. После кончины Луда тело его было предано погребению в вышеназванном городе, у тех самых ворот, которые и посейчас в память его именуются на наречии бриттов Портлуд, а по-англосаксонски — Лудесгата. У него было два сына Андрогей и Тенуанций, и так как по причине своего малолетства они не могли управлять государством, на трон вместо них возводится брат Луда Кассибеллан. После того как он был увенчан короной, Кассибеллан выказал такую доблесть и щедрость, что слава о нем проникла в самые отдаленные царства. В конце концов получилось так, что единодержавную власть над всем государством он присвоил себе и не отдал ее племянникам. Однако Кассибеллан, сострадая им, не захотел вконец обездолить юношей, но предоставил им значительную часть острова. Город Триновант с наместничеством Кантией он пожаловал Андрогею, а наместничество Корнубию — Тенуанцию. Сам же, обладая королевским венцом, отдавал распоряжения им и всем другим правителям острова.
54. Между тем, как упоминается в римской истории, Юлию Цезарю после покорения Галлии довелось оказаться на побережье рутенов. Разглядев оттуда остров Британию, он осведомился у окружающих, какая это страна и какое племя ее населяет. Смотря на океан и услышав название этого королевства и как зовется обитающий на нем народ, Цезарь воскликнул: "У нас, римлян, клянусь Геркулесом, и у бриттов течет в жилах та же самая кровь, ибо свое начало мы ведем от общего корня. После разрушения Трои Эней стал нашим родоначальником, родоначальником бриттов — Брут, сын Сильвия, происходившего от Аскания, сына Энея. Но если не заблуждаюсь, они очень отстали от нас — ведь им неведомо военное дело, так как они обитают посреди океана, вне нашего мира; их будет нетрудно принудить платить нам дань и оказывать безоговорочное повиновение римской державе. Поэтому нужно прежде всего, пока мы не переправились к ним и на них не напали, предложить им изъявить, подобно другим народам, покорность сенату и готовность вносить нам надлежащие подати, дабы мы не оказались в необходимости проливать кровь наших сородичей, что было бы кощунственным оскорблением, наносимым нами Приаму, общему нашему пращуру". Изложив все это в своем послании к Кассибеллану, Цезарь отправил его королю бриттов, а тот, исполнившись негодования, ответил на него следующими словами:
55. "Кассибеллан, король бриттов Гаю Юлию Цезарю. Поразительна, Цезарь, алчность народа римского, который жаждет присвоить все золото и серебро, какое только ни есть на свете, и которому никак не стерпеть, что, обитая за пределами мира, посреди грозных опасностей океана, мы до этой поры спокойно владели достоянием нашим. Но золотом и серебром он отнюдь не довольствуется; он домогается, чтобы, позабыв о свободе, мы беспрекословно подчинились ему и навеки стали его рабами. Ты навлек на себя, Цезарь, позор, ибо черты благородства, общие у бриттов и римлян, идут от Энея, и оба народа связывают несомненные узы родства, которым подобало бы обеспечить между ними крепкую дружбу. И для нас желанна она, а не рабство, ибо мы приучены скорее одаривать ею других, чем возлагать на них ярмо рабства. Мы настолько привыкли располагать свободой, что для нас совершенно непостижимо, как это возможно выносить рабство. Если бы сами боги вознамерились лишить нас свободы, то и тогда мы бы приложили все силы, чтобы ее отстоять. Итак, да будет тебе, Цезарь, ведомо, что мы станем отчаянно биться за нее и за наше королевство, если ты, как пригрозил, вторгнешься на остров Британию".
56. Ознакомившись с этим посланием, Гай Юлий Цезарь готовит свой флот и ожидает попутных ветров, дабы добиться того, чего он потребовал от Кассибеллана. И вот, когда подул нужный ветер, он поднял на своих судах паруса и вместе со своим войском достиг устья Темзы. Челны с его воинами уже причалили к берегу, и Кассибеллан со всеми своими полчищами двинулся им навстречу и, подойдя к укреплению Доробелл, держит там с военачальниками и знатью королевства совет, как бы отбросить с побережья врагов. Был с ним Беллин, командовавший его войсками и настолько влиятельный, что все королевство управлялось, в сущности, по его указке; были тут и два племянника Кассибеллана — Андрогей, правитель триновантов, и Тенуанций, правитель Корнубии, а также три зависимых от Кассибеллана короля — Кридиок, король Альбании, Гвейтает — Венедотии и Бритаель — Деметии. Все они, стремясь поднять в остальных боевой дух, настойчиво убеждали Кассибеллана напасть немедля на лагерь Цезаря и выбить его оттуда, пока он не успел захватить какой-нибудь город или укрепление. Ибо если он завладеет крепостями их королевства, говорили они, изгнать его окажется делом куда более трудным; ведь у него будет тогда, где отсиживаться со своими воинами. И так как все согласились с этим, бритты устремляются к тому берегу Темзы, на котором Цезарь разбил свой лагерь и поставил палатки. Там, как только противники построились в боевой порядок, бритты вступили в рукопашную схватку с римлянами, отвечая на дротики дротиками и на удары ударами. Тотчас же здесь и там стали валиться раненые, пораженные оружием в те места, что всего важнее для жизни. Кровь умирающих заливает землю, как если бы внезапно поднявшийся южный ветер изрыгнул на нее поглощенные им океанские воды. И вот когда воины обеих сторон стремительно неслись друг на друга, случай столкнул Ненния и Андрогея, возглавлявших кантийцев и граждан города Тринованта, с римским отрядом, при котором находился неприятельский полководец. Когда они сошлись, когорта полководца была почти полностью рассеяна, а бритты сомкнутым строем продвигались вперед. И когда между ними и римлянами закипела жаркая сеча, случай свел Ненния с Юлием. Бросаясь на него, Ненний безмерно радовался, что на его долю выпало счастье нанести хотя бы один удар такому знаменитому мужу. Заметив над своей головой меч Ненния, Цезарь, накрывшись щитом, отвел от себя удар и, обнажив свой меч, изо всей силы обрушил его на шлем Ненния. Подняв свой меч, он собрался повторить удар, дабы поразить насмерть бритта, но тот в предвидении этого заслонился щитом, в котором и застрял меч Юлия, соскользнувший с большою силой со шлема Ненния. И так как набежавшие отовсюду воины помешали противникам в сумятице общего боя продолжить единоборство, римскому полководцу так и не довелось извлечь свой меч из щита Ненния. А тот, завладев описанным образом мечом Цезаря, отбросил в сторону тот, которым был вооружен и, вытащив из своего щита застрявший в нем меч, спешит кинуться с ним на врагов. На кого бы он с ним ни обрушивался, тому он либо отсекал голову, либо наносил рану такого рода, что у него не оставалось ни малейшей надежды выжить. И вот ему, рассвирепевшему и неистовому, попадается под руку трибун Лабиен, которого он убивает в первом же столкновении. Наконец, по миновании большей части светлого времени, после стремительных бросков бриттов, отважно кидавшихся на пришельцев, победа, по Божьему изволению, досталась им, и Цезарь, потерпев поражение, укрывается со своими в лагере и на судах. Той же ночью, собрав всех своих, он полностью перешел с ними на корабли, радуясь, что отныне его лагерь — владения бога Нептуна. И так как его приближенные отсоветовали ему упорствовать и продолжать военные действия, он, поддавшись их увещаниям, возвратился в Галлию.
