Как будто сам из золота отлит,
Неосторожному пришельцу смерть сулит.
41 А прозывался мрачный страж "Презренье",
Он был высок и грозно горделив;
В его глазах угрюмое горенье
Осталось, жизнь и смерть испепелив;
Высокомерен и несправедлив,
Он был сродни не людям, а титанам;
В кровопролитии нетерпелив,
Он смертных обрекал смертельным ранам
И среди бесов был воинственным тираном.
42 Увидел, как оружие блестит,
И палицей железной замахнулся;
Хоть супостат ужасен был на вид,
Герой и перед ним не содрогнулся,
А поднял меч и смело в бой рванулся;
Маммон, однако, дал ему понять,
Что на неуязвимого наткнулся
Отважнейший. Зачем себя ронять?
Сталь не берёт врага, и не на что пенять.
43 Маммон посторониться супостату
Отчётливо и властно приказал,
Они вошли в роскошную палату,
Подобен храму был просторный зал,
Куда входить незваный не дерзал;
Там золотые высились колонны;
Тем, кто на власть и славу притязал,
Они являли царские короны,
Как будто судьбы к венценосцам благосклонны.
44 Теснился разный люд со всех сторон
Из всех племён в шумливом пёстром стаде;
Всех привлекал величественный трон,
К нему рвались, томились по награде
Пришельцы, и сияла в каждом взгляде
Владычица, достойная похвал,
На троне в ослепительном наряде,
Который, несомненно, затмевал
Всех тех, кто царствовал и кто торжествовал.
45 Изысканным пленяло обаяньем
Её лицо, чьи нежные черты
Очаровали зрителей сияньем,
Но то был блеск поддельной красоты;
Служанка соблазнительной мечты,
Искусство лик её разрисовало,
Преступную утрату чистоты
Своими ухищреньями скрывало
И незадачливых влюблённых зазывало.
46 Пленительная, восседая там,
Держала цепь всемирного разлада,
Один конец привязан к небесам,
Другой касался сумрачного ада;
Вот что желанно для людского стада!
Когда бы только в руки цепь далась!
Её звено - для смертного награда.
Красавица Гордынею звалась.
Взирала на неё толпа и ввысь рвалась.
47 Тот пользовался суетным богатством
И прибылью, чтобы повыше влезть,
Тот ближнего, пренебрегая братством,
Отталкивал, тот уповал на лесть,
Тот выдавал ничтожество за честь;
Но каждый своенравно вверх взбирался;
Тому, кто выше влез, грозила месть;
Один другого сталкивать старался,
За новую ступень свирепо каждый дрался.
48 Сие столпотворение узрев,
Спросил Гюйон, какой же смысл в погоне
За высотой, откуда этот гнев
И ярость при негаданной препоне.
Сказал Маммон: "Красавица на троне -
Моя обворожительная дочь;
Почёт и слава у неё на лоне,
Достигнуть их любой из вас не прочь,
Но в этом без неё вам преуспеть не в мочь.
49 Филотиме` прекрасная зовётся,
Она под этим небом лучше всех;
Мнит недруг, что сияние прервётся
И омрачит её зловредный грех;
Пускай богам претит её успех,
Завистливые нам смешны потуги;
Захочешь - и сподобишься утех!
Я дочь мою отдам тебе в супруги,
И все приобретёшь ты на земле заслуги".
50 Вновь рыцарь возразил: "Мерси, Маммон;
Я восхищён твоею дружбой лестной,
Но не по мне такой высокий трон,
Супруги недостоин я небесной;
Природой ограничен я телесной
И вынужден блюсти земной закон;
Боюсь я только участи бесчестной.
Я с женщиной другою обручён;
Измена чёрная - для рыцаря урон".
51 Маммон едва сдержался, разъярённый,
Героя искушая невпопад;
Дорогою, во мраке проторённой,
Он рыцаря повёл в роскошный сад,
Который был растеньями богат,
Но не сулил при этом сладких брашен;
Дарам подобным человек не рад;
Там в чёрное был каждый лист окрашен,
И каждый был цветок для смертного там страшен.
52 Напоминая замогильный мрак,
Рос кипарис, печальный, как руина,
Там горький колоцинт, снотворный мак,
Эбен и чемерица и сабина,
Цикута, смертоносная причина
Афинского позора; пил Сократ
Цикуту; отвратительна кончина,
Но не страшна тому, кто вверить рад
Был мудрость Критию, свой драгоценный клад.
53 Тот сад любим царицей Прозерпиной,
И было в том саду осенено
Серебряное креслице вершиной
Раскидистого дерева; оно,
В потустороннем укоренено,
Царицу ада нежно прохлаждало,
Невиданной листвой облечено;
Так дерево царице угождало
И прихотливую плодами услаждало.
54 Никто не видел яблок золотых;
Лишь тот, кому, бестрепетный в служенье,
Однажды Геркулес доставил их,
Убив Ладона в яростном сраженье,
А также тот, кому расположенье
Судьбы узреть позволило на миг
Плод золотой в стремительном движенье:
Метнул его эвбейский чаровник
И Аталанту быстроногую настиг.
55 Так вот где плод налился превосходный,
Что страстному Аконтию помог
Любовью увенчать свой пыл бесплодный;
Отсюда соблазнительный бросок
Лукавой Аты; здесь могучий рок
Взлелеял плод, прельстив своей игрою
Богинь, дабы пристрастный пастушок
Любовь избрал, так что пришлось герою
Годами штурмовать воинственную Трою.
56 Гость между тем бросал за взглядом взгляд
И рассмотреть пытался зорким оком,
Как золотые яблоки висят
На ветках, чтобы ветки ненароком
Склонялись под чернеющим потоком,
Который ослепительно кипит
В неистовстве безудержно жестоком;
Загробная река звалась Коцит;
В ней грешная душа отчаянно вопит.
57 И над потоком рыцарь наклонился,
И он увидел, как злосчастный люд
Средь скорбных волн в отчаянье теснился;
Выныривать им бесы не дают.
И каждый страж безжалостен и лют,
Был рыцарь привлечён одною тенью,
Себе нашедшей гибельный приют:
Под яблоней обречена мученью,
Томилась, предана казнящему теченью.
58 Хоть грешник был до самых губ в воде,
Ни капли в рот ему не попадало;
Мечтал он постоянно о еде,
Хоть наливных плодов над ним немало;
Всё существо его оголодало.
Он вечность променял бы на глоток,
Но ничего его не ожидало,
Ему само грядущее не впрок;
Он вечно умирал и умереть не мог.
59 Увидев, как несчастный бьётся тщетно,
Осведомился рыцарь, почему
Питанье для него навек запретно.
"Я по заслугам ввергнут был во тьму, -
Тот отвечал, - Тантал я, моему
Загробному страданью нет предела;
Ни голода, ни жажды не уйму
Я сам, но если жалость овладела
Тобой, попить, поесть, отважный, дай мне смело!"
60 "Нет, алчнейший, преступнейший Тантал, -
Ответил рыцарь, - жизнь твоя земная
Губительна; ты грех предпочитал,
Теперь карает жизнь тебя иная;
Страдай же без конца, напоминая,
Как смертным неумеренность вредит".
Завыл преступник, Бога проклиная,
На грозного Юпитера сердит.
Смерть призывает он, а смерть его щадит.
61 И не преминул рыцарь поражённый
