эмоциональный полемический трактат с изрядной долей дидактизма. Трактат, весьма похожий на проповедь. Он и завершается как проповедь: хорепископ Трирский никогда не забывал о том, что он должен заботиться о душах своей паствы.
* * *
Теган написал сплошной текст. Общепринятая разбивка на главы, которая сохраняется и в настоящем издании, была сделана Валафридом Страбом в 40-х годах IX века “для облегчения чтения”. В своем предисловии он отметил, что книжица эта написана “на манер анналов” (hoc opusculum in morem annalium). Однако структура ее представляется гораздо более сложной. Прежде всего, в анналах личность автора максимально нивелирована. Она присутствует в них латентно и раскрывается скорее в подборе фактов, их расстановке, акцентах, нежели в суждениях, тем более оценочных и эмоционально окрашенных. Составление анналов, где перечисляются достойные упоминания события, процесс в принципе бесконечный, не рассчитанный на завершение. Gesta Hludowici, напротив, целостное произведение. Кроме того, в нем отчетливо прослеживается сильное авторское начало. Теган стремился донести до читателей некую идею, и форма анналов хотя бы внешне вполне соответствовала поставленной задаче. Ведь главный герой Gesta — император Людовик, а личность неотделима от деяний, она реализуется и раскрывается в них. Более того, для сознания раннесредневекового человека вне деяний не существовало ни личности, ни истории.
1-я и 2-я главы содержат генеалогические древа родителей Людовика, императора Карла Великого и королевы Хильдегарды соответственно. В 3-й главе помещены рассуждения о нравственном превосходстве младших сыновей — важный элемент для последующих концептуальных построений Тегана. Далее описывается женитьба Людовика, рождение его детей и смерть братьев (4-5). В 6-й главе содержится подробнейшее описание коронации главного героя и последовавшие за этим болезнь и смерть отца в январе 814 г. (7). Главы 8-18, 21-43, 45-49, 51-58 излагают историю царствования Людовика и доводят описание до 835 года. В промежутках Теган помещает ряд моральных сентенций, увещеваний, рассуждений, цементирующих факты и придающих создаваемой картине целостный вид. В 19-й главе дана развернутая характеристика физических и нравственных качеств главного героя. Главы 20 и 50 содержат острый полемический выпад против выдвижения людей низкого происхождения на ведущие должности в духовной и светской иерархии. Теган доказывает опасность подобной практики, ее пагубность для королевства и всего populus christianus и страстно призывает Людовика отказаться от этого зла. Данный пассаж даже завершается словом “Аминь!”. К этим главам органически примыкает глава 44, в которой повествуется не столько о суде над императором, сколько дается суровая отповедь архиепископу Эбо Реймскому: степень предательства и морального падения последнего Теган прямо связывает с его сервильским происхождением. И, наконец, в 53-й главе не очень значительное событие (попытка очередного примирения отца с Лотарем) представляется Тегану удобным поводом порассуждать о необходимости почитания родителей детьми.
Подчеркнем еще раз: подробное и обстоятельное изложение событий царствования Людовика для Тегана вовсе не самоцель. Исторические факты интересуют его не сами по себе, а лишь как способ раскрытия определенной идеи. Хотя следует признать, что там, где его сообщения проверяются другими источниками, Теган очень точен.
В венской рукописи содержится небольшое продолжение, неизвестное Валафриду. Оно появилось после 847 г. [286] и повествует о событиях 836-837 гг. Автор его неизвестен, но, по всей видимости, он имел непосредственное отношение к монастырю св. Кастора в Кобленце [287]. Эта часть существенно отличается по стилю от всего произведения, так что не остается никаких сомнений в том, что они принадлежат двум разным авторам. Аноним несравненно лучше знаком с латинской грамматикой, правильно употребляет конъюнктив и согласует времена. В отличие от Тегана, он активно использует инфинитивные обороты: в небольшом венском дополнении их едва ли не больше, чем во всем произведении хорепископа Трирского. Думается, не прав был А. Эберт, который полагал, что продолжение написано в том же духе и стиле, что и основной труд [288]. Напротив, оно выглядит явно искусственным: анонимный автор не понял самой сути сочинения Тегана и увидел в нем не концептуальный полемический трактат, а всего лишь анналы очередного царствования, которые можно продолжить. Этот факт безусловно любопытен и заслуживает всяческого внимания, ибо позволяет увидеть, как воспринималось сочинение Тегана его современниками.
Особого внимания заслуживает вопрос о том, к какому жанру каролингской литературы следовало бы отнести это произведение. Проблема атрибуции оказывается, однако, намного более сложной, чем кажется на первый взгляд. Это явно не анналы, хотя современники прежде всего их были склонны усматривать в Gesta. He является оно и житием. Герой Тегана вовсе не безгрешный святой, который при жизни и после смерти творит чудеса во славу Божию. Он живой человек, ошибающийся, пусть и невольно, терзаемый сомнениями, далеко не всегда и во всем последовательный, хотя автор и стремится убедить нас в обратном. Более того, — и это особенно удивительно — на страницах сочинения хорепископа Трирского практически вообще нет места чудесному. Такие расхожие топосы каролингской эпохи, как всякого рода знамения в виде комет, эпидемий или стихийных бедствий в нем отсутствуют. А ведь их можно встретить даже в Эйнхардовой биографии Карла Великого, насквозь пронизанной светским началом [289].
Нельзя отнести труд Тегана и к жанру светской биографии, который возрождается в первой трети IX века. Этот жанр, представленный уже упомянутым сочинением Эйнхарда, а также жизнеописанием Людовика Благочестивого анонимного автора, более известного в историографии под именем Астронома, несмотря на существенное различие двух произведений, имеет некоторые общие характеристики: жизненный путь главных героев прослеживается от колыбели до могилы и жизнеописание составляется уже после их смерти; авторы очень хорошо знают своих героев лично и не один год провели в тесном общении с ними. Сочинение Тегана этим характеристикам не соответствует. Gesta появились еще при жизни императора Людовика. При этом автор вовсе не стремился описать ее во всей полноте, но коснулся лишь двух последних десятилетий. Кроме того, Теган, судя по всему, лично не был близок к своему герою. Следовательно, не личные симпатии, привязанность или благодарность побудили его взяться за перо.
В каролингскую эпоху большое распространение получили так называемые королевские и княжеские зерцала, сборники моральных сентенций и наставлений, рассчитанные на воспитание идеального правителя. В Gesta Hludowici элементы такой дидактической идеализации главного героя очевидны. При этом Теган не ограничивается развернутой характеристикой выдающихся физических и душевных качеств благочестивого императора, но и наставляет его, указывая на то, что тому следовало бы делать. В частности, королю необходимо отказаться от пагубной практики назначения на высшие государственные должности людей незнатного происхождения (50). Однако подобного рода суждения, демонстрирующие немалую личную заинтересованность автора, весьма далеки от идеализированных и обезличенных норм зерцал.
Сочинение Тегана нельзя отнести ни
