Наша Флоренция после 1494 года вела немало войн, но никто из флорентийских граждан не проявил себя в них с хорошей стороны; наконец в городе нашелся человек, который показал, как нужно командовать войском; это был Антонио Джакомини. Пока участие в войнах было рискованным, никто из прочих граждан не заикался о своих честолюбивых устремлениях, и при избрании комиссара и командующего войском у Джакомини не было соперников. Но когда началась война, исход которой не вызывал сомнений и которая сулила много почестей и званий, объявилось столько претендентов, что при избрании трех комиссаров для осады Пизы его вовсе обошли вниманием. И хотя никаких очевидных признаков ущерба, понесенного государством из-за отсутствия там Антонио, не наблюдалось, нетрудно себе представить, что при нем пизанцы оказались бы в настолько стесненных обстоятельствах, что, не в состоянии более обороняться и даже жить, они сдались бы на милость флорентийцев. Но поскольку осадой руководили вожди, не умевшие принудить их к этому, пизанцам удалось продержаться до тех пор, пока Флоренция не уплатила за сдачу города, который могла завоевать силой. Надо полагать, что все это могло вызвать негодование Антонио, который только в силу своего добронравия и долготерпения не пожелал отомстить, погубив при этом город или расправившись кое с кем из граждан. Всякая республика должна избегать этого, о чем идет речь в следующей главе.
Глава XVII
О том, что не следует наносить человеку обиду и потом поручать ему важные дела и должности
Каждая республика должна остерегаться давать важные поручения человеку, который претерпел от других тяжкие обиды. Клавдий Нерон, который покинул войско, противостоявшее Ганнибалу, и с частью его отправился в Марку, чтобы вместе с другим консулом сразиться против Гасдрубала, до того как он соединится с Ганнибалом, перед тем находился в Испании, где воевал также с Гасдрубалом; войско этого последнего ему удалось окружить в таком месте, что Гасдрубал должен был принять бой с невыгодой для себя или погибнуть от голода. Однако Гасдрубал под видом переговоров притупил внимание Клавдия и ускользнул от него, лишив надежды на победу. Когда об этом узнали в Риме, в Сенате и в народе поднялся ропот против этого полководца, и во всем городе говорили о нем с поношением, к немалому позору и ущербу для чести Клавдия. Когда же его сделали консулом и отправили против Ганнибала, он решился на вышеописанный отчаянный поступок, так что римляне пребывали в волнении и беспокойстве, пока не прибыли известия о разгроме Гасдрубала. И когда потом Клавдия спросили, почему он решился на столь рискованный шаг, которым без особой необходимости ставил на карту римскую свободу, тот ответил, что если бы его маневр удался, он вернул бы себе славу, утраченную в Испании, а если бы поход был неудачен и все предприятие закончилось противоположным образом, он тем самым отомстил бы городу и гражданам, которые проявили к нему такое пренебрежение и такую неблагодарность. И если чувство обиды было столь велико у римского гражданина, да еще во времена неиспорченных нравов в Риме, насколько же сильнее оно может подействовать на гражданина другого города, мало похожего на Рим в дни его славы. А так как против подобных оплошностей, возникающих в республике, нельзя сыскать верного средства, из этого следует невозможность основать вечную республику, ибо существуют тысячи неизведанных путей, ведущих к ее погибели.
Глава XVIII
Ничто так не возвышает полководца, как умение предугадать намерения врага
Фиванец Эпаминонд говорил, что нет ничего нужнее и полезнее для военачальника, чем знать решения и планы врага. Но поскольку узнать их трудно, еще большей хвалы заслуживает тот, кто умеет предугадать их. И не столь трудно понять намерения противника, сколь иногда бывает сложно понять его поступки, причем не те поступки, которые он совершает в отдалении, а те, что предстают перед твоими глазами. Много раз бывало так, что после сражения, продлившегося до наступления ночи, победивший считает себя побежденным, а потерпевший поражение – победителем. Подобная ошибка часто приводила к опрометчивым решениям действующих лиц, как случилось с Брутом и Кассием, проигравшими из-за этого войну. Брут на своем фланге одержал победу, но Кассий, проигравший битву, думал, что все войско разгромлено и, вследствие этого заблуждения не веря в спасение, покончил с собой. В наше время в сражении, состоявшемся в Ломбардии при Санта Чечилия между французским королем Франциском и швейцарцами, часть последних, сохранивших свои боевые порядки, посчитала, когда стемнело, что победа осталась за ними, не зная о том, что все прочие были разгромлены и погибли. Эта ошибка помешала их собственному спасению, ибо они стали дожидаться утра, чтобы снова вступить в бой с превосходящими силами противника. Из-за этого осталось в неведении и было на краю гибели также войско папы и Испании, которое при ложном известии о победе перешло через По и слишком выдвинулось вперед, отдавая себя во власть победивших французов.
Такая же путаница произошла в лагерях римлян и эквов. Консул Семпроний выступил со своим войском навстречу врагу, и тогда завязалась битва. Она продолжалась до самого вечера с переменным успехом для тех и других. К наступлению ночи оба войска были очень потрепаны, и ни одно из них не вернулось на место своей стоянки; каждое искало укрытия в окрестных холмах, которые казались более безопасными. Римское войско разделилось на две части, одна из которых осталась с консулом, а вторая – с центурионом Темпанием, благодаря доблести которого римское войско в тот день не потерпело полного краха. Наутро римский консул, не имея никаких известий о противнике, отступил к Риму, и точно так же поступило войско эквов, ибо и те и другие считали, что победа осталась за противником, поэтому обе армии отступили, оставив свои позиции врагу. Случилось так, что Темпаний, возвращавшийся с остатками римского войска, случайно услышал от нескольких раненых эквов, что их вожди ушли и покинули свой лагерь. При этом известии Темпаний вернулся на римские позиции и защитил их, а затем разграбил лагерь эквов и с победой отправился в Рим. Как мы видим, этот успех зависел только от того, кто первым узнает о расстройстве, царящем в стане противника. При этом следует заметить, что двум армиям, противостоящим друг другу, нередко случается приходить в одинаковое замешательство и испытывать одни и те же трудности, так что победу одерживает тот, кто первым узнает о затруднениях другого.
Я хочу привести на этот счет современный и близкий нам пример. В 1498 году, когда флорентийцы держали большое войско близ Пизы и сжимали в кольце осады этот город, находившийся под защитой венецианцев, те, не находя другого способа спасти Пизу, решили отклонить от нее военные действия, напав своим отрядом на флорентийские владения. Собрав немалое войско, они прошли через Вальдиламону и заняли городок Марради, осадив замок Кастильоне, находившийся на вершине холма. Узнав об этом, флорентийцы вознамерились оказать помощь Марради, но при этом не ослаблять своего лагеря под Пизой. Они набрали новую пехоту, снарядили дополнительную конницу и отправили их в указанном направлении; во главе этого войска стояли Якопо IV д’Аппиано, синьор Пьомбино, и граф Ринуччо да Марчано. Когда флорентийский отряд подошел к холму над Марради, враги сняли осаду Кастильоне и укрылись в городке. Оба войска простояли друг перед другом несколько дней, испытывая недостаток провианта и всего необходимого, но так как никто не решался напасть первым и никто из них не знал о лишениях, испытываемых другим, однажды вечером и те и другие командиры решили на следующее утро сняться с лагеря и отступить: венецианцы в направлении Берсигеллы и Фаэнцы, а флорентийцы в сторону Казальи и Муджелло. Когда наступило утро и в обоих лагерях начали снаряжать в поход обозы, одна женщина случайно вышла из Марради и направилась к флорентийскому лагерю, по своей бедности и старости чувствуя себя в безопасности. Она хотела повидаться со своими близкими, находившимися в лагере, и от нее флорентийские военачальники узнали об отступлении венецианцев. Эта новость их сильно воодушевила, и, изменив свое решение, как будто бы противник отступил под их натиском, они стали преследовать вражеский отряд и написали во Флоренцию, что одержали победу и отбросили врага. Вся эта победа заключалась в том, что они раньше противника узнали о его отступлении, и если бы подобная новость достигла раньше враждебного лагеря, ее результат был бы точно таким же в отношении наших.
Глава XIX
Что нужнее для управления множеством людей: добровольное послушание или страх наказания
Римская республика была взбудоражена борьбой между нобилями и плебеями, однако при наступлении войны снарядили две армии во главе с Квинкцием и Аппием Клавдием. Аппия солдаты не любили за жестокость и грубость и плохо подчинялись ему, так что он оказался на грани разгрома и бежал из своей провинции; Квинкция солдаты слушались, ибо он был доброжелателен и человечен, почему ему и удалось одержать победу. Отсюда можно сделать вывод, что при управлении множеством людей лучше быть снисходительным, чем гордым, милосердным – чем жестоким. Тем не менее Корнелий Тацит, с которым согласны многие другие писатели, приходит в одной своей фразе к противоположному заключению, когда ait: «In multitudine regenda plus poena quam obsequium valet» [75] . Пытаясь примирить оба эти мнения, скажу: управлять можно людьми, которые в обычных обстоятельствах являются тебе равными, или теми, кто подчинен тебе по своему всегдашнему положению. В первом случае ни наказания, ни суровость, о которой говорит Корнелий, для тебя в полной мере неприемлемы, а поскольку римский плебс делил бремя власти с нобилями, те из них, что становились на время начальниками плебеев, не могли обходиться с ними жестоко и грубо. Можно было наблюдать, что зачастую большего успеха добивались те римские военачальники, которые пользовались любовью и послушанием солдат, по сравнению с теми, что прибегали к крайнему устрашению, за исключением разве таких, кто выделялся из них необыкновенной доблестью, как Манлий Торкват. Но кто командует своими подданными, что и имеет в виду Корнелий, должен рассчитывать больше на страх перед наказанием, чем на послушание, чтобы эти люди не вышли из повиновения и не стали тобой помыкать из-за твоей чрезмерной доступности. Однако и суровость должна быть умеренной, дабы не вызвать ненависти, потому что ненависть подданных никогда еще не была на пользу никому из государей. Способ обезопасить себя от проявлений этого чувства состоит в том, чтобы не покушаться на имущество граждан, ибо ни один государь не желает пролития крови подданных, пока оно не служит предлогом для хищения, побуждает же к этому необходимость, наступающая довольно редко. Но она возникает почти всегда, если на самом деле речь идет о притязаниях на чужое имущество; тогда не бывает недостатка в поводах и желании проливать кровь, как мы подробно говорили об этом в другом нашем сочинении. Таким образом, большей похвалы заслуживают поступки Квинкция, а не Аппия, мнение же Корнелия, в известных рамках, также имеет право на одобрение, но не в случаях, подобных тому, что произошел с Аппием.
