А в это время Сырдон на стоянке разжег костер, освежевал оленя, которого добыли нартские юноши, приготовил шашлыки и вкусно угостил сам себя. Почки с жиром он зажарил отдельно и привесил их к усам своим — на каждый ус по одной почке. Когда же почки остыли на усах его, он пошел в ту сторону, куда ушли все нарты. Дойдя до жилища уаигов, он крикнул:
— Куда вы делись, гордые нарты? Видно, опять набиваете свои животы, а меня кинули одного в темном лесу? А что, если меня медведь растерзает или волки меня заедят? И даже выглянуть ко мне вы не хотите!
На его крик вышли уаиги и говорят ему:
— Зайди в наш дом! Будешь нашим гостем. Сядешь за стол рядом с другими нартскими гостями.
Но Сырдон сказал им в ответ:
— Что вы, добрые люди! Да разве я осмелюсь сидеть рядом с ними? Они, мои алдары, разве позволят мне это? Нет, уж лучше позовите сюда моих господ.
Не согласились уаиги позвать нартов, и хочешь не хочешь — пришлось Сырдону войти в их жилище. Но, увидев нартов, сидящих в ряд на скамье, понял Сырдон, что неспроста сидят они, точно окаменев. Встал тогда Сырдон около двери так, чтобы его видели нарты, и, подразнивая товарищей своих, стал облизывать зажаренные оленьи почки, которые висели у него на усах.
Снова стали упрашивать его уаиги сесть рядом с другими нартами.
— Я уже сказал вам, что не подобает мне сидеть рядом с ними. А вон там, в углу, вижу я, стоит старая кадушка с золой. Если разрешите, я присяду на нее — это и будет то, на чем я всегда сижу.
Уаиги переглянулись! Налили они в золу своего волшебного клея. Но Сырдон еще раньше заметил, что в кадушке нет дна. Усаживаясь, незаметно накренил он кадушку, и так как не было дна в ней, то высыпалась зола, а вместе с ней вытек и волшебный клей. После этого Сырдон поудобнее уселся на пустой кадушке. Завели тут уаиги разговор с Сырдоном:
— Скажи, как выбирают в ваших местах самую жирную скотину для заклания?
И ответил им Сырдон:
— В наших краях, когда хотят выбрать скотину пожирнее, проводят рукой по ее загривку. И если загривок толстый, то значит скотина эта жирная и пригодна для заклания.
Выслушали его уаиги и стали ощупывать шеи всем нартам по очереди. Самая толстая шея была у Сослана, и решили великаны, что он самый жирный из нартов. Сорвали они его с места и разложили на столе, как скотину, предназначенную для заклания. Но только хотели они полоснуть Сослана ножом, как вскочил Сырдон и закричал:
— Эй вы, которые славитесь по всему свету обжорством! Что вы делаете? Видно, правда, что только о своих животах заботитесь вы!
Удивились уаиги тому, что Сырдон не приклеился и легко вскочил с места. Переглянулись они, смутились и ответили:
— Ну конечно, мы заботимся о своих животах. А чем же нам еще заниматься?
— То-то и есть. Вы даже толком не узнали, зачем пришли к вам эти люди, а сразу предались обжорству.
— Будь милостив к нам, расскажи нам, зачем пришли они, а мы послушаем, — оказали уаиги.
— Вот и послушайте! — сказал Сырдон. — Разгорелся у нартов спор: какое из кузнечных орудий старше других? Вот и прислали нарты к вам самых своих почетных людей в сопровождении молодежи, чтобы разрешили вы их спор.
Не утерпел тут старший из уаигов и сказал уверенно:
— Правду скажу: самая старшая в кузнице наковальня.
— Нет, мехи старше! — тут же возразил ему другой. — Не будет мехов, так ты что — ртом, что ли, будешь дуть? — заносчиво сказал он старшему.
— А клещи! — перебил его третий. — Руками-то, небось, горячего железа не схватишь?
— А если молотка не будет? — свирепо закричал четвертый. — Что ж, ты кулаком будешь ковать раскаленное железо? Молоток, молоток всех старше! — кричал он, стараясь перекричать других уаигов.
И Сырдон тут же поддержал его:
— Вот ты, братец, правильно сказал! И чего они так кричат, если ничего не понимают? А ну-ка, пусть испытают они на себе, кто в кузнице всех старше, — сказал он, увидев молоток в руках этого уаига.
По душе пришлись уаигу слова Сырдона. Тяпнул он молотком одного из своих братьев по голове, и упал тот замертво. Бросились тут уаиги друг на друга, и — да будет подобное с — недругами твоими! — наносят они друг другу тяжелые раны, хватают все, что попадет им под руку. А если выпадало у кого из них оружие из рук, тому подавал его Сырдон и говорил сочувственно:
— Какой жестокий удар нанес тебе брат твой!
И после таких слов с новой силой вспыхивала драка.
Видя, как один за другим издыхают уаиги, свободно вздохнули нарты, и живой свет загорелся в их глазах.
Вот уаиги истребили друг друга.
А Сырдон в это время тоже не мешкал: вместе с Сосланом черпал он из кипящего котла уаигов горячую воду и лил ее на скамью, где сидели нарты. Размягчался клей, и стали нарты один за другим отрывать себя от скамьи. Не легко это им удавалось: целые куски своего мяса оставляли они на скамье. И поэтому когда сели они на коней своих, то никто из них не мог сидеть прямо — кривило и корячило их в разные стороны. И думать было нечего о том, чтобы продолжать поход, а тут еще Сырдон издевается над ними:
— У-у, гордые нарты! От чрезмерной гордости своей вы даже на лошадях своих не хотите сидеть, как обыкновенные люди.
Хотя молодая жена Хамыца с восхода солнца и до заката обращалась в лягушку, Хамыц очень любил ее и ни на один миг не мог с ней расстаться. Куда бы ни шел он, всюду он брал ее с собой.
Однажды Хамыцу нужно было отправиться на нихас, где по важному делу собрались нарты. И сказал он жене своей:
— О Бценон, любимая моя! Мне надо идти на большой нартский нихас, и я непременно возьму тебя с собой.
— Не делай этого! — сказала ему жена. — Оставь меня дома. Если ты возьмешь меня с собой, то потеряешь меня.
Но напрасно она умоляла его, Хамыц не послушался и положил ее за пазуху.
Но как только бедовый Сырдон увидел Хамыца, догадался он, что взял Хамыц с собой свою маленькую Бценон. Вспомнил он, как Хамыц издевался над ним во время похода, и тоже решил над ним подшутить. Подговорил он нартскую молодежь, и та напала на Хамыца и стала бить его — кто бил в шутку, а кто и по-настоящему.
И тогда закричал Сырдон:
— О нарты, чтобы умер лучший из вас! Поглядите только, что у нас делается! Младшие бьют старших, а старшие жен своих носят с собой. Нартские старики, скажите свое слово: на каком мы нихасе сидим? Здесь собрание мужчин или, может быть, сборище женщин? И стыд мы потеряли, и порядка у нас нет. Взгляните-ка на Хамыца! Ведь принес он свою Бценон на знаменитый большой нихас нартов!
Рассердился тут Хамыц, вскочил и так ударил кулаком Сырдона, что тот полетел вверх тормашками и грохнулся об землю. Закашлялся Сырдон, комья крови показались на его губах, и лишился он чувств. А разгневанный Хамыц ушел домой. И тут сказала ему Бценон:
— Говорила я тебе, что не надо брать меня туда, где собираются люди. Но ты не послушался и погубил нас обоих. После такого позора нельзя мне больше жить с тобой. И придется тебе отнести меня туда, откуда ты взял меня.
Долго уговаривал Хамыц свою Бценон не покидать его, но не мог уговорить.
Что тут было делать Хамыцу? Печальный, отнес он свою Бценон туда, откуда взял ее. Вот стоят они возле муравейника, на пороге подземного дома Бцента.
И сказала Хамыцу жена его:
— Три хороших дела задумала совершить я для нартов, но удалось мне сделать только одно. А теперь слушай, что я скажу тебе: должна я была родить тебе сына, и если бы он рожден был мною и вскормлен моей собственной грудью, то во всем мире не было бы богатыря, равного ему. Меч не брал бы его, и стрела не вонзалась бы в его тело. Но что поделаешь? Этому не суждено свершиться. Подставь свою спину, я дыханием своим передам тебе нашего будущего младенца.
Но очень долго не соглашался Хамыц и говорил грустно:
— На что мне этот младенец, когда я потерял тебя?
— Нельзя мне унести его с собой! — ответила ему жена.
И тогда подставил. Хамыц свою спину. Дохнула Бценон, и между лопаток Хамыца появилась небольшая опухоль.
— Теперь иди и расскажи обо всем Шатане, — сказала Бценон. — Она знает, что надо сделать. А за горе, сделанное тебе и мне, пусть поплатится тот, кто так подшутил над нами.
Простилась Бценон с Хамыцем и навеки ушла под землю, в свой родительский дом.
А Хамыц, опустив голову, вернулся домой и рассказал обо всем, что случилось, мудрой Шатане.
Заплакала Шатана — любила она кроткую Бценон. А потом стала считать дни и месяцы. А когда наступило время, осторожно разрезала она опухоль на спине Хамыца. И тут не успела ахнуть Шатана, как выпрыгнул оттуда раскаленный младенец. Молнией пролетел он над землей и упал в середину моря. И тут же закипела вода в черно-синем море, превратилась вся в пар, облаками поднялась к небу, и до капельки высохло море. Но остыли облака в холодной равнине неба, ливнем упала вода на землю, и снова наполнилось море и даже вышло из берегов своих.
