То-то бедняки и жили в голоде и нищете,- пробормотал про себя Афамант, усмотрев в словах юноши укор себе.
Но поэт продолжал:
И был среди мастеров великий талант. Имя ему - Пигмалион, и слава его разнеслась далеко, доходя до края земли.
Всем был счастлив Пигмалион. Друзей - в избытке. Веселые девушки всегда готовы одарить вниманием. А пустая похлебка - велика ли беда? Свои новые произведения Пигмалион придумывал сначала на холсте, углем набрасывая контуры будущей скульптуры. А потом лишь придавал плоскому рисунку объем.
Где же смысл: ведь полотно мастера само по себе - произведение?
Но Пигмалион так не думал,- возразил поэт.- Был летний вечер. В липовом аромате и блестках светлячков жизнь казалась удивительно сладкой. Пигмалион, после небольшой пирушки с приятелями, не совсем твердо держался на ногах. Но руки его не дрожали. Мастер, оставшись один, попытался набросать тот восторг, который порой охватывает человека без особых причин. Липа в цвету, редкие звезды, крупные и близкие. Ветерок, заплутавший в ветвях. Словом, Пигмалиону не хватало слов, чтобы выразить, как ему хорошо, и он попытался выплеснуть распиравшее его чувство в рисунке. Но рука почему-то не слушалась мастера, выводя непроизвольные линии...
Афамант поразился:
И мастер не бросил затею? Я, когда еще резец сам просился ко мне в руки, я с трепетом ловил миг вдохновения. Но никогда не принимался за работу, если не чувствовал должного настроя!
Но Пигмалиону было забавно смотреть, как его рука, его собственная рука взбунтовалась, и пробует жить собственной жизнью! Только представь, о великий царь, как забавно: твой язык говорит вовсе не то, что хотел бы выразить твой разум, а правая нога, в пику левой, старается идти в противоположную сторону.
Но человек не способен пережить подобное потрясение! Он утратит разум!
В том отличие художника от обычных людей: там, где в сердце иного поселится страх, для мастера это может стать источником творческого вдохновения!
Да ты никак споришь со мной? - возмутился Афамант.
Царь! Ты забыл: ты уже приговорил меня к смерти, так что не стоит запугивать меня более - я уже ничего не боюсь! - глаза поэта, освященные внутренним светом, горели восторгом и возбуждением. Он резко оборвал Афаманта: - Слушай же, царь, что стало с Пигмалионом!
Что же? Боги не отняли у него талант? Он вернул своим рукам уверенность?
О нет! История была куда удивительнее. Когда, дав руке волю, Пигмалион взглянул на окончательный рисунок, вот тут он испытал истинное потрясение. Перед ним был набросок женщины, нечеткий и неоконченный, но столь прекрасна была незнакомка, а мастер готов был поклясться, что средь людей никогда не встречалось подобной прелести и красоты, что Пигмалион со свойственной таланту опрометчивостью, тут же отдал свое сердце красавице. С этого дня никто не мог узнать веселого шутника и гуляку Пигмалиона. Запершись в своей мастерской, он никого не принимал, как друзья, озабоченные дивными переменами, не стремились проникнуть в мастерскую.
Я же говорил, что он сойдет с ума! - воскликнул Афамант, но он уже увлекся сказкой, и тут же заторопил поэта: -Так что же он делал в своей мастерской?
Он не делал - ваял! - возразил юноша, оскорбившись за мастера.- И его труд и талант были вознаграждены сторицей. Пигмалион, окончив скульптуру незнакомки, сам не смог поверить, что это его руки способны на такое. Казалось, стоит мастеру отвернуться, скульптура тут же оживает: то улыбнется уголком губ, то переступит с ноги на ногу. Пигмалион часами караулил мгновение, когда ветреница выдаст себя. Но безрезультатно. Днями, неделями всматривался Пигмалион в дивные черты своего творения, любуясь и печалясь одновременно.
И статуя была также хороша, как моя Нефела? - ревниво поджал губы царь.
Что ты, Афамант! Она была в тысячу раз прекраснее!
Ты...- захлебнулся возмущением царь.- Вон отсюда!
Если властодержец способен снисходительно относиться к нелюбви черни, то редкий художник способен принять непризнание своего таланта. Афамант не был исключением. Слова наглого мальчишки привели мастера в бешенство. Он ухватил паренька за одежды и, пиная по дороге, вытолкал из тайной залы, тут же повернув в двери запор.
Великий царь! - попробовал поэт воззвать к благоразумию.
Но оскорбленный художник смотрел зло и непримиримо.
Что ты вообще понимаешь в искусстве, щенок!
Дослушай, мой господин!
Я уже услыхал все, что хотел!-огрызнулся Афамант.- Я, сам спрашиваю себя: почему, открыл тебе тайну своей души, а ты осмелился надсмеяться надо мной, рассказав, что поделка, пригрезившаяся пьянчужке, лучше, чем те страдания, слезы и кровь, которые я вложил в свою Нефелу! У тебя есть ли совесть после этого, негодный?!
О, Афамант! Ты торопишься с суждениями! - ответствовал поэт.- Я ведь не сказал, почему статуя Пигмалиона лучше и прекраснее твоей!
Почему же? Мастер угробил на свою поделку больше мрамора или подкрасил девице щечки свекольным соком?
Нет, творение Пигмалиона, его Галатея ожила!
Афамант замер, пригвожденный к месту. Ударь у
его ног молния, сам Зевс Громовержец прокатись по дворцу в золотой колеснице - ничто б так не поразило Афаманта, как сказанное поэтом слово.
Ожила?! Повтори, не обманывает ли меня слух!
Да, великий царь, мастер своей любовью сумел вдохнуть искру жизни в свое творение! И, раз он сумел сотворить это чудо, то я готов отдать Нефеле свою жизнь, лишь бы не соком, а румянцем жизни зарозовели ее щеки!
Царь не мог поверить своим раздвоенным чувствам.
Идем!-заторопил Афамант.- Попробуем тотчас!
Нет, царь! - остановил поэт.- Любовь не терпит соперничества, а сейчас твое сердце полно иными чувствами: удивлением, потрясением, нездоровым азартом и любопытством! В этой смеси нет места всепоглощающей любви! Ты придешь сюда, когда твои помыслы будут чисты и направлены только к ней, к нимфе Нефеле!
Афамант задумался, сколько правды в словах мальчишки. Но, как ни пристально вглядывался царь в свои помыслы, поэт был прав!
Ну, что ж,- со вздохом проронил Афамант,- теперь вернемся к пирующим!
А как со мной? - напомнил поэт, шествуя следом за углубившимся в надежды Афамантом.
Что - ты?
Но ведь глашатай сегодня с городской башни должен будет объявить о моей казни, как преступника, покусившегося на достоинство царя! - напомнил юноша.
Везде измена! - покачал головой Афамант.- Скажи, на милость, к чему тебе было распевать эти вздорные стишки о моей жестокости? Видел бы ты меня в молодости - тогда я и впрямь не часто думал о ценности чужой жизни!
Теперь же я лишь позволяю событиям идти своим чередом!
Так все же? - не отставал поэт.
Они прошли уже большую часть лабиринта дворцовых коридоров. Из пиршественной залы до них долетали взвизги смеха и голосов.
Да не трясись ты так за свою шкуру - она не многого стоит! - с досадой ответствовал Афамант.-
Не бойся: я придумаю тебе должность при дворе! Но помни...
Тут Афамант умолк, насторожившись.
Что там такое может быть? - пробормотал про себя.
Если слух не обманывал, его гости вовсю потешались, что никак не входило в расчеты Афаманта. Он-то надеялся: стоит ему покинуть какое-либо место, жизнь там замирает, останавливается. Оказывается, события имеют неприятное свойство идти своим чередом, не считаясь с нашим существованием.
Тише!-обернулся царь к поэту.- Стоит посмотреть, чем это развлекаются мои сотрапезники! Тем более, я слышу, иль мне то кажется, женский голос!
Они тихонько подступили к самой зале. Афамант чуть отдернул полог, отделявший залу от прочих помещений.
Что? Что там? - юноша из-за плеча пытался рассмотреть происходящее.
Но они видели лишь плотно сомкнутые мужские спины, что кольцом охватывали нечто, находящееся в центре круга.
Приветствую вас! - выступил царь.
Его гости испуганно обернулись. Некоторые под шумок захотели исчезнуть. Другие потупились, не зная в каком настроении царь Афамант.
Всем было ведомо, что с тех пор, как исчезла царица, ни одна женщина не смела без позволения Афаманта ступить и рядом с дворцом. Афаманту в шелесте женских одежд, перестуке драгоценностей и украшений все время мерещилась его утраченная возлюбленная.
Вы все бы прокусили себе языки? - ехидно поинтересовался Афамант.
Ну и рожи! - подхватил поэт, которому молчать, пожалуй, было куда более горшим наказанием, чем обещанные кары и муки.
Что до Афаманта, он мрачнел с каждой секундой.
Что это? Кто позволил впускать? - процедил царь, наконец, рассмотрев причину всеобщего оживления.
Я спрашиваю: как попала сюда эта женщина? - холодом обдал голос царя.
Впрочем, существо, робко озирающееся, в рваной и измазанной одежде, мало походило на определение Афаманта. Девушка, скорее, была похожа на перепуганную лань-подранка. Мука и страдания были написаны на усталом лице.
