Турн обходил воинский строй, превосходя всех красотою и ростом. Шлем его был украшен изображением пасти Химеры, кипящей от ярости, подобно клокочущей Этне. В левой руке у царевича был щит заморской работы с изображением Ио[201], уже превращенной в телку. Пылали ее рога золотые, а глаза увлажняла мольба о пощаде. Рядом с ней Аргус стоял неусыпный со вздыбленной шерстью. То там, то здесь появляясь, озирал царевич отряды рутулов, сиканов, аврунков, сакранов и лабиков, живущих по берегам Тибра и Нумика, в лесах до самого Уфента, несущего в море волну.
Но кто это подскакал во главе девичьего конного войска и пехоты в медных доспехах? Это Камилла[202], не приучившая рук к девичьим работам, угодным Минерве, к станку прядильному и плетенью корзин, но всю себя отдавшая брани, мужскому занятью. Все, кто явились на зов рутула, взоры направили к деве, восхищаясь ее силой, статностью, пурпуром царским ее одеянья, убранством ее головы, колчаном ликийской работы. Она же потрясала трезубцем на древке из мирта.
Турн у ворот
Зовет труба! Веди меня, Вергилий,
По тропам неисхоженным своим
В Аркадию, отечество идиллий,
И в непорочный пеласгийский Рим,
В прекрасную страну воображенья,
Что соткана из самых темных снов, Полупророчеств, ставших наважденьем, Веди меня, Вергилий. Я готов!
Предшествующее повествование ввело нас в Лаций, познакомив с его древнейшими обитателями латинянами и объяснив ситуацию, вызвавшую конфликт между ними и пришельцами троянцами. Содержание этой части поэмы – первая битва в Италии и поиски Энеем выхода из, казалось бы, тупиковой ситуации. Так, в поле зрения читателей появляются еще два народа, которым, согласно концепции Вергилия, суждено стать союзниками Энея – аркадяне (пеласги? микенцы?) и тиррены-этруски. Они, так же как и троянцы, – пришельцы на почве Италии, но появились до них. Под стилем Вергилия персонажи греческой и этрусской мифологии приобретают черты, позволяющие их вписать в картину Италии, уже вышедшей из золотого века Сатурна, но сохранившей его отблеск. Так, аркадянин Эвандр, согласно преданию, вынужденный покинуть родину после убийства родителей, превращается в доброго пастыря своего народа и любящего отца. Этрусский герой Тархон, о котором до Вергилия не было ничего известно, кроме того, что он привел в Италию беглецов-лидийцев, становится вождем свободолюбивого народа, изгнавшего жестокого тирана, и верным союзником Энея.
Минерва (античная статуя, музей Турина).
В действие вступает сын Энея Асканий-Юл. Он уже не мальчик, а воин, на плечи которого ложится руководство главными силами троянцев и аркадян. Из-за убитого им домашнего оленя против пришельцев поднимается вся Италия. И это позволяет Вергилию показать, что подлинными спасителями Энея и его дела стали этруски. Более активной становится мать Энея Венера. Она больше не жалуется своему родителю Юпитеру, а, применил женское очарование, добивается для сына победоносного оружия. Действие этой части поэмы относится ко времени, от которого нет каких-либо литературных источников на языках народов Италии, и Вергилий использует греческие легенды о переселении в Италию выходцев из балкано-анатолийского региона, а также и местные предания, перенося их в более глубокую древность. Археологические данные показали, что в период, предшествующий крушению микенской цивилизации, Италия была объектом массовой колонизации микенцев, но об этом Вергилию не было известно. Его Эвандр – не микенец, а аркадянин. Римские холмы до основания Рима были заселены, как доказано археологией. Вергилий ничего не знает также и об этом, но домысливает предшественников Ромула.
Отец Тиберин[203]
На утомленную землю мягко ночь опустила звездное покрывало. Затихли и птицы, щебетавшие в кронах деревьев. Сон сковал утомленных скитальцев. Но и ночь не принесла успокоения Энею, избравшему местом отдыха берег. Вечером лагерь у Тибра взбудоражила весть, что Латин отправил посланцев ко всем племенам и народам с просьбой прислать ему воинов. Троянцы были одни против всех.
После полуночи вместе с влажным туманом сон смежил очи Энея. Явился ему величавый старец в лазурном гиматии, с тростниковой короной на седой голове. Плавно колеблясь, он прожурчал:
– Вот перед тобою я, отец Тиберин. С гор я проношу свои воды через леса и тучные нивы, чтобы смешать их с солью морскою. Гость ты мой долгожданный! Беды против тебя ополчились, но ты не тужи, выбрось мысли о бегстве и войны не пугайся! Ведомо мне, что и боги к тебе благосклонны. Как только проснешься, получишь благоволения знак. Ты белую веприцу встретишь среди прибрежных дубов. Тридцать родится у нее поросят. Место рождения их станет местом для города, имя которого Альба. Стены его заложены будут через тридцать годин[204]. Помощь тебе в войне окажет старец – такой же пришелец, как ты. Добраться к его владениям я пособлю. Ты же, лишь первые звезды погаснут на небе, встань и молитвой Юноне утро открой. Меня же почтить успеешь после победы.
Едва он это промолвил, как черты его рябью покрылись и величавая тень растворилась в тумане. Эней, пробудившись, спустился на берег. Влагу речную зачерпнул он горстями и поднял над головою. Пока вода выливалась, молитву произносил он, но не Юноне:
– Нимфы! О, нимфы Лаврента, давшие рекам начало. Также и ты, Тиберин, наш родитель священный. Нас в свое лоно примите, от опасностей оградите. Где бы ни находился, Тиберин, твой прекрасный источник, за сострадание к невзгодам ты будешь дарданцами чтим, бог рогоносный. Подтверди мне свое прорицанье!
Помолившись, Эней поспешил к кораблям. И вскоре со всех сторон собрались троянцы. Еще не зная, какое принял вождь решение, по выражению лица его они догадались, что путь к спасению найден.
– Друзья! – к мужам Эней обратился. – Нам свыше обещана помощь. Соберите два корабля, снарядите команду. В путь я отправлюсь немедля. Вы же ко всему будьте готовы. Караулы усильте! Укрепите стан частоколом.
– Отец! – издалека послышался голос.
Эней обернулся. Асканий несся к нему, словно на крыльях.
Запыхавшись от бега, юноша проговорил:
– Отец! Там за дубом свинья улеглась, размером с тельца, снега белее. Увидев меня, животное поднялось и не спеша побрело вон туда.
– Вот он и знак, что был Тиберином во сне мне обещан! – воскликнул Эней, руки к небу вздымая.
За деревьями прячась, троянцы пошли за животным. Свинья, удаляясь от берега, брела к неведомой цели. Овраг обойдя, она стала на холм подниматься и, грузно опустившись на землю, разродилась выводком таких же белых, как она, поросят. Жадно они припали к материнскому брюху и впились, как пиявки, в сосцы. Было детенышей тридцать.
– Постарайся запомнить, Асканий, – молвил Эней. – Минет тридцатилетие. Ты город воздвигнешь на этом холме. Помощь обещана мне Тиберином. Поведет он меня к поселению таких же, как мы, пришельцев.
У Эвандра
Я омывал берега, служившие пастбищем стаду
(Альбула было тогда древнее имя мое),
Раньше даже скотом рогатым был я презираем.
Ныне же имя мое трепет народам несет.
Овидий
Тибр, бурливший всю ночь, внезапно воды свои успокоил и стал подобен заводи мелкой. Весла гребли без нажима. Смоленые кили скользили, словно по маслу. В зыби зеркальной отражались леса и солнца огненный круг, всходивший на небо. К полудню издалека на прибрежном холме стали видны деревянные стены и редкие кровли домов.
В тот день в роще священной на берегу обитатели этих домов приносили жертвы великому сыну Алкмены[205]. Он недавно почтил своим пребыванием эти места. Из-за поворота реки внезапно показалось два пестрораскрашенных судна. Люди на палубах, судя по одеяниям и оружию, приплыли издалека. Один из них, ростом повыше, в блестящих доспехах, держал ветвь оливы.
Испуг охватил благочестивых людей. Кинув священную утварь, они ринулись было под защиту башен и стен. Но сын и наследник царя Эвандра Паллант[206] словами и жестами вернул их к священному долгу, сам же, приставив к губам ладони, крикнул:
– Кто вы такие? Откуда плывете? Несете нам мир или брань?
Муж, взмахнув оливковой ветвью, ответил:
– Наша родина – Троя, ставшая пеплом. Копья, какие ты зришь, враждебны не вам, а латинянам, недругам вашим. В бегство они нас обратили в сраженьи. Мы ищем подмоги.
С лица Палланта сошла напряженность. Троянцы на берег сошли. Эней с Ахатом двинулись к роще священной, в тени которой старец Эвандр находился.
Приветствуя царя дружеской речью и излагая просьбу о союзе, Эней напомнил царю, что имеет общих с ним предков. Эвандр же пристально разглядывал собеседника, и лицо его, покрытое морщинами, постепенно светлело.
