глотке, бензина в копчике, никогда не выплевывает воду, которую набирает за щеки, двух светлячков на зубах – и никогда не снимает капот из бананового листа. И в каждую минуту она в полной готовности немедленно стартовать. Особенно если перед собой она видит дорожку муравьев-такси, и один из них ее кусанет – ох, тогда она как понесется! А чтобы тигрица ее точно не узнала, Палауа сменила имя. Теперь ее зовут машина-автомобиль.
Но из-за того, что пума выпила много мертвой воды, у нее был ступор. Иметь собственный автомобиль – к ступору в доме, друзья мои.
Говорят еще, что у пумы Палауа была куча детей. Были дети обоего пола – и мальчики, и девочки. Поэтому мы говорим: «проехал форд», но «проехала шевроле».
Вот и вся история.
Макунаима прервал рассказ. Парень с девушкой рты раскрыли от изумления и обливались слезами умиления. На глади пруда вечерняя свежесть валялась пузом вверх. Парень окунулся с головой, чтобы скрыть слезу, а вынырнул с бешено бьющейся рыбой в зубах. Пока он делился едой с девушкой, к воротам дома подъехала пума-фиат, огласив окрестности криком: «Бибип! Бибип!»
Послышался дикий шум, и повеяло невыносимым запахом. Это из машины выходил Венцеслав Пьетро Пьетра. Шофер с девушкой вскочили и протянули Макунаиме руки:
– Синьор великан уже вернулся, давай посмотрим, как он там?
Герой согласился. Они подошли к Венцеславу Пьетро Пьетре, который стоял у парадного подъезда и давал интервью репортеру. Увидев троицу, великан улыбнулся им и предложил шоферу:
– Хочешь осмотреть дом?
– Спрашиваете!
Великан когда-то носил серьги, поэтому в ушах у него были дырки. Он вдел ноги шофера в эти дырки – одну в ту, что в правом ухе, другую в ту, что в левом, – а самого парня закинул за спину. Так они прошли через сад и вошли в дом. И оказались в холле, отделанном деревом акапу и обставленном диванами из лианы титика, сплетенными одним немецким евреем из Манауса. Посередине холла зияла огромная яма, над которой висели качели из жапеканги. Пьяйман посадил шофера на качели и спросил, не хочет ли он немного покачаться. Шофер кивнул. Пьяйман принялся его качать, качал-качал, а потом как качнет! А ведь жапеканга вся в шипах… Они впились в кожу шофера, и в яму полилась кровь.
– Ну всё, хватит, мне довольно! – закричал шофер.
– Качайся, я сказал! – отвечал Пьяйман.
И кровь всё лилась. А под ямой каапора – подруга великана – готовила для своего дружка макароны, и кровь капала как раз в ее стряпню. Парень на качелях стонал:
– Ах, папочка и мамочка, на кого ж вы меня оставили, будь вы рядом со мною, не попал бы я в беду!
Наконец Пьяйман качнул особенно сильно, и парень упал в кипящее макаронное месиво.
Тогда Венцеслав Пьетро Пьетра отправился за Макунаимой. А они уже вместе с подружкой шофера смеялись весело. Великан сказал:
– Хочешь в дом?
– Ай, как же лень! Идти куда-то…
– Ну давай, ты же хочешь! Ведь хочешь же?
– Ну давай…
И Пьяйман понес его так же, как нес шофера, – вдев ноги героя в дырки в своих ушах. Макунаима вытащил свою сарабатану и принялся стрелять, что твой цирковой артист, вися вверх тормашками. Великану стало жутко неудобно, он обернулся посмотреть.
– Не делай так больше, земляк!
Он взял у героя сарабатану и бросил ее куда подальше. Они продолжили путь, а Макунаима срывал и подбирал каждый прутик, до которого мог дотянуться.
– Да что ты делаешь? – спросил великан.
– Ветки за лицо задевают, пока мы идем!
Пьяйман перевернул героя. Тогда Макунаима стал прутиками щекотать у великана за ушами. Пьяйман раскатисто хохотал и подпрыгивал от восторга.
– Ну всё, прекрати, земляк! – сказал он.
Они уже входили в холл. Под лестницей там была золотая клетка с певчими птицами. А певчие птицы великана – это змеи и всякие гады. Макунаима прыг в клетку и принялся поедать змей, так, чтобы великан не увидел. Пьяйман звал его на качели, но Макунаима не унимался, приговаривая: «Еще пять осталось».
Наконец змей больше не осталось, а герой, весь в ярости, вышел из клетки, посмотрел на похитителя муйракитана и прошипел:
– Хммм… лень-то как!
Но Пьяйман не унимался и настаивал, чтобы герой покачался на качелях…
– Я ж совсем не умею качаться. Лучше ты первый мне покажи, – прошипел Макунаима.
– Я-то, герой? Да это просто, как стакан воды выпить! Давай, залезай, я уж тебя покачаю!
– Хорошо, но сначала залезай ты сам, великан.
Пьяйман продолжил настаивать, но герой всякий раз в ответ предлагал великану показать пример. Тогда Венцеслав Пьетро Пьетра взобрался на лиану, и Макунаима принялся его раскачивать, да с каждым разом всё сильнее и сильнее. И при этом напевал: «Ба-ла-лан, идет старый капитан, саблю держит на ремне и вертит седло в руке».
Тут он как дернет качели! Шипы жапеканги вонзились в великанье мясо, кровь брызнула вниз. А внизу каапора – она ведь не знала, что это ее великана кровь – знай себе помешивала. И похлебка становилась всё наваристее.
– Хватит! Хватит! – кричал великан.
– Качайся, я сказал! – отвечал Макунаима.
И он продолжал раскачивать качели, пока у великана не зарябило в глазах, – и тогда качнул особенно сильно. Ведь он съел столько змей – как ему не разозлиться? И Венцеслав Пьетро Пьетра упал в дыру в собственном полу, крича: «Лем-лем-лем! Только б выбраться отсюда – в жизни больше никого не съем!»
А увидев перед собой кипящие макароны – он падал вниз головой, – крикнул им: «Расступись, а то проглочу!»
А что толку? Великан свалился в кипящие макароны, и из похлебки так дохнуло паленым, что все тику-тику в городе упали замертво, а у героя глаза пеленой заволокло. Пьяйман пытался вылезти, но всё тщетно. С гигантским усилием он встал на ноги, убрал макароны с лица, запрокинул голову, облизнулся, сказал: СЫРУ ДОБАВИТЬ НАДО БЫЛО! – и помер.
Так закончил свои дни Венцеслав Пьетро Пьетра, который на самом деле был великан-людоед Пьяйман.
Очухавшись, Макунаима забрал муйракитан, сел на машину-трамвай и направился в пансион. В пути он непрестанно причитал:
– Муйракитан любимой, дай ответ: со мной ты наконец, зачем ее со мною нет?
И вот три брата пустились в обратный путь.
Все были наконец довольны, но герой был еще довольнее, чем оба его брата, потому что испытывал такое чувство, какое может испытывать только герой: огромное удовлетворение. А когда прошли пик Жарагуá, Макунаима обернулся, долго смотрел на большой
