даже маленького шалаша. Он взял гамак, отнес его на островок, где был камень, под которым закопаны деньги, привязал гамак к двум деревьям кешью и много дней пролежал в гамаке, страдая от скуки и поедая кешью. Он остался совсем один. Даже пестрая свита попугаев бросила его. Как-то мимо гордо пролетал белый ажуру. Попугаи спросили у него, куда он, дескать, путь держит:
– Во владеньях англичан маис поспел, туда я и лечу!
Тогда все попугаи отправились есть маис в английские владенья. Но сперва все обернулись маленькими волнистыми попугайчиками – так они могли есть и сваливать всю вину на волнистых попугайчиков. С героем остался только один изрядно разговорчивый синелобый ара – аруаи. Макунаима и тем утешался, думая про себя: «Спокойно, что черт принес, он и унесет». День-деньской он умирал от скуки и развлекался тем, что заставлял попугая рассказывать себе на языке племени случаи из жизни героя, начиная с самого детства. Ауаах! Макунаима зевал, пережевывая кешью, развалившись в гамаке, сложив руки за головой, ноги его служили насестом для леггорнов, а попугай расположился на животе. С наступлением ночи аромат кешью усыплял героя, и он сладко засыпал. А на заре попугай высовывал голову из-под крыла и завтракал пауками, которые за ночь успевали с деревьев набросить свои сети на героя. А потом попугай звал:
– Макунаима!
А герой-соня и ухом не ведет.
– Макунаима! Эй, Макунаима!
– Попугай, дай поспать!
– Просыпайся, герой! День давно наступил!
– Ай, как же лень!
– Мало здоровья и много муравьев – се суть Бразилии бедствия!
Макунаима весело смеялся и чесал голову, волосы на которой кишели куриными паразитами. Тогда попугай повторял случай, рассказанный накануне, и Макунаима с гордостью вспоминал о былой славе. Он воодушевлялся и принимался рассказывать другие случаи. И так каждый день.
Когда выходила Папасейя – вечерняя звездочка и отправляла всех на свете спать, попугай раздражался оттого, что история порой прерывалась на самом интересном месте. Однажды он даже обругал ее. Но Макунаима возразил:
– Не ругай ее, аруаи! Таина-Кан хороший. Таина-Кан – а он ведь и есть звезда Папасейя – любит Землю, а потому присылает сюда Эморон-Подоле, который дает отдохновенный сон, чтобы все эти предметы и существа могли отдохнуть; они же не могут думать, как мы. А Таина-Кан тоже человек… Он блистал на бескрайнем небесном поле, и незамужняя старшая дочь воина-морубишабы племени каража Зозойясы, по имени Имаэро, сказала:
– Отец, Таина-Кан так красиво блестит, что я хочу стать его женой.
Зозойяса рассмеялся – ведь как он мог привести Таина-Кана к дочери? Никак! Но слушай дальше: ночью серебряная пирога спустилась по течению, гребец из нее вышел, постучался в стену хижины и сказал, обращаясь к Имаэро:
– Я Таина-Кан. Я услышал твой зов и приплыл сюда на серебряной пироге. Пожалуйста, выходи за меня замуж!
– Конечно! – радостно воскликнула девушка.
Она уступила жениху гамак, а сама отправилась спать к младшей сестре, которую звали Денакэ.
Наутро, когда Таина-Кан встал, все изумились. Это был морщинистый и сморщенный старик, дрожащий, прямо как свет звезды Папасейи. Ну, Имаэро и говорит:
– Иди прочь, сморчок! Еще чего – замуж мне идти за старика! Мне-то нужен молодой, храбрый и сильный парень из рода каража!
Таина-Кан опечалился и стал думать о человеческой несправедливости. Но младшая дочь морубишабы Зозойясы сжалилась над старичком и сказала:
– Я пойду за тебя замуж.
Таина-Кан просиял от счастья. Вот они всё и порешили. Денакэ, готовя свой праздничный наряд, напевала непрестанно:
– Завтра буду кувыркаться, форром-фом-фом…
И Зозойяса подхватывал:
– Как, было, я с твоей мамашей, форром-фом-фом…
А потом, когда прошло дней столько, сколько пальцев на руках, попугай, – ведь столько ждут жениха, – сыграли-станцевали в сплетенном Денакэ гамаке танец любви, форром-фом-фом.
И только начало светать, как Таина-Кан встал из ложа и сказал подруге:
– Я пойду корчевать лес, чтобы освободить землю для посадок. А ты жди в деревне и не думай ходить за мной.
– Хорошо, – ответила подруга.
И она осталась в гамаке, мечтая об этом странном сморщенном старичке, который только что подарил ей самую лучшую ночь любви, о какой только можно мечтать.
Таина-Кан вырубил лес, поджег все муравьиные логова и подготовил землю к посадкам. В те времена народ каража еще не умел выращивать полезные растения. Каража ели только рыбу и мясо животных.
На другое утро Таина-Кан сказал Денакэ, что лес уже выкорчевал и что теперь он идет собирать семена, чтобы их посеять, – и снова запретил подруге идти за ним. Денакэ еще немного полежала в гамаке, вспоминая сладкие ночи любви, которые дарил ей могучий старичок.
Таина-Кан слетал на небо, дошел до ручья Беро, там помолился и, поставив ноги на разные берега ручья, стал внимательно смотреть на воду. Вскоре по поверхности воды поплыли семена белого маиса, табака, маниока – все эти полезные растения. Таина-Кан собрал всё, что проплывало, спустился на землю и принялся сеять. Когда он так вместе с Солнцем работал, появилась Денакэ. Она уже соскучилась по своему дружку, который такое удовольствие доставлял ей в любовных ночах. Денакэ вскрикнула от радости. Таина-Кан оказался вовсе не стариком! Таина-Кан был молодой, храбрый и сильный парень из рода каража. Они засеяли грядку табака и маниока, а потом позабавились прямо при Солнце.
Когда они вернулись домой, весело смеясь и улыбаясь, Имаэро аж затряслась. Она крикнула:
– Таина-Кан – мой! Он за мной пришел с неба!
– Пошла вон! – сказал Таина-Кан. Когда я хотел, ты не захотела, так что теперь иди гуляй!
И он понес Денакэ на ложе. Тогда несчастная Имаэро вздохнула:
– Ну погоди, кайман, вот высохнет скоро твое озеро…
И она убежала с криком. Теперь она стала птицей арапонгой, которая, желтая от злости, кричит от зависти в темноте дневного леса.
И с тех-то пор, благодаря милости Таина-Кана, каража едят маниок и маис и имеют табак, чтобы ободрять себя его дымом.
И всё, в чем бы каража ни нуждались, Таина-Кан приносил с неба. Но было еще кое-что: ведь Денакэ, девушка бодрая, перевстречалась со всеми звездочками в небе! Да-да, и Таина-Кан, то есть Папасейя, всё это видел. Он разрыдался, узнав об этом, а потом собрал свои пожитки и отправился на бескрайнее небесное поле. Там он и остался – и больше ничего не приносил. Если бы Папасейя продолжала снабжать нас с той стороны, мы бы сейчас жили на небе, небо было бы всё наше! А теперь мы только мечтать о нем можем.
Ну вот и всё.
А попугай уже спал.
Однажды в январе Макунаиму
