поп сказал: — Не плачь, Серега.
На этом свете все от бога.
Дьячок на исповедь приходит.
— Жена, — сказал он, — греховодит.
Я грех на душу взять не смею —
Хочу прогнать, да все жалею.
Что посоветуете, отче,
Прогнать, и пусть живет, с кем хочет?
А поп сказал: — Браток Серега,
Не сокрушайся, все от бога.
Раз дьяк сказал жене Христине,
Что едет в город на крестины,
Вернуться завтра обещался
И на чердак тайком взобрался.
Вот ночью в хате стало тихо,
Дьячок спускается к дьячихе
И вдруг попа с лежанки тащит.
А поп глаголет, чуть не плачет:
— Не сокрушай меня, Серега,
Что я у Христи, то от бога.
Но дьяк схватил попа за гриву,
По ребрам бил и по загривку.
— Терпи, отец, не охай много:
И кулаки мои — от бога.
Жил на свете один мужичок. Пошел он однажды на ярмарку, купил себе кобылку жеребую за какую-нибудь трешку или пятерку. Повел ее домой, и застала его в одной деревне темная ночь. Просился он переночевать, просился, а никто его не пускает. Наконец один мужичок говорит:
— Заходил здесь ко мне наперед тебя захожий старичок, тоже просился переночевать, так он вон там, за деревней, ночует, и ты иди туда.
Делать нечего, пошел мужичок к тому старичку. Подходит:
— Здравствуй, дедуля!
— Будь здоров и ты!
— Нельзя ли и мне возле тебя переночевать?
— Что ж, ночуй!
Воткнул старик колышек в землю.
— Вот, — говорит, — привяжи кобыленку.
Переночевали они, наутро встают — кобыленка
ожеребилась. Старик и затеял с мужиком спор из-за жеребенка.
Мужик говорит:
— Кобылка моя ожеребилась.
А старик говорит:
— Нет, это мой колышек ожеребился.
Спорили они, спорили и давай судиться.
Повел старик мужика в один суд, в другой, в третий — везде мужик проигрывает, а все потому, что старик судьям деньги дает. Обошли они все суды, а затем старик и говорит мужику:
— Ну, обошли мы все твои суды, пойдем теперь на мой суд, посмотрим, что мой судья признает.
Приходят они к святому Гавриле.
— Ну, — говорит старик, — рассуди ты нас, святой Гаврила!
Рассказал, как дело было, и спрашивает:
— Чей жеребенок? Мужикова кобылка ожеребилась или мой колышек?
Святой Гаврила послушал, усмехнулся.
— Шел я, — говорит, — по синю морю и сеял овес; не знаю, вырос он или нет.
Господь бог, а это он с мужиком спорил, удивился таким словам:
— Как же овес может вырасти на море?
— А как же, господи, колышек может ожеребиться? Вот тогда господь бог отпустил мужика и отдал ему
кобылку с жеребенком.
Подумал господь: «Что ж, сотворил я небо и землю, нужно и людей сотворить».
Вот сотворил он Адама да и отлучился, не хватило ему материалу на дальнейшее творение. Но, боясь, что нечистый дух осквернит человека, вылепил бог «обаку» и приставил ее охранять Адама.
— Не подпускай никого к моему творению, покуда я не вернусь!
Только бог ушел, а уж нечистый тут как тут.
— Пусти меня, обака, к Адаму!
Не пускает обака, лает. А сатана опять: пусти да пусти, а не то я тебя заморожу! И нагнал он на обаку холоду, а та съежилась вся, дрожит (она была голой и холода очень боялась).
— Пусти меня: я тебе шубу дам!
И допустила обака нечистого к человеку, сатана же за это ее шерстью покрыл, а потом оплевал, обхаркал, обгадил созданного богом человека и ушел как ни в чем не бывало.
Между тем возвращается господь.
— Что это, обака, уж не согрешила ли ты? Откуда на тебе такая шуба?
— Грешна я перед тобой, господи, — отвечает обака, — смутил меня сатана.
Вот оттого-то, что обака божьего повеления ослушалась, ее и собакой с тех пор называют и в церковь не пускают, а кошку (она в этом грехе неповинна) частенько запирают даже в алтаре — ловить мышей.
Дьявол случился тут поблизости. Бог и спрашивает:
— Как ты смел, — говорит, — нечистый дух, мое творенье осквернять?
— Не изволь, господи, беспокоиться, я сделал все, как надобно.
— Как так?
— А очень просто: возьми ты этого человека да выверни его наизнанку — вся скверна и окажется внутри. Когда же от той скверны станет одолевать человека кашель, то он перво-наперво о тебе вспомнит: «Ох ты, — скажет, — господи, какой кашель!» А потом уж, как плюнет да ногой разотрет, и меня, грешного, помянет: «Тьфу, нечистая сила, вот ведь привязалась!..»
Как черт посоветовал, так бог и сделал. А тут нечистый возьми да и скажи:
— А если человек будет здоров, он не то что меня, но и тебя, господи, забудет!
С той поры у человека и бывает кашель.
Послал бог святых своих угодников, поглядеть, что на свете делается. Вот и пошли они рано-ранехонько, когда еще солнышко не всходило.
Шли они, шли, и встретилась им по дороге деревушка; заглянули они в крайнюю хату, а там девчина, пригожая и проворная, уже встала и умылась, и коров подоила, хату подмела, печь затопила.
Подивились угодники на такую работящую девчину и тронулись дальше, миновали деревню, вышли в поле.
В поле еще пустехонько — ни души, только на одной полоске статный хлопец уже, видно, давно пашет.
Снова подивились угодники: «И когда это он успел выспаться и столько напахать?»
Пошли дальше. Уже и солнце взошло, по дороге стали попадаться люди — кто с сохами, кто с боронами; глядь, снова деревушка стоит. Стали они в хаты заглядывать, а людей там не видно, только в одной хате девчина, здоровенная, толстая, только что глаза продрала, сидит на полу и зевает, потягивается, коса у нее вся в перьях, даже глядеть тошно.
Постояли угодники, подивились и пустились дальше. Миновали они деревню и вышли в поле. Глядят: под кустом
