Вообще я был убежден, что каждый предмет повседневного обихода должен быть выполнен красиво, изящно и привлекательно, и что мне обязательно нужно научиться изготавливать все эти вещи своими руками. Говорить об этом я, разумеется, еще не умел, но славный мастер обнаружил во мне настоящие способности и пророчил мне, своему ученику, счастье и успех.
После Курбан-байрама *, праздника жертвоприношения, на верхнем кладбище Чоха должно было состояться торжественное открытие и освещение памятника. Этого дня я ждал с нетерпением и радостью. Но с особым волнением мы ждали наиба Джафара, брата и преемника нашего отца, к приезду которого в доме основательно готовились. Я радовался не столько из-за подарков, которые он привезет, сколько из-за сопровождавшей его всегда блестящей кавалькады с прекрасными конями и статными нукерами. Я представил себе, с какой завистью будут смотреть на меня остальные дети, если я проедусь с этой роскошной процессией у них на глазах.
Настал долгожданный день, и памятник предстал перед взором присутствующих во всем своем совершенстве и великолепии. Каждый высказывал свое восхищение мастерством Исмаила, но никем не овладело это чувство, вероятно, так глубоко и сильно, как мною. Большая группа рослых и сильных мужчин подняла тяжелый камень на могильный холм и установила его по указанию мастера. У входа на кладбище в огромных медных котлах варили еду, чтобы по обычаю раздать людям, неустанно молившимся за упокой души усопшего. Мой замечательный дядя Джафар прибыл со своей пышной свитой, принял участие в церемонии по установлению памятника, а затем вместе с родственниками и друзьями направился на поминки, которые начались с мавлида, большой молитвы Узун-Хаджи, о котором позднее узнали во всей стране {27}. Затем все начали вспоминать о делах и жизни уважаемого человека, нашего отца, память о котором и должен был увековечить памятник. Нам, его детям, тоже позволили принять участие в этой торжественной церемонии, предварительно объяснив, как надо себя вести. Спокойно и с достоинством сидел я на почетном месте рядом с дядей и вбирал в себя всею душой всю значимость этого дня и всего в нем происходившего, стараясь ничего не упустить.
Прошло несколько недель после этого события. И вот однажды, стоя на балконе, я еще издалека заметил приближавшегося к нашему дому всадника. Это был молодой нукер, которого дядя Джафар прислал за мной. Меня основательно снарядили в дорогу, наполнив сумки не только моими вещами, но и подарками для дяди. Это были орехи, мед и разные печеные изделия. С радостью уезжал я солнечным, ясным утром в Кази-Кумух. В начале пути, правда, возникли проблемы с общением, так как я подзабыл лакский язык с тех пор как вернулся в Чох. Но пока мы ехали, а дорога была длинной, я постепенно все вспомнил, а когда мы доехали до цели, я мог уже свободно общаться. В Кази-Кумухе все время шли дожди, и мне было не очень-то весело, зато дядя подарил мне цветные карандаши, каких я прежде никогда не видел. И по сей день я не могу забыть того чудесного, нового для меня запаха дерева и краски, который исходил от них, когда я их затачивал. Он так и остался навсегда самым желанным ароматом для меня, бальзамом для моей души.
Спустя некоторое время за мной приехал Рамазан, и мы отправились в Чох. Он вез меня через горы и долины, через леса и реки. Мы проезжали мимо аула Обох, прижавшегося к крутому горному склону, а затем мимо аула Мегеб, притаившегося под голой серой нависшей над ним скалой. Узкие обрывистые тропы вели вдоль бесконечных и бездонных пропастей.
Если мы ехали по широкой дороге, то я видел перед собой острый худощавый профиль Рамазана с седой бородой, длинным носом и обязательной трубкой во рту. Если же это была узкая тропинка, то мне приходилось ехать за ним и разглядывать его широкую, уже сгорбленную спину, чуть криво сидящую на коне. На мизинце его правой руки висел хлыст. Хорошо вооруженный, с кинжалом и пистолетом на поясе и ружьем, лежащим поперек седла, он был надежным защитником и проводником в пути. Он смотрел сначала острым и недоверчивым взглядом вперед, а затем вокруг себя, держа таким образом в поле зрения всю близлежащую местность, хотя надетая набекрень папаха, казалось, полностью прикрывала его левый глаз. Всем своим внешним и внутренним обликом этот достойный человек вызывал у людей, окружавших и знавших его, глубокое уважение. Даже не поддававшемуся ничьему влиянию и не считавшемуся ни с кем Каиру пришлось это однажды понять.
А произошло это так. Каир недавно окончил четвертый класс, который считался завершающей стадией учебы для детей узденей, и навсегда вернулся из Ставрополя домой. За это время многие из наших ребят [по]взрослели и не хотели больше продолжать учебу на чужбине, понимая, что их место отныне на родине, в горах. Каир был в то время видным девятнадцатилетним мужчиной с красивыми усами, любителем поухаживать за девушками. Он отличался заносчивым и высокомерным нравом и в общении с ним надо было держать ухо востро и быть начеку. Никто не мог превзойти его в стрельбе, верховой езде и танцах. Ни одна свадьба, ни один праздник не обходился без его активного участия, а на вечеринках, посвященных гвай {28}, совместным работам, где собиралась вся молодежь, именно его появления ждали девушки с нетерпением, хотя и не решались даже глаз поднять и взглянуть на него. Долгое пребывание среди русских во многом изменило его отношение к обычаям и традициям родины. Он пытался строить из себя господина и иногда переходил грань дозволенного, что вызывало недовольство пожилых людей.
И то, как с ним повел себя Рамазан, произвело на всех нас большое впечатление. Как-то Каир вызвал его в гостиную и, когда этот высокий, худой и сутуловатый пожилой мужчина вошел в комнату, молодой уздень продолжал небрежно сидеть на своем стуле с сигаретой в зубах, водя хлыстом по сапогам. Вылитый барин! * Воспользовавшись отсутствием старшего брата Мохама, он решил покомандовать в доме и начал давать указания Рамазану, стоявшему перед ним. Тот, в свою очередь, спокойно выслушал его, а затем очень сдержанно сказал: «Может быть, все, что ты говоришь, Абдул-Каир, и очень важно, но, если тебя сравнить с твоим отцом или братом, то должен сказать, что они никогда не начинали разговора, не предложив мне сесть. Да, они никогда не садились, не усадив меня, потому что я был старше их. Ведь я служил еще твоему деду и не раз делил хлеб-соль с твоим отцом». Каир покраснел, вскочил, как будто его стряхнули со стула, бросил сигарету в камин и предложил Рамазану стул. Тот спокойно сел и продолжил беседу так, как будто ничего не произошло. Каир получил урок, магия чуждых нам привычек была разрушена, и был сделан первый шаг по возращению к адатам, обычаям наших предков. Несомненно, наш старый Рамазан, искренне преданный своему молодому господину, оказал ему добрую услугу.
Не удивительно, что я в пути время от времени вспоминал об этом случае с легким ехидством. И с еще большим уважением и даже какой-то робостью смотрел на сурового Рамазана.
Постепенно тропа стала шире, и мы ехали между высокими скалами {29}, пылавших в лучах заходящего солнца. Неожиданно настроение Рамазана изменилось к лучшему, и он, прервав молчание, сказал: «Однажды, когда родоначальник вашего тухума после очередного набега возвращался со своей дружиной и богатой добычей домой, то вот в такой же вечер и в таком же ущелье произошла очень необычная встреча. Знаешь ли ты, что произошло, Андал?»
«Я знаю, он разговаривал с нартом *»,— ответил я.
«Да, так и было,— продолжал Рамазан.— Так как в те времена в мире еще господствовали древние, языческие боги: бог солнца, бог грома, бог охоты, а сильные нарты жили в горах. В тот самый вечер твой прадед услышал вдруг какой-то голос со скалы, по его мощному звучанию он понял, что это говорил нарт: „Герой, благодаря своему мужеству ты удостаиваешься моей дружбы, и я хочу тебя вознаградить! Назови мне три желания, и я их выполню!“ Твой пращур обрадовался и, недолго думая, так громко произнес свои желания, что горы ответили пятикратным эхо: „Пусть мои потомки держат свои головы так же высоко, как высоки наши горы! Пусть они будут смелыми как волки и цепкими как орлы, несущие свою добычу сквозь облака и ветры! Пусть их жены будут нежными и белокожими как лебеди!“ Вот о чем он попросил нарта, и тот не поскупился и выполняет это и по сей день. А вот попросить для своих потомков долгой жизни и безопасности своим владениям, имуществу он и не подумал, этого у него и в мыслях не было. Поэтому все его потомки отличались высоким мужеством, несгибаемой волей и у них никогда не было недостатка в нежных и прекрасных женщинах. Но что им не было предназначено судьбой, так это постоянное, прочное богатство и долголетие».
«Это действительно так, Рамазан. А скажи, это был тот самый предок, который построил на изумление всем огромный дом?»
