Вот собирается раз баба на ярмарку и дочку с собою берет. Нарядила ее, как панночку, усадила на возу, а дедовой дочке велит:
— Смотри ж, такая-сякая, пока я с ярмарки вернусь, чтоб ты прядево спряла, полотна наткала, выбелила да на стол положила.
Вот села девушка у оконца и плачет. А тут подходит к оконцу корова, что от ее покойной матери осталась.
— Чего ты, девонька, плачешь? — спрашивает ее.
— Как же мне, коровушка-матушка, не плакать? Велела мать, чтобы я, пока она с ярмарки вернется, и напряла, и наткала, и полотно бы выбелила.
— Не горюй, голубка моя! Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь, и наберешь там полотна, сколько тебе надобно.
Влезла она вмиг коровке в правое ухо, а там — добра!.. Взяла она три штуки полотна белого да тонкого, вылезла в левое ухо, положила полотно на стол, сама у оконца села, мачеху дожидается. Приехала мачеха.
— Ну что, такая-сякая, готово полотно?
— Готово, — говорит, — вон на столе лежит.
— Где же ты его взяла? Должно быть, украла!
— Нет, — говорит, — сама напряла.
Вот спустя неделю или около того опять собирается баба на ярмарку, опять берет дочку с собой, а дедовой снова велит, чтобы полотна наткала. Села она у окошка, плачет. Приходит корова.
— Чего ты, девонька, плачешь?
— Да как же мне, коровка-матушка, не плакать? Мать снова велела, чтобы было полотно.
— Не горюй, — говорит коровка. — Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь, да и набери, сколько тебе надобно.
Она полезла, взяла полотно, положила на стол, села у оконца и мачеху дожидается.
— Спасибо, — говорит, — тебе, коровка, что меня выручаешь!
Приехала мать, спрашивает:
— Ну что? Полотно готово?
— Вон на столе, — говорит.
— Да где ж ты его берешь, такая-сякая? Должно быть, воруешь?
Та говорит, что нет, сама, мол, полотно наткала. Мачеха не верит.
Вот спустя несколько дней собирается опять баба на ярмарку и велит снова дедовой дочке, чтобы было полотно. Перед отъездом послала ее за чем-то к соседу, а сама с дочкой советуется, как бы это подсмотреть, где она полотно брать будет.
— Знаешь что, мама? Полезу-ка я на печь, улягусь у трубы, а ты меня укроешь, вот она меня и не заметит, а я уж все высмотрю, что она делать будет.
— Ну, хорошо, — говорит, — дочка!
Забралась она на печку, а баба поскорей прикрыла ее, а сама оделась и поехала, пока еще дедова дочка не вернулась.
Вернулась дедова дочка, села у окошечка и плачет.
Пришла коровка.
— Чего ты, девонька, плачешь?
— Да как же мне не плакать, если мать снова велела мне полотна наткать.
— Не горюй, — говорит коровка, — все устроится. Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь.
Полезла она, взяла полотно, положила на стол, сама села у оконца, мачеху дожидается. А бабина дочка лежит на печи и все видит и слышит.
Приехала баба.
— Ну что, такая-сякая, готово полотно?
— Готово, — говорит.
— Ну, ступай волов выпряги!
Только та из хаты, а дочка слезла с печи и давай матери рассказывать, что тут было. Начала тогда баба клясть-проклинать корову.
— Чтоб и духу ее не было, — говорит деду, — зарежь да зарежь!
— Да зачем же ее резать? Ведь корова такая хорошая, что ни год, то с теленочком.
— Чтоб не было ее! Душа моя ее не выносит!
Нечего делать деду.
— Что ж, — говорит, — завтра зарежу.
Как услыхала дедова дочка, что ее коровку зарезать собираются, плачет. Вышла в ночи тихонько из хаты и пошла к коровке на скотный двор.
— Коровка-матушка, — говорит, — тебя зарезать собираются.
— Ничего, — молвит коровка, — ты, девонька, не горюй; как зарежут меня и станут разбирать мясо, ты себе ничего не бери, возьми только голову; а как дадут тебе голову, ты возьми и закопай ее там-то и там-то на огороде и каждый день наведывайся.
Вот на другой день утром наточил дед нож и пошел за коровкой.
Зарезал ее, обмыл, внес мясо в хату, и давай его делить.
— А тебе, — спрашивает, — дочка, что дать?
— Ничего мне не надо, только голову дайте.
— Вот глупая! Что с головы проку?
— Ничего, уж дайте мне голову!
Дали ей голову. Отнесла она ее сразу же на огород и закопала. На другой день поднялась раным-рано, тотчас пошла на огород к тому месту, где голову закопала. Пришла, глядь — а там выросла уже яблонька, да еще какая! Золотой на ней листочек, то листочек серебряный. Любуется она яблонькой. А пташки поют: соловьи, кукушки, райские птицы — так всю яблоньку и укрыли, и к ней, дедовой дочке, ну прямо так и садятся на плечи и на голову, — так ее всю и прикрыли, и щебечут. Постояла она, постояла, поглядела и вернулась опять в хату, как ни в чем не бывало.
Прошло так, может, с месяц. Ходит дедова дочка, что ни день, к яблоньке, а яблонька выросла уже большая, зацвела золотыми и серебряными цветочками, а там и яблоки на ней поспели: одно золотое, а другое серебряное. А про яблоньку никто из домашних и не знает. Уж на что бабина дочка проныра, но и та еще не доведалась.
Но проезжал раз мимо села какой-то пан, глянул на дедов огород, а там что-то, словно солнце, сияет. Велел пан остановить лошадей и своего слугу посылает.
— Ступай, — говорит, — посмотри, что там за диво такое? Подходит слуга поближе к яблоньке, и как глянул…
— Ну, — говорит, — пане, я и отродясь такого дива не видывал.
А пан ему и говорит:
— Сорви мне яблочко!
Только протянул слуга руку, чтоб сорвать яблочко, а яблонька вверх — шугу! И — зашумела, а за ней и все птички ввысь поднялись, и поют распевают. Стоит слуга, и руки уже опустил. А пан ему говорит:
— Ступай позови сюда хозяина.
Пришел слуга к деду в хату:
— Здорово, дед!
— Здорово!
— Это твой огород?
— Мой.
— Расскажи, дедушка, что это у тебя там на огороде за диво?
— А что такое?
— Да ты разве не знаешь? А яблонька?!..
— Какая-такая яблонька? У меня и сада-то нету.
— Ну, пойдем со мной, посмотришь!
Накинул дед свитку и пошел. Как глянул на яблоньку… боже ты мой! Так глаза ему и ослепило! Остановился он, смотрит.
А пан из кареты кричит:
— Здравствуй, дедусь!
— Здравствуйте, паночку!
— Это что, твой огород?
— Мой.
— И яблонька твоя?
— Моя.
— А не можешь ли сорвать мне яблочко?
— Что ж, можно!
— Так сорви, пожалуйста, я за это тебе что хочешь заплачу. Но только протянул дед руку к яблочку, а яблонька — шугу!
Так ввысь и взлетела! Дед так руки и опустил. А пан говорит:
— Может, у тебя, дед, есть еще кто в хате, дочка или сын, так пусть выйдет. Если сорвет яблочко сын или баба — большую награду получишь, а если дочка — возьму ее в жены.
Пошел дед в хату, рассказал обо всем бабе. Как всполошилась баба и давай наряжать свою дочку. А дедова дочка сидит себе в уголочке, только посмеивается, думает про себя: «Куда вам его сорвать!»
Вот баба нарядила свою дочку и повела к пану:
— Здравствуй, бабуся!
— Здравствуйте.
— А не сможешь ли ты или твоя дочка сорвать мне яблочко?
— Отчего ж, паночку, можно. Дочка, сорви-ка пану яблочко!
Но только протянула дочка руку, а яблонька вверх — шугу!
Она так и покраснела и бегом в хату. Подошла потом баба. Да куда уж там — только стала она подходить, а яблонька и махнула уж вверх!
— Что за чудо! Может, у тебя, дед, есть еще кто в хате? — спрашивает пан, — так пускай выйдет.
— Да есть, еще, пан, дивчина.
А баба не утерпела:
— Да что ты там толкуешь? Да это, паночку, у нас неряха такая, что и глянуть противно.
— Ничего, пускай выйдет! Позовите ее.
Пошел дед ее звать. Накинула она сермяжку — латка на латке — да и вышла.
— А что, девушка, не сможешь ли сорвать мне яблочко?
— Хорошо, — говорит, — пане, сейчас.
Только стала она подходить, а яблонька так к ней и пригнулась, а птички ее так и прикрыли, поют заливаются. Сорвала она яблочко, подала его пану.
— Раз так, — говорит пан, — ты будешь моей! Я объявил: кто из девушек сорвет мне яблоко, ту и возьму в жены.
Взял он ее за руку и усадил возле себя в карету. Поехали они, и яблонька за ними двинулась.
Вот приехали они домой, и ввел пан дедову дочку в свои хоромы.
— А теперь, — говорит, — будь хозяйкой в моем доме.
И вмиг откуда и взялись служанки, принесли ей богатую одежду, одели, а на другой день пан с ней обвенчался. А яблонька стала как раз у окна, перед и горницей; а пташки поют, щебечут, хорошо и весело жить молодым!
Так прожили они год, уже и ребеночек есть, радуются они.
Вот и говорит раз баба деду:
— Как-то живет теперь твоя дочка? А давай, дед, поедем ее навестить.
Собрались и поехали. Баба взяла и свою дочку, а чтоб дед не заметил, положила ее на возу и епанчой укрыла.
