— Хотите чего-нибудь поесть, сэр? Сандвич? Чашечку кофе? Или, может, вкусный свежий понч...
— Нет! Нет! Нет! — отчаянным голосом завопил незнакомец, прежде чем Гомер успел произнести «ик». — Нет! Нет! Ни за что! — Он извивался всем телом, кашлял и грозил пальцем. — Я никогда, ни при каких обстоятельствах не ем их, — объяснил он, когда немного успокоился. А затем облокотился на прилавок и таинственно прошептал: — Ведь в них, вы это прекрасно понимаете, очень много дырок! Просто полным-полно дырок!
Гомер с минуту подумал, оценивая это заявление, потом по-кал плечами и сказал:
— Ну, может, томатный сок? Он у нас очень...
— Молчи! — трагическим шепотом произнес незнакомец. И громко икнул. Умоляю, ни слова больше! — Он снова икнул. — Я не пью томатный сок! Никогда!
Он замолчал и снова икнул. Гомер быстро наполнил стакан водой и протянул незнакомцу со словами:
— Задержите дыхание, когда будете пить, и сосчитайте до десяти. Я всегда так делаю.
— А еще лучше, — вмешался Фредди, — сказать про себя, например, так: «Икота, икота, перейди на мистера Скотта, со Скотта на кого-то, с кого-то на того-то...»
Или спеть...
— Не нужно! — закричал незнакомец. — Ради бога, не нужно!
— А вообще я не понимаю, — продолжал Фредди, — почему, когда Гомер сказал вам про пончики и про...
— Ни слова больше! — зашипел незнакомец и чуть не выронил из рук стакан. — Умоляю, ни слова! Иначе... Я ведь уже говорил вам, что никогда не ем пончиков...
Он с укором посмотрел на Фредди, потом повернулся к Гомеру и сказал:
— Спасибо. Спасибо за угощение... За воду то есть... Икота у меня почти прошла... А теперь я, пожалуй, пойду. Всего хорошего!
Он ринулся к двери так, словно убегал от чего-то страшного, что вот-вот должно было произойти...
— Одну минуту, мистер! — крикнул ему Гомер. — Вы ведь хотели послушать пластинку... И потом, как она называется?
— Ах да, — сказал незнакомец, останавливаясь в дверях. — Как называется?
Называется она «Пон... сим... пон»... Впрочем, у нее нет названия... И вообще скажу вам, ребята, по правде: не ставьте вы ее! Не надо! Прошу вас... и даже умоляю! Пусть никогда, — голос незнакомца зазвучал торжественно, — пусть никогда не опустится иголка на ее небьющуюся и неломающуюся поверхность, и пускай ни один звук не исторгнет ваща чудесная, ваша прекрасная машина из этой... «Пон...
сим...».
Он внезапно замолчал, а ребята закивали головами и с трудом перевели дыхание.
Они были взволнованы и напуганы поведением незнакомца и особенно последними его словами.
Так же внезапно, как замолчал, незнакомец расхохотался, но при этом лицо его оставалось совершенно серьезным.
— Ха, ха, ха, — произнес незнакомец, и все эти «ха» музыкальная машина немедленно окрасила в зловещий фиолетовый цвет.
— Ха, ха, ха... — И, перейдя на свистящий шепот, добавил: — Но она исторгнет! Вы совершите это своими руками! — Приобретая на прощание кроваво-красный оттенок, он закончил так: — А теперь прощайте, мои милые, чреватые бедами Пандоры' в штанах!
Под эти слова дверь за ним бесшумно закрылась, озарившись зеленым цветом, и ошеломленные мальчишки остались одни.
Долгое время никто из них не произносил ни слова. Потом наконец Фредди повертел пальцем около висками произнес:
— А он все-таки, наверно, того, этот мужчина^А? Как ты думаешь? И потом, что он хотел сказать, когда обозвал нас «чреватыми Пандорами[7] в штанах»?! Наверно, это животное какое-нибудь? Почему же этот псих решил назвать нас животными , штанах?
— Чепуха, — сказал Гомер. — Ты думаешь от слова «панда»? то, правда, енот. Живет в Гималаях. А здесь никакая не «панда», «Пандора»... По-моему, это просто девчачье имя.
— Значит, этот тип обозвал нас девчонками! — закричал Фредди, сжимая кулаки. — Да еще сказал, что мы в штанах и чреватые бедами! А что такое «чреватые бедами»?
То же, что «угреватые»?
— Думаю, что нет, — неуверенно сказал Гомер. — И он вовсе не назвал нас девчонками. Во всяком случае, не совсем девчонками. Пандора, мне кажется, это что-то такое знаменитое... Древнее... Вроде какого-нибудь Навуходоносора или Пенелопы...[8] Где-то я чего-то читал про нее, но вот не помню где и что... Я знаю одно, — голос Гомера сделался увереннее, пока мы не выясним, что за женщина эта Пандора и что она сделала, загадки нам не разгадать! Поэтому начнем с Пандоры, а там доберемся и до этого «чреватого» с его «бедами». Согласен?
Тогда давай разыграем, кому бежать в библиотеку и разыскивать это слово в каком-нибудь словаре.
И Гомер взял одну из монеток, оставленных дядюшкой Одиссеем, и двумя пальцами подбросил ее над прилавком.
— Орел! — сказал он, накрывая монетку рукой.
— Ладно, теперь я, — сказал Фредди. — Тоже орел. Потом они отняли ладони от прилавка и увидели, что обе монеты лежат решкой кверху.
— Еще раз, — сказал Гомер. — Решка! И снова монетки одна за другой блеснули над прилавком. На этот раз Гомер угадал, а Фредди нет.
— Тебе идти, — сказал Гомер.
— Ладно, — ответил с неохотой Фредди. — Пойду, конечно, если надо. Только я все-таки уверен, что этот тип сбежал из сумасшедшего дома... Ладно, пойду, — повторил он. — «Чреватый» я посмотрю в словаре, а вот где я найду «Пандору»? — Наверно, в энциклопедии, — посоветовал Гомер. — Или спросишь у библиотекарши.
Должна же она знать.
— Тьфу! — с отвращением сказал Фредди. — Сколько хлопот из-за этой дурацкой женщины! И он пошел к дверям, со злостью бормоча про себя:
— Милые чреватые бедами Пандоры... Чреватые бедами... Пандоры... Тьфу, язык сломаешь! Пусть он подавится своей Пандорой! Тоже свалился нам на голову! Псих несчастный...
Гомер уселся за прилавком, и выражение лица у него было удивленно-выжидательное.
С таким выражением он и досидел до возвращения Фредди.
— Ну что?! — закричал он, когда Фредди, едва волоча ноги, ввалился в кафе. — Нашел? Говори скорей!
— Да, нашел, — расслабленным голосом сказал Фредди и уселся на стул с видом человека, только что принесшего жертву ради своих ближних. Конечно, нашел, а как же иначе? Действительно, она была не девчонка, а взрослая, из Древней Греции, и у нее был такой ящик, который она ни за что не должна была открывать, хоть ты тут не знаю что!.. А она все-таки взяла да открыла — и оттуда посыпались разные беды и несчастья... Только они, наверно, сейчас уже не существуют, — утешил Фредди, — потому что все это случилось страшно давно.
— А «чреватый»? — спросил Гомер.
— Ну, это самое легкое. Это значит «наполненный чем-то и готовый что-то произвести». Так сказано в словаре. Я точно запомнил... Так что видишь, Гомер, сначала он сказал нам «не надо», потом сказал, что мы все равно сделаем, потом — что мы не должны, а потом этот тип обозвал нас «чреватыми» и значит, мы вроде готовы что-то произвести... Разве не ясно, что он просто сумасшедший... Давай бросать монету — кто первый поставит пластинку!
Гомер ответил не сразу.
— А может, — сказал он потом, — может, лучше не надо? Подождем, пока дядюшка Одиссей вернется?
— Испугался? Так и скажи. А я вот ни капли не боюсь, — сказал Фредди. Да и что может быть от пластинки? Самое худшее, это если она будет хрипеть или завывать каким-нибудь козлетоном! Ну, а тогда мы закроем уши ладонями или просто остановим. Чего тут страшного?
Страшного, в самом деле, как будто ничего не было, поэтому Гомер не нашел что ответить Фредди, а тот продолжал:
— Взрослые всегда так, ты сам знаешь не хуже меня! Говорят: «Не смей смотреть по телевизору про убийства», а сами постоянно включают только про них. Или запрещают читать комиксы, а сами продают их на любом углу, как горячие пирожки... Наша учительница только и знает говорить, что «ни один порядочный человек не должен жевать резинку». А ее муж в своем кондитерском магазине продает, наверно, не меньше ста штук в день этой самой жевательной резинки...
Поэтому я не знаю, чего мы должны бояться.
— Я и не боюсь! — крикнул Гомер, глубоко оскорбленный повторными предположениями о его трусости. — Откуда ты взял?!
С этими словами он сунул руку в карман, достал монету и проследовал прямо к музыкальной машине. Затем решительным движением нажал кнопку на панели под полукруглым стеклянным окошком, ту самую кнопку, которая без номера, и уже менее решительным движением опустил в прорезь монету.
Раздался громкий щелчок, и после этого медленно и важно пластинка без номера выскользнула из кучи других пластинок, легла на диск и завертелась вместе с ним.
Гомер и Фредди напряженно ждали, какие же звуки раздадутся из недр музыкальной машины. Будет ли это что-нибудь таинственное и сверхъестественное, непонятное для нормального уха, или просто какая-то какофония, от которой зажимай уши и беги вон, или, наконец, один только грохот... Ребята стояли выжидательно, как на старте, готовые в любую минуту молниеносно прикрыть руками уши или, если надо, выскочить из кафе на улицу.
