Джоэль Харрис - Литературные сказки и легенды Америки

Машина издала первые звуки, и то, что мальчики услышали, заставило их вздохнуть с облегчением и улыбнуться. А услышали они всего-навсего веселую легкую мелодию в танцевальном ритме.

— Вот пожалуйста, и ничего особенного, — сказал Гомер, подошел еще ближе к музыкальному автомату и остался стоять там, автоматически меняя цвет лица и покачивая в такт музыке головою.

— А что я говорил? — сказал Фредди и начал притопывать ногой под музыку. — Ух ты, какая хорошая мелодия, правда?

Он еще сильнее стал притопывать ногой, а также кивать головой, и через минуту нога Гомера тоже не удержалась на месте,так что вскоре оба они уже дергались, как в танце, и даже что-то мурлыкали про себя.

Но вот музыкальное вступление окончилось и послышались слова песни вот такие:

Здесь голос немного передохнул, дал поиграть музыке, а потом продолжал:

Голос умолк, послышались заключительные аккорды, и пластинка остановилась.

И сразу Фредди закричал:

— Это, наверно, лучшая пластинка, какую я только слышал! И слова что надо! Давай еще заведем!

Он схватил с прилавка монету, опустил в щелку автомата, и снова они с Гомером стали слушать песню, кивая, притопывая и отбивая ритм пальцами по воздуху и по прилавку. И прежде чем игла дошла до половины пластинки, Гомер и Фредди уже во все горло распевали вместе с музыкальной машиной:

— Эта пластинка просто симпо-симпомпончик! — сказал Гомер.

— Да, — сказал Фредди, — откуси один кусок и глотни томатный сок. Вот здорово будет!

— Лучше знаешь что? — сказал Гомер. — Откуси другой кусок, распусти-ка поясок и...

— Ой, Гомер! — Перебил его Фредди. — Тебе не кажется, что мы как-то странно говорим?.. Пончики, пончики — целые вагончики!..

— Чики-пон, чики-пон, — подхватил Гомер, — нет для пончиков препон!

— Это все верно, — согласился Фредди, — но все-таки как-то не так... А в общем, чтоб они не кончились, чтоб они не пончились...

— Собирайте дырки в чистые пробирки, — завершил его мысль Гомер и тут же с удивлением сказал: — Что это получается, а? Как мы разговариваем?

— А что такого? — ответил Фредди. — Тесто ем сперва я, «дырку — на закуску...

— Красота какая, — сказал Гомер, — очень это вкусно!

— Пончики, пончики, — запел Фредди, — целые вагончики! И в ответ ему Гомер тоже запел в полный голос:

— Чики-пон, чики-пон, нет для пончиков препон! После этого они уже подхватили дуэтом:

Ребята закончили песню и замолкли, удивленно тараща друг на друга глаза.

Фредди первым прервал молчание.

— Здорово! — Хотел сказать он, но получилось так, что это слово он не сказал, а спел: — 3до-ро-во!

— Да, — пропел Гомер, — будем мы на волосок от счасть-я! Они пропели все это и с испугом взглянули один на другого.

— Слушай, Гомер, — печально запел Фредди, — что же это... нет для пончиков препон... делается?

— Ох, Фредди, — с не меньшей печалью спел в ответ Гомер, — Я и сам ничего... откусив один кусок... не понимаю... Распусти-ка поясов — повысил он вдруг голос до фортиссимо, — и ложись ты на часок в пос-тель-ку!

— Да, действительно, — чуть слышным пиано пропел Фред-ди, — Будет дыркам в тесте тесно, будет тыркам в десте десно...

— Будет просто расчудесно, — закончили они, снизив голоса до грустного пианиссимо.

А тем временем парикмахер выложил свою карту на стол, за которым, кроме него, сидели дядюшка Одиссей, почтарь Прет и мэр города, и подошел к зазвонившему телефону. Он, наверно, целую минуту с удивленным видом держал трубку возле уха и потом крикнул через плечо:

— А ну, ребята, потише! Ничего не могу понять... Линия, что ли, испортилась?..

Ох, это ты, Гомер, — сказал он наконец. — Никак не мог разобрать... Наверно, радио подсоединилось... Да, он здесь. Сейчас позову.

Парикмахер поманил пальцем дядюшку Одиссея и сказал ему:

— Твой племянник звонит. Говорит про какие-то там вагончики и чтобы ты собирал что-то в чистые пробирки и шел скорей домой... А в общем, поговори сам.

— Алло, Гомер, — сказал в трубку дядюшка Одиссей. — Да, да, слушаю... Что?

Чего?.. Что ты там поешь?! Говори по-человечески! Как не можешь? Что значит не можешь?! — Он помолчал, слушая Гомера. — Постой! — крикнул он потом встревоженным тоном. — Скажи, а машина остановилась или продолжает играть? Что?

Давно остановилась? Ну и слава богу. — Дядюшка Одиссей успокоенно улыбнулся. — Тогда нечего волноваться... Тогда распусти-ка поясок и ложись ты на часок в пос-тель-ку!.. Послушай, Гомер! — опять закричал Одиссей. Что это за песню ты все время поешь? Какой номер пластинки? Что? Спой ее, пожалуйста, еще раз, с самого начала!

И все, кто смотрел сейчас на дядюшку Одиссея, увидели, как он прижал телефонную трубку поплотнее к уху и стал внимательно слушать, раскачиваясь и выбивая такт сначала одной ногой, а потом обеими и еще свободной рукой.

А вскоре, к удивлению присутствующих, дядюшка Одиссей запел:

Дядюшка Одиссей взял верхнюю ноту, сделал паузу, а затем на тот же мотив поблагодарил Гомера.

— Ой, Гомер, прощай, спасибо! Это просто расчудесно, — пропел он, положил трубку и повернулся к своим друзьям. — Лучше дел в мире нет, как с друзьями спеть квартет! — заверил он их на мотив «чики-пон, чики-пон».

И друзья дядюшки Одиссея вполне одобрили его инициативу. После трех всего репетиций, из которых одна была генеральной, они уже вовсю распевали песню о пончиках — и не как-нибудь, а в склад и в лад, и представляли собой вполне спевшийся, почти профессиональный квартет. К тому же они повторяли эту песню очень много раз и с каждым разом пели все лучше и лучше.

Ко времени, когда дядюшка Одиссей и почтарь Прет начали смутно осознавать, что они уже не в состоянии перестать петь первым и вторым тенором, и когда то же самое стали понимать парикмахер и мэр, певшие соответственно басом и баритоном, к тому самому времени они уже поставили рекорд беспрерывного пения для мужских квартетов в закрытых помещениях. Но мало того, что они поставили рекорд, они продолжали, уже совершенно не по своей воле, увеличивать и увеличивать свое рекордное время и, наконец, увеличили его настолько, что уже сами не выдержали и выскочили из парикмахерской на улицу, ни на минуту не прерывая стройного, гармонического и даже полифонического пения.

Когда дядюшка Одиссей ворвался со своими «симпо-симпом-пончиками» и «целыми вагончиками» в двери кафе, ему пришлось сразу же взять на полтона выше и перейти из мажора в минор. Это ему удалось со второго раза, и тогда его голос зазвучал в унисон с голосами Гомера, Фредди и человек двадцати клиентов, уже набившихся в кафе после окончания сеанса в кино и распевающих ту же песню. Этих людей сразу, как только они вошли выпить по чашечке кофе, поразила и привлекла приятная мелодия с не менее приятными словами, которую непрерывно напевали Гомер и Фредди.