— Куда вы ее девали? — спросил Далей.
Папаша Герк удивленно посмотрел на него, а потом сказал:
— А, ты, наверно, про эту банку с «иещеболее». Я долго думал... Ведь такой старый человек, как я, не может израсходовать эту вещь как попало. Он должен истратить ее на самое, самое, пресамое главное... И вот, после долгих раздумий, я понял, что же мне делать... И я вышел в сад и нашел там свободный кусочек нашей доброй, старой земли. И я стал трясти эту банку над землей, пока у меня рука не заболела. А потом я снял крышку и налил в банку воды, и эта вода была, конечно, и еще более мокрая, и еще более влажная, чем всякая другая...
— Ну, и что же? — спросил дядюшка Одиссей.
— После этого, — сказал папаша Герк, — я полил этой и еще более мокрой водой кусочек нашей доброй, старой земли, и земля промокла почти насквозь, до Китая...
А потом я с трудом выпрямился и поглядел вокруг. И я увидел, как все кругом прекрасно — как зеленеет трава, и цветут деревья, и поют птицы. И мне стало так радостно... так хорошо... И еще более! И я подумал:
В каком хорошем мире мы живем! Только сделать бы нам его еще лучше... и еще более. Привет всем. И папаша Геркулес вышел из кафе.
Дядюшка Одиссей стоял почти у самого выхода из своего кафе, небрежно облокотившись на блестящий корпус новенькой автоматической музыкальной машины.
Пока он так стоял, глядя через витрину кафе на потонувшую в сумерках центральную площадь города Сентерберга, лицо его потеряло вдруг свой обычный розовый оттенок и сделалось багровым, как свекла. Но и этот цвет продержался недолго, его сменил бледно-лиловый, который, в свою очередь, уступил вскоре место зеленому и сочному, как первая весенняя трава.
Нет, не подумайте, что дядюшка Одиссей почувствовал тошноту или что-нибудь в этом роде. Вовсе нет! Просто уже несколько дней, с тех пор как в кафе привезли и установили новейший музыкальный автомат, уже несколько дней дядюшка Одиссей почти не отходил от этого автомата... А в автомате все делается автоматически:
ставится и начинает вращаться пластинка, опускается на нее игла, а полукруглое стеклянное окошко, за которым все это происходит, автоматически освещается разного цвета лампочками, свет от которых и падает на лицо дядюшки Одиссея, как, впрочем, и на все другие лица, находящиеся не дальше футов десяти от музыкальной машины...
Итак, дядюшка Одиссей не ощущал никакой тошноты, но зато чувствовал некоторое нетерпение, потому что ему давно уже хотелось отлучиться в парикмахерскую, но Гомера все не было и не было. А ведь обещал прийти пораньше.
И только когда лицо дядюшки Одиссея в семнадцатый раз приобрело бледно-лиловый оттенок, только в этот момент, и ни на секунду раньше, отворилась дверь, и в кафе ворвались Гомер и Фредди.
— Здравствуйте, — сказал Гомер, — Мы немного опоздали, извините. Были в библиотеке, набрали уйму книг. Она ведь закрывается на целых две недели.
— Библиотекарша уходит в отпуск, — объяснил Фредди. — Поэтому мы и взяли побольше. А пока выбирали...
— Я слышал, она уезжает в Еллоустонский парк. — перебил его дядюшка Одиссей, который знал в городе все и про всех. — Вместе с одной вашей учительницей, с той, что работает в шестых классах.
— Да, — сказал Гомер, — и они обещали прислать нам оттуда красивые открытки.
— Это очень хорошо с их стороны, — одобрил дядюшка Одиссей и, не теряя времени, добавил: — Вот что, ребята. Мне нужно ненадолго сходить в парикмахерскую. Так что вы тут орудуйте сами. Можете поесть пончиков... Только смотрите, чтобы все было в ажуре.
— Не беспокойтесь, дядюшка Одиссее — заверил Гомер. — В первый раз, что ли?
И он без видимого нетерпения стал наблюдать за тем, как, прежде чем уйти, дядюшка Одиссей прошел по всему фронту своего автоматического войска: по нескольку раз включил и выключил каждую машину, начиная с пончикового автомата и кончая кофеваркой, похлопал их по блестящим бокам, что-то отвернул, подвернул. И все его действия были разноцветными: похлопывание — розовым, отвертывание — синим, завертывание — багровым.
У дядюшки Одиссея появилась эта немного раздражающая привычка все проверять, с тех самых пор как его пончиковый автомат сошел с ума и никак не хотел остановиться.
С трудом оторвав зеленую руку от зеленого бока кофеварки, дядюшка Одиссей подошел к музыкальной машине, которая недолго думая сделала его лимонно-желтым, и погладил ее особенно нежно. (Нежность дядюшки Одиссея была на этот раз оранжевого цвета.) Затем дядюшка Одиссей нажал кнопку № 5 (пластинка под названием «Симфония буги-вуги») и опустил в машину монетку (синего цвета).
Раздался щелчок, и после этого медленно и важно пластинка № 5 выскользнула из кучи других пластинок, легла на диск и завертелась вместе с ним.
— Ух ты, — сказал Фредди. — Как живая!
Дядюшка Одиссей фиолетово улыбнулся, и все трое стали слушать «Симфонию буги-вуги» в исполнении знаменитого оркестра.
— Здорово! Просто гипнотизирует, — сказал Гомер, глядя словно завороженный на черный вращающийся диск и на игру красок.
— А музыка как запоминается! — воскликнул Фредди. — сто раз лучше, чем при одном цвете.
Дядюшка Одиссей с гордостью кивал головой, кивал почти все время, пока играла музыка, и особенно когда она закончилась и автоматические пальцы медленно и важно подхватили пластинку № 5 и убрали на принадлежащее ей место среди других пластинок.
— Ну ладно, — сказал дядюшка Одиссей. — Работает прекрасно и останавливается тоже хорошо! Вот вам несколько монет, ребята, можете послушать музыку, когда я уйду. Только осторожней!
Гомер и Фредди сказали «спасибо» и, после того как дядюшка Одиссей направился в сторону парикмахерской, сразу пододвинули стулья поближе к музыкальной машине, уселись и некоторое время молча наблюдали за медленной сменой красок внутри автомата.
— Ух, — сказал Фредди, первым нарушив молчание, — ну и страшный ты в синем цвете!
— Сам не лучше, — ответил Гомер. — Посмотрел бы на свою зеленую рожу!.. Ладно, Фредди, хватит любоваться, давай бери пончик, и будем делить библиотечные книжки.
Ребята прикончили по паре пончиков и стали разбирать книги, в жарких спорах решая, какие интересней, что читать сначала, а что потом, и какие именно каждый из них заберет к себе домой.
Как вдруг дверь в кафе открылась, и сквозь нее проник незнакомый мужчина.
Ребятам показалось, что вошел он как-то крадучись, но это, наверно, им только показалось.
— Добрый вечер, — тихо сказал незнакомец, потрясав плоским бумажным свертком, который он держал в руке и постепенно меняя свою окраску (вместе со свертком) — с темно-фиолетовой на лимонно-желтую. — У меня тут с собой одна пластинка, — продолжал незнакомец, отчаянными усилиями распутывая веревку и разрывая на свертке бумагу. — Так вот, хочу ее проиграть на вашей музыкальной машине. Это будет, увидите, лучшая пластинка сезона. Включишь — и будешь ты на волосок от...
Незнакомец внезапно оборвал фразу и, видно, очень разволновался. Некоторое время он стоял молча, меняя окраску вместе со своим свертком и постепенно приходя в себя и успокаиваясь.
Гомер и Фредди тоже меняли окраску и тоже молчали, ожидая, чтобы незнакомец договорил. И он договорил, когда пришел в себя настолько, что почти без дрожи в голосе мог произнести:
— Сами услышите, тогда поймете.
Одновременно он развернул наконец свой сверток, достал пластинку и ребята просто обомлели! — кинул эту пластинку под потолок. Но и после этого он вовсе не стал даже пытаться ее поймать, а наоборот — сунул руки в карманы пальто и спокойно стоял, глядя, как она вот-вот упадет и разобьется.
Она действительно упала с громким стуком прямо посреди кафе. Гомер и Фредди вскрикнули, а незнакомец горько рассмеялся.
— Небьющаяся, — сказал он с печальным видом. Он поднял пластинку с пола и согнул ее пополам. — И неломающаяся, — добавил он. — Да, — заговорил он опять, — крепкая до безобразия! Небьющаяся до отвращения! Неломающаяся до... до... не знаю до чего!
Он опять страшно разволновался, а когда немного успокоился, подошел к музыкальной машине и открыл верхнее полукруглое стеклянное окошко над панелью с кнопками.
— Я поставлю ее, — сказал он, — между «Симфонией буги-вуги» № 5 и «Полькой буги-вуги» № 6. Ладно?
И он быстро втиснул свою пластинку в общую кучу.
— Вот, — сказал он, вздыхая с огромным облегчением и меняя в это же самое время цвет лица с желтого на синий. — Вот, значит, таким образом...
Ребята тоже почувствовали себя легче. Уж очень странно повел себя незнакомец с самого начала, а вот сейчас, кажется, успокоился наконец, перестал дергаться и переживать неизвестно из-за чего. Гомер вспомнил о своих обязанностях, прошел за прилавок и оттуда спросил:
