английского государства. Происхождение народа является "естественным", поскольку никто не проектировал и не диктовал его появление. Однако превращение народа в нацию произошло по воле самого народа. Так, одним из наиболее значимых событий стало взятие королем Альфредом Лондона в 886 г.; это вызвало спонтанное признание его политического лидерства и, по словам Стентона, "ознаменовало собой достижение нового этапа в продвижении английских народов к политическому единству". В рамках телеологической концепции Стентона о становлении английской нации это "признание главенства Альфреда выражало ощущение того, что он отстаивал интересы, общие для всей английской расы". Иначе говоря, был ли он первым монархом, который мог возглавить народ, пришедший к признанию и реализации своих естественных прав и свобод?
Большая часть истории периода между XV и XI веками рассматривается как неизбежное движение к объединению англичан под властью одного короля. С этой точки зрения большинство историков рассматривают первого короля Англии как правителя, который впервые политически объединил нацию. Политическая унификация, в свою очередь, по-разному определяется как всеобщее признание личного первенства в системе королевств (с незначительной или отсутствующей формальной институциональной интеграцией между ними), прочные узы семейного союза после начала консолидации этой системы (опять же с незначительной или отсутствующей формальной институциональной интеграцией) или формальная политическая интеграция (включая ритуальное признание в церемониях коронации и обмене документами). Как бы ни определялась политическая унификация, она идентифицирует начало непрерывной линии монархов, которые правят Англией вплоть до настоящего времени. Исключение из этой непрерывной последовательности произошло в середине XVII в., когда Оливер Кромвель управлял большей частью страны. Но это исключение обычно рассматривается как подтверждение телеологического развития взаимосвязанных судеб короны и государства.
Другое возможное исключение произошло в 1689 г., когда Вильгельм Оранский был приглашен парламентом занять престол после отъезда Якова II во Францию. В то время конвент (так назывался парламент, поскольку только король мог созывать его на заседания) получил "возможность, которой мы никогда больше не будем иметь в мире", переделать форму государства и его отношение к народу, которым оно управляет (цитата взята из трактата, опубликованного в тот период). Однако Эдмунд Морган отмечает, что большинство писателей того времени "сходились во мнении, что наилучшей формой является древняя конституция, отличающаяся разделением власти между наследственной монархией, наследственным дворянством и всенародно избранным органом представителей". Морган также отмечает, что к "1760-м годам" общепринятым мнением о Славной революции было то, что она "восстановила первоначальную конституцию, установленную народом в те времена, о которых не помнит человеческая память".
Поскольку она вернула Англию к тому состоянию, в котором она находилась до 1688 г., Славная революция могла быть "Славной", но не "Революцией". Но даже в этом случае низложение Якова II и коронация Вильгельма и Марии, по крайней мере технически, выглядели как государственный переворот. Несмотря на это, стандартное историческое повествование не испытывает особых трудностей с тем, чтобы соотнести смену правителей с "естественным" развитием английской нации. Как выразился Чарльз Диккенс:
[Все, кто состоял в любом из парламентов короля Карла Второго... постановили... что трон освободился в результате поведения короля Якова Второго; что несовместимо с безопасностью и благосостоянием протестантского королевства быть управляемым папистским принцем; что принц и принцесса Оранские должны быть королем и королевой в течение их жизни и жизни оставшегося в живых из них; и что их дети должны наследовать им, если у них таковые имеются. Если у них их не будет, то наследниками должны стать принцесса Анна и ее дети; если у нее их не будет, то наследниками должны стать наследники принца Оранского.
Таким образом, "в Англии утвердилась протестантская религия", и в то же время престолонаследие было разделено таким образом, что в 1702 г. на престол в итоге взошла Анна, дочь Якова.
Хотя религия играла центральную роль, Ричард Кей подчеркивает, что "это была революция, якобы предпринятая для спасения закона [принципов древней английской конституции]". Однако "каждый шаг процесса, в результате которого Вильгельм и Мария стали королем и королевой, был несанкционированным в соответствии с любой правдоподобной концепцией английского права". Для того чтобы разрешить это противоречие, революционеры 1688-89 гг. ...втискивали нерегулярные решения в регулярные формы, описывали незаконные действия юридической терминологией. Словом, симулировали. Но в их условиях трудно представить, что можно было поступить иначе. Подобные уклонения были повсеместны во время и после революционных событий. В обществе, где царило трепетное отношение к закону и страх перед беспорядками, характерные для Англии конца XVII века, смену режима можно было оправдать только запутыванием.
Кей цитирует Эдмунда Берка, который в своем труде "Reflections on the Revolution in France" спустя столетие после событий писал, что, "несомненно", имело место "небольшое и временное отклонение от строгого порядка регулярного наследственного престолонаследия". Однако Берк продолжал: "Пожалуй, ни разу суверенный законодательный орган не проявлял более нежного отношения к этому основополагающему принципу британской конституционной политики, [чем] когда он отклонялся от прямой линии наследственного престолонаследия... Когда законодательные органы меняли направление, но сохраняли принцип, они показывали, что держат его в неприкосновенности".
Поскольку историки расходятся во мнениях о том, когда произошло политическое объединение Англии, они также расходятся во мнениях о том, кто первым объединил нацию.40 Дэвид Юм высказался в пользу относительно ранней даты и, по крайней мере, неявно, предложил критерии, по которым мы могли бы оценить политическое объединение.
Таким образом, все королевства Гептархии были объединены в одно великое государство спустя около четырехсот лет после первого прихода саксов в Британию; удачное оружие и разумная политика Эгберта наконец-то осуществили то, что так часто тщетно пытались сделать многие князья. Кент, Нортумберленд и Мерсия, которые последовательно претендовали на всеобщее господство, теперь были включены в его империю, а другие подчиненные королевства, казалось, охотно разделили ту же участь. Его территория почти сравнялась с той, что сейчас называется Англией, и перед англосаксами открылась благоприятная перспектива создания цивилизованной монархии, спокойной внутри себя и защищенной от внешних вторжений. Это великое событие произошло в 827 году.
Далее Хьюм описывает праздничные настроения, с которыми английский народ встретил свое политическое объединение. Королевства Гептархии... казались скрепленными в единое государство под властью Эгберта; жители нескольких провинций потеряли всякое желание восставать против этого монарха или восстанавливать свои прежние независимые правительства. Их язык был везде почти одинаков, обычаи, законы, гражданские и религиозные институты; а поскольку род древних королей полностью исчез во всех подвластных государствах, народ с готовностью перешел на сторону принца, который, казалось, заслуживал этого блеском своих побед, энергичностью управления и высшим благородством своего происхождения. Объединение в управлении также открывало перед ними приятную перспективу
