стабилизирующих норм - как в результате экономических, так и социальных потрясений - и, таким образом, ставшим нестабильным из-за неустанного стремления к прогрессивным изменениям.
Признание подъема этой "управленческой элиты" по праву принадлежит Джеймсу Бернхэму, чья книга 1941 года "Управленческая революция" предвосхитила подъем этого "нового класса" на пороге его зарождения. В книге, написанной в момент наращивания военных усилий в США, Бернхэм предвидел, что те, кто занимается планированием, манипулированием информацией и данными, экспертизой политики и все более абстрактными рассуждениями, вытеснят старых промышленных олигархов, контролирующих богатство, возможности и статус. На их место придут те, кто будет специально выделен и обучен "управлять" государственной политикой и частным производственным сектором: ученые и инженеры; руководители предприятий и класс консультантов; финансисты и инвестиционный сектор. Навыки, связанные с манипулированием абстрактной информацией, проектированием систем и управлением политикой, станут ключевым "владением" этой новой элиты. Эти навыки станут источником власти, богатства и статуса новой элиты: «Если мы хотим так выразиться, - заявил Бернхэм, - [эти навыки] станут "собственностью" менеджеров. И этого будет вполне достаточно, чтобы поставить их в положение правящего класса».
Возрастающая роль государства была важным источником этой передачи власти и полномочий: не так важно, кто "владеет" материалами, как то, кто контролирует общее распределение и стоимость посредством государственной и квазигосударственной политики. Бернхэм предвидел, что произойдет "разделение собственности и контроля", и что элита будет все больше видеть преимущество в «отсутствии прямых прав собственности на основные инструменты производства». Скорее, контроль над государственными и квазигосударственными институтами, такими как СМИ, образовательные учреждения, некоммерческий сектор и советы директоров корпораций, станет призом нового класса. «Контроль над инструментами производства будет осуществляться менеджерами через их фактический контроль над государственными институтами - через занятие самими менеджерами ключевых руководящих постов в "неограниченном" государстве, которое в управленческом обществе будет слито с политико-экономическим аппаратом». Бернхэм предвидел управляемую экономику, которая не была ни чисто капиталистической, ни социалистической, а скорее то, что сегодня часто называют "кумовским капитализмом". В таком "аппарате" хорошо расположенные частные и государственные акторы обеспечивают постоянное преимущество, которое может быть поставлено под угрозу либо в системе, допускающей подлинно капиталистический риск неудачи, либо подлинно социалистический риск эгалитарного перераспределения.
Восхождение этой новой аристократии происходит за счет навигации по ландшафту аттестации в погоне за управленческими навыками. Эти "навыки", в основном, заключаются в манипулировании абстрактными данными, часто в финансовых манипуляциях, управлении рисками, анализе затрат и выгод, актуарных расчетах, "консультациях" по максимизации эффективности и тому подобном. Хотя многие представители этого класса богаты, и большинство из них живут лучше, чем представители не управленческих низших классов, многие являются рядовыми представителями элиты, чьи дипломы и управленческие навыки, тем не менее, дают им доступ к щедротам элитарного общества - так же, как аристократ, занимающий более низкое положение в родословной, когда-то мог наслаждаться жизнью в поместье. Отмеченный Ричардом Флоридой как "креативный класс", члены которого разделяют навыки и подражают образу жизни "суперкреативного класса" - подлинного "одного процента", - он состоит из меньшинства профессионалов с высокой мобильностью, резко контрастируя с более массовой массой слуг в виде различных работников сферы обслуживания, чья низкая зарплата и ненадежная система социальной защиты заменяет "низший" класс слуг старой аристократии. Эта новая аристократия осуществляет монополию на социальный капитал, собираясь в избранных городских географических анклавах, которые часто поглощают некоторые из самых очаровательных традиционных городов и деревень в Соединенных Штатах, исключая при этом любую реальную традиционную культуру, которая могла бы отличать эти места.
Элитный класс либерализма особенно искусен в самовоспроизводстве, вступая в браки посредством "ассортативного спаривания" - таким образом обеспечивая монополию на богатство и социальный капитал - даже если они не являются биологически плодовитыми. Вступая в брак относительно поздно и производя на свет, как правило, от одного до двух детей (и с каждым годом их становится все меньше), они посвящают чрезвычайные ресурсы выращиванию преемственного поколения элиты, находящейся в сравнительно благоприятных условиях, с таким же почти полным успехом, как и "искусственная аристократия" прошлого. Хотя маска меритократизма, разглаженная ботоксом, была снята, когда члены этого умного набора - включая актрис Лори Лафлин и Фелисити Хаффман - были изобличены в подкупе и мошенничестве для обеспечения приема своих детей в элитные университеты, эти вопиющие злоупотребления были лишь небольшим шагом за черту незаконности других широко распространенных манипулятивных действий, которые включают, но не ограничиваются: доступ к элитным частным школам или их эквивалентам в государственных школах; международная "волонтерская" деятельность при поддержке семьи; спортивные лагеря, возвышающие спортивное мастерство для получения стипендий; курсы подготовки к SAT; возможности летнего обучения до поступления в вуз, среди прочих способов игры в систему. Бернхэм признавал, что ключевой особенностью любого элитарного порядка является его способность к самовоспроизводству, и что проводником будет контроль над основными управленческими институтами нового политического и экономического порядка. «Обладая привилегиями, властью и распоряжаясь образовательными учреждениями, [управленческая элита] сможет контролировать, в определенных пределах, кадры новобранцев-управленцев; и таким образом правящий класс управленцев достигнет определенной преемственности от поколения к поколению».
Представители этого нового класса с презрением относятся к старым системам элитарности, особенно к тем, которые были основаны на иерархической упорядоченности. Особенно неприятна старая аристократия, основанная на наследуемом положении, первородстве, которое особенно благоприятствовало мужчинам. Заявления о достоинствах "благородного долга" отвергаются как лицемерное самообман, скрывающий глубокое, системное и повсеместное неравенство за самодовольной пеленой заботы.
Тем не менее, при любом из обоснованных утверждений, содержащихся в этих отступлениях, часто замалчиваются важные различия, менее лестные для современной элиты. Новая элита резко контрастирует как со старой, помещичьей аристократией, так и с промышленной олигархией. При всех различиях между двумя вытесненными элитами, элиты-предшественники определялись давними отношениями с географическими местами и низшими или рабочими классами. Земельная аристократия, в частности, была привязана к месту и осознавала преемственность поколений. Как описал Токвиль этот ослабевающий аристократический порядок, он имел тенденцию порождать противоположность демократическому индивидуализму.
У аристократических народов семьи остаются в одном и том же состоянии веками, а часто и в одном и том же месте. Это делает все поколения, так сказать, современниками. Человек почти всегда знает своих предков и уважает их; он считает, что уже воспринимает своих правнуков и любит их. Он охотно исполняет свой долг перед теми и другими и часто приходит к тому, чтобы пожертвовать своими личными удовольствиями ради существ, которых уже нет или которые еще не существуют.
Токвиль не только высоко оценивал аристократический дух за то, что он способствовал более длительному ощущению времени и связи поколений, но и за узы обязательств, которые развивались между высшими и низшими элементами общества:
