"Каждый из них всегда видит выше себя человека, чья защита ему необходима, а ниже - другого, к кому он может обратиться за сотрудничеством". Элита в эпоху либеральной демократии, по его мнению, будет заботиться о бедных и обездоленных как о всеобщем классе, но систематически будет избегать особых обязательств перед этими менее полезными людьми: «Когда обязанности каждого человека по отношению к роду становятся гораздо более ясными, преданность одному человеку становится более редкой: узы человеческих привязанностей расширяются и ослабевают».
Эпоха промышленных олигархов часто была ужасной для рабочего класса, но, в отличие от современных механизмов, в конце концов, породила эпоху сильного рабочего членства и массовых политических партий, которые повлияли на олигархов (в конечном итоге), чтобы разделить богатство и обеспечить определенную степень социальной стабильности. Правящий класс подчинялся территориальному политическому управлению, и процветание его промышленности в целом соответствовало здоровью его городов, регионов, и нации. Промышленные олигархи были склонны отождествлять себя с национальными идеалами - часто, несомненно, с щедрой долей лицемерия, - но интуитивно понимали смысл цитаты "Что хорошо для нашей страны, то хорошо для General Motors", и, как продолжал генеральный директор GM Чарльз Э. Уилсон, «и наоборот». Многие из них стали известными филантропами, оставившими заметное наследие, например, библиотеки Карнеги, которые до сих пор украшают американские города и поселки. Возможно, мотивированные в равной степени альтруизмом и самозащитой, даже неохотные вклады в общественное благо сегодня воспринимаются с ностальгией. Период процветания после Второй мировой войны Майкл Линд назвал "демократическим корпоративизмом". Линд выделяет описание этих лет, данное историком Робертом Гриффитом: "Общим для всех этих действий была попытка создать новую корпоративную экономику, которая избежала бы как разрушительного беспорядка нерегулируемого капитализма, так и угрозы автономии бизнеса со стороны социализма". Гриффит изображает особенно нацию после Второй мировой войны под руководством Эйзенхауэра как «корпоративное содружество».
Большинство представителей правящего класса на самом деле были не баронами-разбойниками, а лидерами небольших американских общин, чьи имена практически неизвестны большинству из нас, за исключением тех, кто, возможно, вырос в одном из этих городов или поселков. Многие из них увековечены в названиях улиц, театров, школ и городских площадей в общественных местах по всей Америке. Некоторые стали знаменитыми не по самым оправданным причинам гражданской благотворительности, которые привлекли внимание всей страны, а по воле случая, как, например, Арчибальд "Лунный свет" Грэм, врач из маленького городка и, на короткое время, профессиональный бейсболист, который прославился благодаря фильму "Поле мечты". Хотя сегодня он известен тем, что никогда не выходил на поле (разве что в вымышленной Айове), в Чишолме, штат Миннесота, он был наиболее известен за спокойное руководство и филантропию, которые так часто были отличительной чертой врачей из маленьких городков и других представителей профессионального класса на протяжении большей части истории страны.
Обвинения в несправедливости, совершенной предыдущей элитой, не только справедливо призваны привлечь внимание к злоупотреблениям, совершаемым в предыдущие эпохи в отношении обездоленных людей - особенно сегодня, когда акцент делается на расизме, - но и, незаметно, поставить под сомнение то, что может быть достойно восхищения и пересмотра для элиты, сформированной по-другому. Поскольку современный управленческий класс достигает своего статуса именно благодаря отрыву от места, связи поколений и отношения с культурно воспитанным низшим и рабочим классом, он должен отвергать эти условия как непременные источники всех прежних несправедливостей и неравенства, громко заявляя при этом о своей приверженности равенству. Она должна скрывать, что эти разделения, на самом деле, являются глубочайшими источниками сегодняшнего растущего разрыва в богатстве и возможностях и, в конечном итоге, оказались разрушительными для перспектив социальной стабильности и достойной жизни среди низшего и рабочего классов.
Первым определяющим преимуществом класса менеджеров является его изученная безместность. Ключевой особенностью управленческой меритократии является ее мобильность и взгляд на места как на нечто непостоянное. Существует огромный режим тестирования и оценки для выявления управленческих талантов в любой точке земного шара, извлечения человеческого сырья из любого произвольного места, где оно родилось и выросло, доработки этого сырья в элитных учебных заведениях и внедрения его в глобальную экономику в ключевых городских центрах, которые становятся магнитами для доработанного продукта. Как показал опыт COVID-19, эта работа может быть выполнена практически в любом месте, и часто через экран и беспроводной доступ, что делает связь с любым конкретным местом непрочной и пересматриваемой. В то время как те, кого считают "основными работниками", все больше напоминают класс крепостных, либеральные аристократы живут выше и вне чумы, часто поддерживая экономические остановки и закрытия, которые их практически не затрагивают. Поскольку их работа активно стремится выйти за пределы произвольных географических границ, их обитатели стали наиболее критично относиться к любой остаточной форме "национализма" как к форме былых предрассудков и фанатизма, скорее поддерживая и продвигая проект глобализма и безграничности, который служит ключевым экономическим преимуществом для людей с крайне униженным набором навыков. Его политическое сотрудничество с иммигрантами и беженцами, которые также стремятся к мобильности, предлагая управленческой элите постоянный приток дешевой прислуги, служит пеленой эгалитарного самодовольства и соответствующего осуждения рабочего класса, выступающего против урезания труда и заработной платы.
Во-вторых, управленческая меритократия основывается на предположении, что прошлое в значительной степени не имеет значения и даже является помехой для развития абстрактной экономики, основанной на манипулировании информацией, данными и символическим анализом. Культурные формы и практики, которые часто являются носителями традиций и памяти, должны быть вытеснены - здесь ключевым моментом является безместность, - и вместо них культура восстанавливается в виде потребительских товаров и опыта. Оторванная от более широких континуумов и контекстов смысла, культура лишается того, что Филип Рифф называл "интердиктами", и скорее переупаковывается посредством коммодификации. Управленческая элита, пожалуй, первый правящий класс, который активно отвергает обращение к общему колодцу общего опыта и практики, предпочитая калейдоскоп быстро меняющихся и временных ориентиров, чье значение истекает с их запуском. Это цивилизация, чья общая культура состоит из мемов - искажение не только слова, но и первоначального понятия "мимесис", в котором то, чему подражают, теперь так же несущественно, как и имитация.
Последней определяющей чертой этой новой элиты является почти полное отмежевание нового класса от низших и рабочих классов. Образовательное и географическое разделение является заметной чертой нового правящего класса, поскольку образование обеспечивает как экономические средства, так и психические способности, чтобы ориентироваться в дороговизне и нестабильности отношений современной городской среды. Рабочий класс, напротив, часто полагается и предпочитает более плотную паутину связей в своем родном сообществе, считая, что трудно - даже немыслимо - делать ставку на экономические преимущества в другом месте. Хотя правящий класс часто считает
