руках контроль над Меджлисом, а президентом впервые стал человек, которого поддерживает Хаменеи. Но эта победа обошлась системе серьезными последствиями. Население больших городов, которое голосовало за реформистов, полностью утратило доверие к политикам этого лагеря, но это не заставило их полюбить консерваторов. Напротив, теперь эти люди возненавидели всех политиков страны. Иными словами, политическая модель в глазах значительной, а может, и большей части населения лишилась легитимности. Взорвалась эта бомба замедленного действия достаточно скоро: протестами 2022 года.
Система «демократического маятника», которая тридцать лет позволяла Ирану проводить реформы, сохранять стабильность и добиваться общественной поддержки властей, выглядела развалившейся. Причин, как водится, несколько. Прежде всего, в основе самой модели лежало противоречие: институты вокруг верховного лидера обладают большими возможностями для контроля над политической системой, чем избираемые органы. Пока реформисты получали поддержку народа, им удавалось эффективно обеспечивать баланс. Но стоило им утратить голоса населения, как консерваторы заполнили все.
Есть еще один фактор, который не стоит недооценивать. Удивительная система теократии с элементами демократии стала порождением уникальных внутриполитических раскладов Ирана 1989 года. Та самая дихотомия Хаменеи — Рафсанджани вряд ли могла существовать после исчезновения одного из отцов-основателей. Рафсанджани умер в 2017 году, захлебнувшись в бассейне, и злые языки твердили, что ему могли «помочь», хотя никаких доказательств нет. Как бы то ни было, реформистское движение потеряло своего основателя, после чего почти моментально сдулось.
Таким образом, политическая карта Исламской Республики в начале 2020-х выглядела предельно унылой: ни конкуренции, ни интриги. Иранский маятник напрочь сломан, а реформисты полностью лишись возможности вернуться во власть. По крайней мере, так казалось еще в начале 2024 года. Птица Феникс
В марте 2024 года в Иране прошли плановые выборы в Меджлис. Ситуация выглядела предельно стабильной и скучной: Совет стражей конституции не допустил до избирательных участков почти никого из альтернативных кандидатов, и консерваторы заняли в парламенте 233 места из 290. Реформистов как организованной силы на выборах вообще не было, скорее в некоторых избирательных округах попадались умеренные прагматики как альтернатива консервативному крылу. Явка на таких неинтересных выборах ожидаемо упала до нового исторического антирекорда — 40,5%.
Однако уже через пару месяцев в эту консервативную идиллию «черным лебедем» ворвалась авиакатастрофа. 19 мая 2024 года президент Раиси во главе статусной делегации из политиков и чиновников возвращался после церемонии открытия ГЭС на ирано-азербайджанской границе. Из Азербайджана вылетела группа из трех вертолетов, но успешно приземлились только два. Винтокрылая машина, на борту которой помимо президента Ирана был еще и глава МИД Ирана Хосейн Амир Абдоллахиян, потерпела катастрофу в горах иранской провинции Восточный Азербайджан — никто не выжил.
Логично, что такое стечение обстоятельств породило ряд вопросов, в том числе — не помог ли кто-то иранскому политику так драматично уйти из жизни? Звучали версии об иностранной диверсии или внутренней политической борьбе. Некоторые делали достаточно простое заключение: по слухам, двумя потенциальными претендентами на пост рахбара в случае смерти Али Хаменеи были Эбрахим Раиси и Моджтаба Хаменеи (сын действующего лидера). Один из них погиб, другой остался жив. Отгадайте, кому это выгодно? Впрочем, никаких подтверждений внешнего воздействия не появилось, поэтому основной версией так и остается техническая неисправность вертолета и плохие погодные условия.
В любом случае, система должна была справиться с внезапно появившейся задачей: провести внеочередные президентские выборы. Начало было тривиальным: 80 кандидатов подали свои заявки, из которых Совет стражей отобрал шесть «наиболее достойных» — пять консерваторов, трое из которых выглядели как явные спойлеры, а также одного реформиста — Масуда Пезашкиана — для создания видимости конкуренции и альтернативности выбора.
Казалось, особых оснований для сюрпризов нет. Конкуренция должна была развернуться между двумя консерваторами: спикером Меджлиса Мохаммадом-Багером Галибафом и представителем верховного лидера в Высшем совете национальной безопасности Саидом Джалили. Первый был более публичной личностью и обладал пусть небольшим, но стабильным электоратом, поэтому считался фаворитом. Шансы реформиста Пезашкиана выглядели ничтожными — избиратели его почти не знали. Чуть ли не единственной яркой строчкой его биографии был пост министра здравоохранения в кабинете президента Хатами, еще в начале нулевых. Поэтому основным прогнозом виделась победа Галибафа при минимальной явке.
Явка и правда оказалась низкой — побит очередной антирекорд, всего 40%. Но в остальном все пошло совсем не по плану. Во-первых, во второй раз в истории Ирана потребовался второй тур (до этого так было только в 2005 году). При этом фаворит Галибаф в следующий раунд не прошел.
Перед вторым туром я открыл инстаграм и увидел, как Сетаре запиливает сторис с призывами прийти на второй тур и проголосовать за Пезашкиана. А потом она еще и выложила фото с участка, где, улыбаясь, показывала синий от чернил палец. В голове замелькали флешбеки из 2017 года…
Президентом стал Пезашкиан. Эра тотального доминирования консерваторов продлилась всего три года. Передышка перед бурей
Президентские выборы лета 2024 года показали, что иранская система не утратила способность генерировать неожиданные результаты, и электоральный процесс в Исламской Республике все еще может быть захватывающим.
Общие причины происходящего можно просто объяснить почти мистической магией выборов. Очень часто наблюдатели при оценке электоральных процессов гонятся за понятиями «честные», «прозрачные», «свободные». Положа руку на сердце, можно сказать, что иранские выборы не отвечают ни одному из этих критериев. Однако есть еще один фактор, благодаря которому выборы становятся «настоящими» — конкуренция. Иногда ее одной достаточно, чтобы при малейших колебаниях результат мог оказаться неожиданным.
Впрочем, любая непредсказуемость может быть частично срежиссирована. С одной стороны, ключевым и объективным фактором провала консерваторов на выборах можно назвать внутренние разногласия в их лагере. Консервативный фронт не смог сформировать коалицию и выдвинуть общего кандидата. В итоге в первом туре голоса лоялистов разделились между Саидом Джалили и Мохаммадом-Багером Галибафом, которые получили 40% и 14,5% соответственно. Простая математика позволяет предположить, что, откажись один из них от участия в выборах в пользу другого, консерваторы могли бы победить в первом туре. Но этого не произошло.
Более того, перед вторым туром часть сторонников Галибафа, обидевшись на Джалили за нежелание идти на компромисс, призвали поддержать реформиста Пезашкиана. Сам по себе такой разлад показателен: в консервативном лагере кризис лидерства, единый фронт дробится на фрагменты, каждая фракция по-своему смотрит на идеалы Исламской Республики, а молодые консерваторы все чаще обвиняют опытных политиков в отступлении от идеалов революции. Конечно, верховный лидер Али Хаменеи наверняка мог пресечь распри и надавить на консерваторов, дабы привести их к общему знаменателю хотя бы на время выборов. Но он этого не сделал. Почему?
