американским базам иранские силы противовоздушной обороны еще и сбили гражданский самолет Международных авиалиний Украины. Как утверждалось, произошло это по ошибке: оператор ПВО принял Boeing 737 за американскую крылатую ракету. Погибли 176 человек, большинство — иранцы, летевшие в Канаду с пересадкой в Киеве. Гибель невинных людей всколыхнула общество, в Тегеране прошли крупные акции протеста.
Теперь же в первых числах эсфанда, последнего месяца иранского года, жителям предстояло выбрать новый парламент. Воодушевления по этому поводу не было никакого. Во-первых, инфляция, протесты и сотни погибших за последние месяцы убавили у граждан желания участвовать в любых политических мероприятиях, организованных Исламской республикой. Во-вторых, избирательная кампания впервые за долгие годы была лишена всякой интриги. Консерваторы настолько укрепились внутри системы, что почти всех альтернативных кандидатов до выборов просто не допустили.
Наконец, за два дня до голосования пришла иная напасть: в Иране официально объявили о первых обнаружениях коронавируса COVID-19. На следующий день случаев заболевания было уже 18 — и четыре летальных исхода. Все это наделало немало шуму и явно перебило в информационной повестке выборы в Меджлис. В начале эсфанда люди еще и не догадывались о масштабе проблемы: иранский новый год Ноуруз им придется праздновать в условиях жесткого карантина, сидя по домам.
20 февраля
В день перед выборами меня пригласили на день рождения девушки моего иранского друга. Антураж был привычным для домашнего праздника людей из среднего класса: три десятка гостей в большой квартире, девушки ярко накрашены и в коротких платьях, парни прихлебывают арак (сорокаградусный виноградный самогон), все танцуют под иранскую попсу.
Как настоящий сумасшедший исследователь, я пытался выяснить у каждого второго присутствующего, идет ли он завтра на выборы. В большинстве случаев отвечали мне усмешкой или вовсе непонимающим взглядом: мол, о чем ты вообще?
Поняв, что полевое исследование электоральных предпочтений как-то не идет, я начал спрашивать про коронавирус. Он присутствующих интересовал чуть больше, но пока всерьез не пугал. Наиболее содержательный диалог у меня удался с отцом именинницы. Он не слишком интересовался танцами, а просто сидел за барной стойкой со стаканом и с удовольствием общался с каждым, кто к нему подсаживался. На мой вопрос про выборы он ответил очень воодушевленно и крепкими словами:
— Да какие еще выборы! Эти ахунды[13] уже все засрали в нашей стране. При шахе, помню, времена были — никто так не боялся полицию, как сейчас. Я молодым был, но помню!
— А если бы реформистов допустили? Например, тех, кого бы поддержал Хатами. Вы бы пошли голосовать? — пытался я вывести диалог в конструктивное русло.
— Да плевать я хотел на них всех. Хатами, Рухани — все они ахунды, разные лица одного преступного режима. Ты видел, они объявили о коронавирусе? Думаешь, почему прямо перед выборами? Потому что знают, что на их идиотские выборы никто не придет, им придется оправдываться. Вот они и придумали эту историю.
В общем, из всей этой тусовки на выборы на следующий день собирался идти только один человек. Я.
21 февраля
Ранним утром меня разбудил звонок начальника.
— Выборы уже начались, а на ленте нет ничего об открытии участков. Ты чем занят вообще?!
Рассказывать о том, что с иранского дня рождения я вернулся в районе четырех утра, поэтому проспал, я посчитал излишним. Вместо этого браво пролепетал что-то вроде «да, да, уже работаю» и принялся писать тексты в новостную ленту.
Первые полдня я провел дома за новостями: ничего особенного, валились заявления о том, кто из важных политиков проголосовал и есть ли инциденты на участках. К полудню объявили первые результаты явки. «По состоянию на 12 часов дня по местному времени проголосовали 7,5 миллиона человек», — заявил министр внутренних дел. Мягко говоря, не густо, учитывая, что общее число избирателей оценивалось в 57 миллионов.
После обеда информационная картина совсем успокоилась, и я решил сходить на пару избирательных участков. Сначала зашел в школу, где накануне видел вывеску с предвыборными объявлениями. Никаких очередей: всего несколько избирателей и примерно столько же членов избирательной комиссии. Я показал пресс-карту, сказал, что хочу пофотографировать. На лице мужчины лет сорока за столиком тут же отразилось беспокойство. Он отошел посоветоваться с коллегами, потом вернулся и вежливо сказал:
— Может, не надо снимать сейчас? Если бы вы утром пришли, тут были бы очереди, много людей. А сейчас нет никого, зачем снимать?
Местный член избиркома явно опасался показывать не очень презентабельную картинку — и я решил пойти навстречу, тем более что бильд-редакторы ТАСС вряд ли бы взяли на сайт фото пустого участка. В чем смысл показывать непонятное полупустое помещение, где даже не поймешь, что происходит? Я отправился на другой участок в поисках более впечатляющих видов, там тоже встретил максимум парочку избирателей, и мне сказали уже категорично: никакой съемки!
Затем я прошелся по улочкам в районе Ванака уже просто для того, чтобы проверить, везде ли у избирательных урн настолько безлюдно. Какой-то относительный ажиотаж был обнаружен только на участке в большой мечети в районе улицы Шейх Бахаи. Там я, уже никого не спрашивая, сделал пару снимков на телефон.
Вернулся домой я уже ближе к шести вечера, когда участки должны были завершать работу. Но тут власти страны объявили, что продлили голосование — очевидно, показатели явки вышли совсем непрезентабельными. Затем они это сделали еще раз, а затем еще, и в итоге перестали принимать голоса только в полночь. Вероятно, эта мера позволила большему числу людей проголосовать, но радикально ситуацию не спасла. Через день объявили, что в выборах приняли участие 42,5% избирателей — самый низкий показатель за всю историю. Безальтернативность выборов, население в апатии — что-то мне это все напоминало. Президент без конкурентов
Июнь 2021 года
Прошло почти полтора года, и за парламентскими выборами пора было освещать президентские. За несколько дней до события в вотсапп-группе для иностранных журналистов предложили отправить заявку, чтобы сфотографировать, как будет голосовать Эбрахим Раиси. На тот момент уже не было сомнений, что именно он станет новым президентом Ирана.
Единственным соперником от реформистов, которого допустили к выборам, стал бывший глава Центробанка Абдольнасер Хеммати. Выдвинули его скорее для порядка; сам Хеммати даже не старался вести кампанию. Я посетил одно из его предвыборных мероприятий: он отвечал на вопросы журналистов в «актовом зале» экономического факультета Тегеранского университета. Выглядел Хеммати уставшим чиновником, которого против его воли заставили общаться с народом, говорил вяло и очень общо. Очередь дошла до меня, и я спросил
