своего отца, когда сочувствует судьбе колониальных экспатов в "Бирманских днях": "Они ведут незавидную жизнь: это плохая сделка - провести тридцать лет, плохо оплачиваемых, в чужой стране, а затем вернуться домой с разрушенной печенью и сосновым задом от сидения на тростниковых стульях, чтобы устроиться занудой в каком-нибудь второсортном клубе".
Между тем, были и более серьезные проблемы и переломы, которые нужно было учитывать. Роман "Поднимаясь в воздух", написанный в тени Второй мировой войны, зловеще предвосхищает первую. Все жители оксфордширского рыночного городка Джорджа Боулинга знают, что "этот германский император" становится слишком велик для своих сапог, и "это" скоро произойдет. В романе "золотое лето" 1914 года незаметно подрывается предчувствиями тревоги. В течение нескольких дней... было странное подавленное чувство, некая выжидательная тишина, как в момент перед грозой, как будто вся Англия молчала и слушала". Большинство литературных сверстников Оруэлла оставили яркие рассказы о неуклонном развитии событий, предшествовавших объявлению войны 4 августа 1914 года. Восьмилетний Энтони Пауэлл, чей отец был армейским офицером, вспоминал отправку полка во Фландрию, за которой через несколько недель последовали известия о потерях и гибели молодых субалтернов, которых в последний раз видели болтающими в коридоре, когда они переодевались в теннисные принадлежности. Грэм Грин вспоминал, как его послали в фруктовый сад собирать яблоки для усталых солдат. Совесть Ивлина Во была уязвлена видом того, как его одноклассники отмахивались от учителя, ушедшего добровольцем на фронт: "Теперь мне стало жаль, что я так его избивал".
Если первым из великих общественных событий, доминировавших в детстве Оруэлла, было потопление "Титаника" в 1912 году - тридцать лет спустя он все еще помнил, как газетные сообщения о катастрофе зачитывались за семейным завтраком, - то вторым было начало Великой войны. Оглядываясь на нее с позиции раннего среднего возраста, он утверждал, что у него есть три отчетливых воспоминания: газетная карикатура на кайзера, которая появилась в последние дни июня и которая, даже на грани катастрофы, шокировала людей своим изображением королевских особ; извозчик из Хенли, разрыдавшийся на рынке , когда армия захватила всех местных лошадей; и толпа молодых людей на вокзале, бегущая за вечерними газетами, которые только что прибыли на лондонском поезде (этот инцидент был перенесен в фильм Coming Up for Air, где мальчик-газетчик бежит по улице с криками "Мы вошли! Мы пришли!"). Важно, что именно случайности запечатлелись в памяти Оруэлла - кипы зеленых газет, клерки и продавцы в высоких воротничках и шляпах-котелках. Начало войны произвело на него глубокое впечатление: Первое правильное воспоминание Аврил о брате, которое, как ей казалось, могло возникнуть в день начала конфликта, было о том, как он сидел на полу в спальне их матери и разговаривал с ней "очень по-взрослому", пока она вязала ему шарф цвета святого Киприана. Именно война вдохновила его на первое появление в печати. Патриотическое стихотворение под названием "Проснитесь! Молодые люди Англии!", вызванное призывом в армию в сентябре 1914 года, но в то же время ставшее ответом на смерть его двоюродного брата лейтенанта Невилла Уорда в битве при Монсе 23 августа, было отправлено миссис Блэр в редакцию местной газеты Henley and South Oxfordshire Standard, которая напечатала его в начале октября.
О! Дай мне силу льва!
Мудрость лиса Рейнарда,
А потом я брошу войска на немцев,
И дать им самый сильный удар.
Последующие стихи призывали читателей в армию на том основании, что "Ибо если, когда ваша страна в нужде, / Вы не записываетесь тысячами, / Вы действительно трусы". Миссис Уилкс одобрила это и прочитала вслух в школе.
Но была и другая причина, по которой лето 1914 года и последующие недели были так важны для Оруэлла. Именно тогда он встретил двух людей, которым предстояло стать главными летописцами его юношеской жизни. Первой была девушка по имени Джасинта Будиком, чья семья жила в Quarry House, Shiplake, и которая, более полувека спустя, написала содержательные мемуары о времени, проведенном ими вместе. Трое детей Будикомов были примерно того же возраста, что и младшие Блэйры: Джасинта была на пару лет старше Оруэлла, ее брат Проспер - на год младше, а ее сестра Гвиневера была на год старше Аврил. Хотя Будикомы жили лучше Блэров, между их жизнью в Кворри-Хаус и более скромными условиями в Роузлаун были странные параллели. Опять же, отцовские фигуры были в дефиците: мать Джасинты заправляла всем, пока ее отсутствующий муж гулял в Лондоне. Эрик и мы", рассказ Джасинты о ее отношениях с Оруэллом и его семьей, - это тяжелый документ, в котором акцент на "нормальности" подросткового возраста ее друга молчаливо подкрепляется уютным фронтисписом Эдварда Ардиццоне. Стремясь распространить определенный взгляд на Оруэлла ("почти неизменно веселый счастливый мальчик" и т.д.), в итоге она оказывается ужасно неискренней, в ней отсутствуют всевозможные важные сведения, которые хитрая Джасинта, по иногда понятным причинам, оказывается, скрывала.
В то же время ни одна женщина за пределами семьи Блэр не проводила с Оруэллом больше времени, чем Джасинта в период 1914-1921 годов: Книга "Эрик и мы", следовательно, наполнена откровенными фрагментами молодого соседа Будикомов в действии. Помимо Кварри Хаус, Будикомы владели соломенным коттеджем к северу от деревни, и именно в поле рядом с этим вторым домом Джасинта наткнулась на маленького мальчика, стоящего на голове. Тебя больше замечают, если ты стоишь на голове, чем если ты стоишь правильно", - объяснило привидение, когда мальчик выпрямился. Быстро став другом семьи, Джасинта имела достаточно возможностей наблюдать за тем, как Блэйры действуют как индивидуально, так и как единое целое. Ида показалась ей "живой" и "энергичной", ее муж, которого она видела по дороге в гольф-клуб или слоняющимся по дому, "очень древним", а Марджори, которой к этому времени было уже около десяти лет, считалась "вполне взрослой". И снова возникает мысль об отсутствии у Блэров коллективного рвения. ("Блэйры, хотя и не были демонстративными, тем не менее, были сплоченной семьей, и их дом казался нам счастливым"). Джасинта не обошла вниманием и Блэров - двух фабианских тетушек, сестру Иды Нелли и жену ее брата Джорджа Айви, чьей воинственной приверженности суфражизму миссис Блэр тихо сочувствовала - но главным объектом ее воспоминаний, естественно, является Эрик. Хотя большая часть того, что следует далее, представляет собой эхт-конвенциональную депешу из георгианского детства - крокет на лужайке Куарри Хаус, карточная игра под названием "свадьба Винкля", которая звучит как версия последствий, Эрик и Проспер убивают ежа и пытаются запечь его в пепле костра - есть также подробности его литературных интересов. Тетрадь под названием
