с эпического описания того, как юного Эрика Блэра порол Самбо по приказу его жены ("коренастая женщина квадратного телосложения с красными щеками, плоской макушкой, выдающимися бровями и глубоко посаженными, подозрительными глазами") в наказание за то, что он неоднократно мочился в постель. Подслушав по дороге из кабинета директора, как он хвастался, что побои не причинили ему боли, проказника приводят обратно, и Самбо ("круглоплечий, любопытного вида человек, не крупный, но с шаткой походкой, с пухлым лицом, как у ребенка, который был способен на хорошее настроение") с такой силой бьет его, что розга ломается. Еще более шокирующим, чем жестокость нападения Самбо, пожалуй, является анализ его чувств зрелым Оруэллом. Он плачет, говорит он нам, отчасти потому, что от него этого ждут, отчасти из-за искреннего раскаяния, но также из-за "более глубокого горя", свойственного детству, ужасного чувства одиночества и беспомощности, усугубляемого страхом, что он живет в мире, где невозможно быть хорошим.
Сломанная коновязь оказывается первым из многих символических эпизодов. Что отличает последующее перечисление жалоб, так это их ужасная конкретность, ряд унизительных инцидентов и точно запомнившихся разговоров, от которых веет непрощенной обидой. Дело не в том, что в школе Святого Киприана благоволят к богатым детям и титулованные ученики обращаются к ним в третьем лице, а в том, что богатым мальчикам дают молоко и печенье на утренник и уроки верховой езды раз в неделю. Дело не в том, что школьная идея образования состоит в заучивании с броским налетом, призванным одурачить экзаменаторов и заставить их думать, что экзаменуемый знает больше, чем они, а в том, что Самбо стучит серебряным карандашом по вашему черепу, как будто только повторные удары вдолбят факты в ваше безвольное сознание. Дело не в том, что Оруэлл постоянно осознает недостаток средств у Блэров на фоне мальчиков, чьи летние каникулы проходят на глухариных болотах и в яхтенных походах по Соленту, а в том, что ему постоянно напоминают о его бедности, а любые несущественные траты отвергаются на том основании, что "твои родители не смогут себе этого позволить". К манежу, крикетной бите и карманным деньгам в 2 доллара в неделю (у богатых мальчиков было 6 долларов) можно добавить ежегодное унижение 25 июня. Традиция требовала, чтобы каждому мальчику в день его рождения дарили торт, который можно было бы разнести по школе во время чаепития. У Оруэлла его никогда не было.
Но есть и более серьезные недостатки, чем насилие, снобизм и унижение. Прежде всего, "Такие, такие были радости" - это разоблачение осуществления власти, тирании, главной характеристикой которой является воздух постоянного контроля. В какой-то момент Оруэлл выходит из запрещенного в городе магазина сладостей и обнаруживает "маленького остролицего человека, который, казалось, очень пристально смотрел на мою школьную кепку". Ему кажется совершенно очевидным, что этот человек - шпион, приставленный к нему директором школы. Самбо был всемогущ, и естественно, что его агенты должны быть повсюду". Но еще более удручающим, пожалуй, было ощущение, что ты не знаешь, где находишься. Дни, когда Флип была кокетливой королевой, окруженной своими придворными, сменялись днями, когда ее поклонники трусили в страхе. Однако всегда моменты, когда Оруэлл знал, что он в фаворе, когда ему разрешали посещать ее личную библиотеку или обращались к нему "старина" или "Эрик", сменялись осознанием того, что "единственным истинным чувством человека была ненависть". Время от времени в памяти всплывают приятные воспоминания - обнаружение экземпляра "Ярмарки тщеславия" среди книг миссис Уилкс, поездки на охоту за бабочками с дружелюбным мистером Силларсом, который однажды пригласил его в свою комнату и показал ему револьвер с перламутровой рукояткой, - но окончательный приговор увядает. Школа - не только вместилище страданий и страха; она служит постоянным напоминанием о неприспособленности Оруэлла к миру, который простирается перед ним. Богатые мальчики уходят в райский пейзаж дорогих машин и больших домов, "но для таких, как я, амбициозных представителей среднего класса, сдавших экзамены, был возможен только мрачный, трудоемкий вид успеха". В конечном счете, можно сказать, что школа Святого Киприана разрушила жизнь Оруэлла.
Какое место занимает "Such, Such Were the Joys" в огромном корпусе произведений об ушедшей английской школьной жизни? Множество писателей двадцатого века написали книги о своей школьной жизни. Приличная горстка создала книги, посвященные именно школе Святого Киприана. Никто из них и близко не подошел к Оруэллу по уровню своей враждебности. Его жалоба кажется мне сильно преувеличенной", - считает Кристофер Холлис из Summer Fields. Энтони Пауэлл, который признался, что хотя с ним не произошло ничего особенно ужасного в "Нью Бикон", он не хотел бы прожить даже пять минут в этой школе снова, считает, что Оруэлл просто был слишком чувствительным, помня о трудностях, которые были характерны для многих детей его времени, и полагая, что они были присущи только ему. Большинство молодых людей, британских или иных, на том или ином этапе могли подвергнуться давлению относительной грубости, жесткости и снобизма". Нужно было скрежетать зубами и идти вперед. Когда дело доходило до самого Сент-Киприана, большинство бывших учеников стремились не только выступить с общей защитой Уилксов и их системы, но и опровергнуть конкретные обвинения: Самбо был не поркой, а робким человеком; снобизм, конечно, существовал, но он был присущ системе подготовительных школ; у Флип могли быть свои любимчики, но ее педагогические навыки передавались всем, кто сидел в ее классе.
Теплота, с которой относились к Флип многие ее бывшие ученики, тем более примечательна, что она соседствует с неизгладимыми воспоминаниями о жестоком обращении. Генри Лонгхерст считал ее "выдающейся женщиной в моей жизни", признавая при этом, что однажды она заставила его съесть собственную рвоту из одной из оловянных кастрюль с кашей. Что касается самого Оруэлла, то большинство жителей Старого Киприана не понимали, из-за чего поднялась такая шумиха. Мне показалось, что мы были просто членами стада и ко всем относились одинаково", - вспоминал один из них. Сын миссис Уилкс Джон считал, что Оруэлл мог быть одним из любимчиков его матери, но в то же время сомневался, что Флип "проявлял к мальчику излишнюю пристрастность". Оруэлл, рассматриваемый в этом свете, был "просто одним из парней". Сама миссис Уилкс, разысканная в старости одним из ранних биографов Оруэлла, диагностировала фундаментальный недостаток теплоты: Блэр, вспоминала она, был одним из тех мальчиков, чье сопротивление невозможно сломить, и отказывался принимать ласку, которую ему предлагали. Здесь важны воспоминания Джасинты. Она помнила, как Оруэлл говорил ей, что "чтобы быть любимчиком у старой мамы, нужно быть герцогом в килте", но эти слова
