были сказаны тоном сознательного веселья, и мальчик, который возвращался домой в Хенли на каникулы, казался "счастливым, здоровым и уверенным в себе".
Уверенность, естественно, в глазах смотрящего. Из всех мемуаров о жизни в школе Святого Киприана в период Великой войны больше всего заслуживают внимания воспоминания Аларика Джейкоба, поскольку Джейкоб, который поступил в школу через год после того, как ее покинул Оруэлл, был точно из такой же ткани - его приняли на половинную плату благодаря его обещанию. Но книга Джейкоба "Сцены из буржуазной жизни" (1949) странно двусмысленна: отмечает "большую проницательность и эффективность", с которой Флип, здесь замаскированная под миссис Арбутнот, управляла школой, Он хвалит ее доброе сердце, но допускает ее "буйный и беспорядочный нрав" и утверждает, что нашел друга, стоящего на коленях возле своей кровати, повторяя слова: "О Боже, избавь меня от зла и дай мне сохранить расположение миссис Арбатнот весь этот срок, через Иисуса Христа, Господа нашего, аминь.' Возможно, это было "воспитание снобизма", но Джейкоб осторожно отмечает, что постоянные возгласы "Сколько у ваших людей?" были не делом рук миссис Уилкс, а следствием системы, которой она руководила.
Все это поднимает более широкий вопрос: что это за произведение - "Such, Such Were the Joys"? Намеревался ли Оруэлл, например, воспринимать его буквально? Ответ почти наверняка утвердительный, и все же невозможно читать это эссе, не замечая его пристрастности, сценичности и искусственной природы спецэффектов. Возможно, действительно существовала десятишиллинговая крикетная бита, покупка которой была запрещена, но ни один ученик за всю историю школы не вспомнил, чтобы ему отказали в чем-либо на том основании, что его родители не могли себе этого позволить. А еще есть инкриминирующая подпись, в которой нам говорят, что магия Самбо больше не работает и что "у меня не осталось даже достаточной враждебности, чтобы надеяться, что Флип и Самбо мертвы, а история о том, что школа сгорела, - правда". Напротив, враждебность Оруэлла, похоже, ярко горела до конца его жизни. Враждебность, более того, которая, кажется, была направлена через литературные модели. Особенностью литературной техники Оруэлла - даже на позднем этапе его карьеры - является его привычка работать по шаблонам, находя какую-то многообещающую трактовку темы, а затем переделывая ее в соответствии со своим особым замыслом. Когда после смерти Оруэлла впервые встал вопрос о публикации "Таких, таких радостей", Малкольм Маггеридж предположил, что это переработка ранних частей "Дэвида Копперфильда", "только более обезвоженная". Но существует гораздо более тесная связь с романом Сэмюэля Батлера "Путь всякой плоти" (1903), в частности с главами, в которых юный Эрнест Понтифекс отправляется своим требовательным отцом-клерком учиться в школу доктора Скиннера в Рафборо.
Оруэлл был поклонником творчества Батлера, считал его "одним из лучших английских прозаиков за последние сто лет" и, спустя три десятилетия после того, как он покинул Сент-Киприанс, посвятил его разоблачению буржуазной жизни середины Викторианской эпохи передачу для школьников по BBC Home Service. Цель Батлера, говорит он своей подростковой аудитории, - "изучить отношения между родителями и детьми и показать глупость образовательных методов того времени". Эрнест оказывается чувствительным, боязливым ребенком, которому атмосфера в Рафборо кажется "порывистой", он не любит играть в игры и, что еще хуже, не может отличить реальную угрозу от воображаемой: то, что Батлер называет "разницей между шумом и реальной опасностью". Кроме того, он проглатывает все, что говорят ему авторитетные люди - по случайному совпадению, прозвище директора школы - Сэм - и убежден в собственной никчемности. Критическое письмо от отца кажется ему "совершенно справедливым". Он считает, что ему "не хватает настойчивости". Еще более наводит на размышления отрывок, в котором Эрнест считает, что "в нем не было ничего, что могло бы заслужить название хорошего качества; он был плохим от природы и одним из тех, для кого нет места раскаянию". Как и Оруэлл полвека спустя, Эрнест чувствует, что его бросили в мир, правила которого таковы, что их невозможно соблюдать.
Возникает подозрение, что, опять же, Оруэлл строит миф вокруг себя, используя избранные материалы из школьных лет, чтобы создать образ, который соответствует тому, каким человеком он себя представлял, что его одиночество и чувство постоянного угнетения мощными внешними силами, которым он ничего не мог противопоставить, были неотъемлемой частью его мировосприятия. В то же время, в напряженных, невротических, строго контролируемых классах школы Святого Киприана есть что-то еще. Это их связь с кошмарными пейзажами "Девятнадцати восьмидесяти четырех". Ведь заведение мистера и миссис Уилкс - это, по сути, полицейское государство, а юный Эрик Блэр, которого учителя высмеивают за отсутствие денег у родителей и говорят, что он никогда ничего не добьется, - это ранняя версия Уинстона Смита. Как и Уинстон, он живет в мире, где правила регулярно меняются, к недоумению тех, кем управляют. Как и Уинстон, он постоянно находится под наблюдением, за каждым его движением следят "шпионы" Самбо. Ощущение почти идентичной психологической атмосферы усиливается в финальных сценах романа, ведь человек, на которого мистер Уилкс больше всего похож, - это дознаватель Уинстона О'Брайен. В О'Брайене есть что-то школьное, настолько, что в один из моментов допроса он, как говорится, "снова принимает вид школьного учителя, допрашивающего перспективного ученика". То же самое происходит и в отношениях Уинстона с его мучителями. Так же, как он презирает О'Брайена, он хочет угодить ему, придумать ответы, которые отвлекут его упреки. Точно так же молодой Эрик и его друзья описываются как ненавидящие и боящиеся Флип, и все же "верхний слой наших чувств к ней был своего рода лояльностью с чувством вины". Как и Океания, Сент-Киприан - это тоталитарный режим, придумывающий правила по ходу дела, в котором "можно поступить неправильно, так и не узнав, что он сделал и почему это неправильно".
Отношение "Such, Such Were the Joys" к "Девятнадцати восьмидесяти четырем" зависит от даты его написания. Первое упоминание о его существовании содержится в письме Оруэлла своему издателю Фреду Варбургу в апреле 1947 года. Здесь, после сообщения о ходе работы над романом, в котором Оруэлл изображает себя "в процессе работы", он упоминает, что посылает под отдельной обложкой "длинный автобиографический очерк", впервые предпринятый в качестве "приложения" к "Врагам надежды". Женщина, набиравшая ранее в том же году честную копию эссе, вспоминала, что работала с потрепанного и, очевидно, много путешествовавшего оригинала, но сохранившийся текст выдает работу не менее трех машинисток, только одна из которых была автором. Учитывая, что Оруэлл впервые сказал Коннолли о своем желании "написать книгу о церкви Святого Киприана" в конце 1938 года, эссе теоретически могло
