ленту на поясе и стала спешно расстёгивать молнию сбоку, как вдруг услышала откуда-то снизу:
– Ужин готов, можем приступать! Надеюсь, ты всё-таки передумала насчёт своего дневного отказа от платья!
Услышав это, я до боли зажмурилась: неужели включил свой металлический слух и расслышал, что я уже начала снимать с себя наряд?!
Тяжело вздохнув, я снова завязала ленту и снова застегнула молнию. Ну ладно…
Спустившись на первый этаж, чтобы развеять своё смущение, я сразу же пошла в атаку, используя серьёзный тон своего всё ещё немного сиплого голоса:
– Почему я должна переодеваться в платье, в то время как ты остаёшься в уличной одежде?
– Тебе очень идёт, – вместо того, чтобы отреагировать на мою претензию, он похвалил мой образ таким тоном, что у меня не могло остаться сомнений в том, что ему действительно нравится это простенькое платье, идеально подходящее моей фигуре: красивое декольте, мягкий корсет и только жаль, что без рукавов, из-за чего виден шрам на плече, и без воротника, из-за чего виден шрам на шее… И всё же, ему, видимо, очень понравилось, потому как он смутился – его смущение быстро передалось и мне, так что мы вместе поспешили продолжить вечер.
Сев друг напротив друга на пол возле сундука, мы замерли и, спустя несколько секунд неловкой тишины, Радий решил заговорить первым:
– Сегодня на ужин жареная рыба, которую я поймал в реке, что течёт неподалёку и которую я тебе ещё покажу… И запечённый в костре картофель – его я принёс из Рудника… Ты не смотри на то, что он такой чёрный, просто… Пальцами кожуру снимай, вот так.
– А вино и бокалы где достал?
– В бункере этого дома есть отдельный винный погреб.
– Нужно будет получше изучить этот бункер, – уже беря в руки чёрную от сажи картофелину, я продолжала неуверенно поддерживать этот неловкий разговор.
– Да, в том бункере много всего интересного…
Я уже не знала, что сказать ещё: не спрашивать же, где он достал настольные свечи, и не говорить о том, что ужин при свечах – это очень красиво! Не признаваться же, что такого в моей жизни ещё ни разу не случалось!
Взяв заранее открытую бутылку вина, Радий наполнил сначала предназначенный мне бокал, а потом предназначенный ему… Я же продолжала медленно кусать ещё тёплый картофель и нервно думать о том, что же ещё можно сказать. И снова ситуацию вызвался спасать он:
– Не против поговорить о прошлом?
– Только если… Ну только разве что о том, что не связано с моей побеждённой зацикленностью.
– Хорошо. Так мы сможем получше узнать друг друга.
– И вправду, знакомы уже больше полутора десятилетия, а, по сути, ничего толком друг о друге не знаем, – согласилась я.
– До того, как ты стала Металлом, кем ты была?
– Я была контрабандисткой.
– Неожиданно, – его брови взмыли вверх в удивлении, и меня это позабавило, так что дальше я стала говорить более свободно.
– Да, это долгая история. Мой отчим, которого я считала своим родным отцом, был главным контрабандистом Кантона-J. Так и я втянулась в это дело.
– Значит, у тебя была семья.
– Очень замечательная семья: отчим, мать и две младшие сестрёнки. И ещё были лучшие друзья: Гея, Сейнмунн и браться Арден и Арлен. Всех их расстреляли за несколько дней до Церемонии Отсеивания… Всех, кроме Стейнмунна. Их убил человек, являвшийся моим биологическим отцом и по совместительству главнокомандующим ликтором Кантона-J. Помнишь, ты и Барий вытащили меня в первый тур поездом через весь Дилениум?
– Конечно помню.
– Я не планировала этого, но когда поезд остановился в “J”, я отправилась на ночную прогулку и в итоге отомстила за смерть всех моих родных и близких: я убила их убийцу.
– Значит, поэтому ты вызвалась в тэйсинтаи. Потому что убили твоих родных.
– Он хотел убить и меня, так что выбор у меня был небольшой: или побег – или смерть. Я выбрала первый вариант.
– А твой друг, Стейнмунн, он был не тэйсинтаем, а пятикровкой, насколько я помню.
– Да, Стейнмунн был пятикровкой.
– Вы были парой или это тоже только слухи?
– Нет, мы не были парой. Это была двусторонняя, детская влюблённость. У нас даже ни одного поцелуя не случилось. И хорошо. Мы остались друзьями.
– Знаешь, Франций ведь была для меня хорошей. Странно осознавать, что она распускала о тебе гнусные сплетни.
– Просто ты человек, с которым невозможно быть нехорошим. А я как раз наоборот…
– Не соглашусь.
– И ладно. Расскажи о себе. Кем ты был до того, как стал Металлом, какую жизнь жил и была ли у тебя семья?
– Был обычным мальчишкой, жил в одном из самых разбитых районов Кантона-B, отца не знал, а мать потерял в двенадцатилетнем возрасте – она умерла прямо на работе: во время сбора лесных ягод легла под дерево и больше не встала, ей не было и тридцати пяти лет. Братьев и сестёр у меня не было, зато по соседству со мной жил мой лучший друг Брейден Борн – парень всего на год старше меня, с которым было весело играть и работать. У Бария в детстве всё было ненамного лучше, чем у меня – отца, братьев и сестёр тоже не было, его воспитывала тётка, которая заодно подкармливала и меня, правда и она в раннем возрасте ушла из жизни, не дожив и до сорока лет – Барию тогда только исполнилось восемнадцать, а мне ещё было семнадцать, так мы и остались вдвоём. С детства занимались сбором лесных плодов, последние четыре года перед Церемонией Отсеивания работали с древесиной: от заготовки доски до производства мебели. Барий частенько менял подружек, а у меня была одна… Я встречался с ней всего год, как раз перед Церемонией Отсеивания. Мы с Барием не знали о своём пятикровии, так что даже не думали, что Церемония Отсеивания так круто изменит наши жизни. Нас отсеили, когда та девушка, на которой я планировал вскоре жениться, была на шестом месяце беременности, – рассказчик резко замолчал, а я от услышанного замерла.
– Значит… – я чуть не поперхнулась. – У тебя есть ребёнок?
– Нет. Когда я вернулся в “B” уже являясь Металлом, это было как раз в той поездке, в которой ты отомстила за смерть своей семьи… Так вот, когда я вернулся, я узнал, что у меня родился сын. Девушка умерла во время преждевременных родов. Ребёнка якобы передали в приют… Я пытался разыскать его, но его и след простыл – в приютах дети все безымянные, их принимают сотнями и без записей, и к тому же, среди самых маленьких всегда самая высокая смертность. Там были сотни младенцев, подходящих под возраст и пол разыскиваемого мной ребёнка, и ещё сотни младенцев до моего прихода были уже в списках кремированных – в тот год
