и засмеялся. Затем он схватил её за подбородок, снова заткнул ей рот кляпом и быстро вышел из комнаты.
Лежащая на полу Августа начала сильно дрожать.
Она услышала, как ключ повернулся в замке, а затем дверь открылась. Он подошёл к тому месту, где она лежала у стены, и молча стоял там, казалось, очень долго.
„Августа“, — сказал он наконец, — „я не хочу держать вас с кляпом во рту. Возможно, если я объясню ситуацию, вы поймёте, насколько глупо было бы кричать. Мы находимся в трёхэтажном доме из коричневого камня, Августа, на верхнем этаже здания. Первые два этажа арендуют оптометрист (специалист, который занимается определением степени нарушения зрительной функции — примечание переводчика) на пенсии и его жена. Они едут во Флориду в начале ноября каждого года. Мы совсем одни в здании, Августа. Комната, в которой мы находимся, когда-то была очень большой кладовой. Я использовал её для хранения вещей с тех пор, как переехал в квартиру. Сейчас здесь совсем пусто. Я освободил её в прошлом месяце, после того как решил, что нужно сделать. Вы понимаете?“
Она кивнула.
„Хорошо“, — сказал он, разрезал ленту и вытащил кляп. Она не кричала, но только потому, что боялась скальпеля. Она ни на секунду не поверила, что они одни в трёхэтажном доме из коричневого камня; если бы он не заткнул ей рот снова, она бы закричала, как только он оставил её одну в комнате.
„Я приготовил вам суп“, — сказал он. — „Вам придётся сесть. Мне придётся развязать вам руки.“
„Хорошо“, — сказала она.
„Вы хотите, чтобы ваши руки были развязаны?“
„Да.“
„И ваши ноги тоже?“
„Да.“
„Нет“, — сказал он и засмеялся. — „Ваши ноги останутся связанными, как и сейчас. Я собираюсь разрезать скотч, который удерживает ваши руки за спиной. Пожалуйста, не пытайтесь напасть на меня, когда ваши руки освободятся. Серьёзно, я воспользуюсь скальпелем, если придётся. Мне нужно ваше обещание. Иначе я выброшу суп в унитаз и забуду о том, чтобы вас кормить.“
„Я обещаю“, — сказала она.
„И насчёт крика. Серьёзно, никто вас не услышит, кроме меня.
Советую вам не кричать. Иначе я стану жестоким.“
Он произнёс эти слова так серьёзно и буднично, что она сразу ему поверила.
„Я не буду кричать“, — сказала она.
„Так будет лучше“, — сказал он и разрезал ленту на её руках. Ей хотелось немедленно дотянуться до повязки на глазах и ослабить её, но она снова вспомнила о скальпеле.
„Так лучше?“ — спросил он.
„Да, спасибо.“
„Пойдёмте“, — сказал он, провёл её по помещению и усадил на стул.
Она сидела, положив руки на колени, пока он кормил её с ложечки.
Суп был восхитительным. Она не знала, что это за суп, но распробовала в нём, по её мнению, фрикадельки, лапшу и сельдерей.
Она держала руки сложенными на коленях, открывая рот, чтобы принять ложку каждый раз, когда она касалась её губ. Он издавал тихие звуки удовлетворения, пока она ела суп, и когда он наконец сказал: „Всё, закончили, Августа“, это было похоже на разговор отца с маленьким ребёнком.
„Спасибо“, — сказала она. — „Это было очень вкусно.“
„Я хорошо забочусь о вас, Августа?“
„Да, вы…“, — сказала она. — „Суп был очень хорош.“
„Спасибо. Я стараюсь очень хорошо о вас заботиться.“
„Вы действительно заботитесь. Но…“
„…но вы хотели бы быть свободной.“
Она колебалась. Затем очень тихо сказала: „Да.“
„Тогда я освобожу вас“, — сказал он.
„Что?“
„Вы меня не услышали?“
„Да, но…“
„Я освобожу вас, Августа.“
„Вы шутите“, — сказала она. — „Вы надо мной издеваетесь.“
„Нет, что вы, я действительно освобожу вас.“
„Пожалуйста, это правда?“ — спросила она.
„Да.“
„Спасибо“, — сказала она. — „О Боже, спасибо. И когда вы меня отпустите, я обещаю, что не…“
„Отпустить вас?“ — переспросил он.
„Да, вы…“
„Нет, я не говорил, что отпущу вас.“
„Вы сказали…“
„Я сказал, что освобожу вас. Я имел в виду, что развяжу вам ноги.“
„Я думала…“
„Вы снова перебиваете, Августа.“
„Извините, но я…“
„Почему вы вышли за него замуж, Августа?“
„Я… пожалуйста, я… пожалуйста, отпустите меня. Обещаю, я никому не расскажу, что вы…“
„Я собираюсь развязать вам ноги“, — сказал он. — „На двери засов. С любой стороны его можно открыть только ключом. Не бегите к двери, когда я вас развяжу.“
„Нет. Нет, не буду“, — сказала она.
Она услышала, как рвалась лента, и внезапно её лодыжки освободились.
„Сейчас я собираюсь снять повязку с глаз“, — сказал он. — „В комнате нет окон, есть только дверь, вот и всё. С вашей стороны было бы глупо пытаться сбежать до церемонии, Августа, но…“
„Какой церемонии?“ — спросила она сразу.
„Вы постоянно перебиваете“, — сказал он.
„Извините. Но что…“
„Я не думаю, что вы попытаетесь сбежать“, — сказал он.
„Правильно, я не буду пытаться сбежать. Но что за…“
„И всё же, я должен отсутствовать часть дня, как вы понимаете.
Знаете, я работающий человек. И хотя дверь будет заперта, я не могу рисковать, чтобы вы каким-то образом открыли её, выскочили из комнаты и побежали на улицу.“
„Я бы не стала этого делать. Правда“, — сказала она, — „я…“
„И всё же я должен защитить себя от такой возможности“, — сказал он и засмеялся.
Она почувствовала знакомый аромат, и начала пятиться от звука его голоса, столкнулась со стеной, и попыталась сорвать ленту со своих глаз, когда он отдёрнул её руки и накрыл ей нос тряпкой, пропитанной хлороформом, и снова попытался запихнуть кляп в её рот. Она закричала. Она кричала во всё горло.
Но никто не пришёл ей на помощь.
⑨
Во вторник в 8:00 утра, когда Карелла, Клинг и Толстый Олли Уикс просматривали папки с записями в отделе идентификации в центре города, Артур Браун ответил на звонок в отделении 87-го участка.
„Детектив Браун?“ — спросил Гаучо.
„Да, Паласиос, что у тебя есть?“
„Может быть, что-то, а может быть, и ничего.“
„Рассказывай, я слушаю.“
„Вы знаете Ла Виа де Путас?“
„Я знаю это место.“
„Там есть место под названием Мама Инес, да?“
„Да, я знаю и про это место.“
„Хорошо. Вчера вечером там был парень с одной из проституток, а? И он выпил слишком много, после чего заявил девушке, что наконец-то отомстил. Она говорит: „Какая ещё месть, о чём ты говоришь, а?“ И он рассказывает ей о своей мести полицейскому.“
„Какому полицейскому?“
„Он ей этого не сказал.“
„Как зовут парня?“
„Он там завсегдатай, ходит каждый понедельник вечером, всегда просит чёрную девушку. Ему, похоже, нравятся чёрные девушки, да?
Неважно, толстая она, худая или лысая. Она просто должна быть чёрной.“
„Чёрный — это красиво“, — сухо сказал Браун. — „Как его зовут?“
„Его зовут Энтони Хилл. Мама Инес не знает, где он живёт, но думает, что это в Риверхеде, да? Он женатый человек, поэтому, если ты постучишься к нему в дверь, не упоминай, что узнал о нём от женщины, которая управляет борделем.“
„Да, спасибо, Паласиос.“
„Дайте мне знать, если получится, а?“
„Я дам тебе знать.“
Браун повесил трубку и пошёл туда, где Мейер Мейер сидел за своим столом и листал папки с арестами Клинга. „Мейер, это был „Гаучо““, — сказал он. — „Вчера вечером парень у Мамы Инес сказал одной из девушек, что наконец-то отомстил
