как вызванный им самим ураган кружит листок с дерева. Листок, который теперь беспрестанно носится по улицам, нигде не обретая покоя.
Глядя в зеркало, Жюль видел человека, отмеченного клеймом молчания. С бесцветными, словно вода в стакане, глазами. С черными, словно чернила, морщинами. Обессиленный чувством вины и раскаяния, он чувствовал себя птицей, упавшей с небес.
В сущности, Жюль ощущал себя так же, как и Луиза: он больше не мог найти в себе того мужчину, которым когда-то был. Он стал себе чужим и устал от самого себя.
Жюль уже не мог сказать точно, когда все вышло из-под контроля, когда он потерял из виду свой собственный путь. Он лишь знал, что ему жаль Луизу. И что жалость – всегда плохой советчик. Что из глубокого отчаяния он совершил ужасную ошибку и не исправил ее, а задвинул подальше, оставив покрываться плесенью.
Теперь Жюль больше не мог этого выносить. Дойдя до предела, бывший судья чувствовал себя погребенным под своими мыслями. Жизнь во лжи давила на него, будто надгробная плита.
Как бы Жюль ни ломал голову, он не находил выхода, словно человек в тюрьме без окон, мечтающий о свободе.
Пока он шел к другу, торседору, все эти мысли бешено носились в голове, словно стая ос вокруг гнезда.
– Что скажешь, Жюль? – спросил друг, когда тот вошел в магазин сигар.
– Что тут скажешь? – Жюль рухнул на стул рядом с входной дверью и провел по глазам дрожащими пальцами.
– Неважно выглядишь, – заметил торседор, подняв взгляд от табачного листа, из середины которого только что вырезал жилку. – Тебя что-то гнетет. Меня не проведешь, – он бросил жилку к остальным, в мусорное ведро. Затем снова опустил взгляд на половинки табачного листа и начал обрезать их до нужного размера. Остатки, которые позже использовал для начинки, он отбросил в сторону.
– Можешь класть все, что угодно. В табачный лист, в смысле, – вздохнул Жюль.
– Все, кроме жилки из середины листа. Ее я вырезаю. А теперь, дружище, ответь: что мы должны вырезать из твоего сердца, чтобы ты снова смог раскрыть весь свой аромат?
Жюль посмотрел на пол. И пробормотал:
– Двадцать лет назад… – Он сделал короткую паузу. – Двадцать лет назад я совершил ошибку, принял решение, которое навсегда изменило судьбы многих людей.
– Такое происходит каждый день, дружище, – ответил торседор, проводя руками по мягкой эластичной поверхности табачных листьев, напоминающей тонкую кожу. – Люди принимают решения и тем самым меняют естественный ход вещей. Не только в своих жизнях, но и в жизнях многих.
– Моя ошибка намного серьезнее, – сказал Жюль. – Я поставил Луизу, Флорентину и многих других людей в ужасное положение.
– Но ведь с твоей женой и дочерью все в порядке. У меня нет ощущения, что они находятся в ужасном положении, – ответил торседор и промокнул листья смоченной в воде тряпкой.
– Они ни о чем не подозревают. Я обращаюсь с ними так же бережно, как ты со своими листьями.
– Если начинка будет слишком влажной, она склеится, и сигара затвердеет. Тогда через нее больше не будет проходить воздух.
– Необходимо всегда соблюдать правильную дозировку, не так ли? Как и в случае с открытостью и молчанием. Излишняя открытость может стоить тебе всего, а чрезмерное молчание, наоборот, подобно спящему вулкану: внутри тлеет пламя, но однажды правда раскрывается, извергается и хоронит все под своей лавой.
Торседор посмотрел на Жюля.
– Ты хотел им навредить? Луизе и Флорентине?
– О чем ты? Конечно, нет. Как я мог этого хотеть? Я желал им самого лучшего. Но слишком поздно осознал, что неправильные поступки никогда не доводят до добра. – Жюль закрыл иссеченные фиолетовыми прожилками веки и положил на них пальцы.
– Не важно, какие глупости мы, люди, совершаем, друг мой, – сказал торседор и похлопал Жюля по плечу, поднявшись, чтобы положить табак на кожаную ленту станка для скручивания сигар. – Если они сделаны из благих побуждений, в них не может быть ничего плохого. Даже если кто-то сочтет твой поступок предосудительным, это еще ничего не будет значить. Человек видит со стороны лишь голые факты, а не истину.
– Хотел бы я, чтобы все сошло мне с рук. Но нет, моя ошибка серьезнее. Непоправимая ложь. Если бы я только мог тогда представить, к чему она приведет.
– Боюсь, Жюль, мы ничего не можем знать наверняка. Большинство людей делают то, что считают лучшим для себя и других. Уверен, двадцать лет назад ты сделал то же. – С помощью станка торседор закатал табак в табачный лист. Затем он поместил заготовку к остальным в форму и наконец под пресс. – Готово, – сказал он. – Полежат день под прессом, потом я подрежу их до нужной длины, заверну в покровный лист, и ты сможешь попробовать этот сорт.
– Как бы редко я ни курил, всегда остаюсь верен сигарам «Партагас». Привычка. Хоть какое-то постоянство. – Жюль глубоко вздохнул. – У тебя не найдется одной?
Торседор смотрел на друга и некоторое время молчал.
– Может, сначала по стаканчику? – Он налил Жюлю бренди и поставил рядом с ним на деревянный столик.
Жюль обхватил стакан рукой и одним махом влил в себя содержимое. Затем поставил стакан обратно и произнес:
– Я играю со временем. Кто сможет дольше скрывать правду? Оно? Или я? Кто-то из нас рано или поздно раскроет ложь. Время, потому что перехитрит меня и однажды все станет явным. Или я, потому что сломаюсь. Но прошлое никогда не остается в прошлом.
– Хоть я и не знаю, что тебя так угнетает, Жюль, и тебе не обязательно мне рассказывать, но, глядя на тебя, я вижу, что, возможно, было бы лучше прекратить эту гонку со временем. – Он протянул ему открытую коробку сигар «Партагас».
Жюль вынул одну и откусил кончик.
– Начав лгать однажды, уже не можешь остановиться.
Торседор захлопнул коробку и положил ее обратно на полку.
– Представь, – сказал он, – что ты спасаешься от воды в реке на бревне. Пока ты спокойно стоишь на нем, все в порядке. Но как только ты начинаешь бежать, бревно начинает вращаться. Теперь ты вынужден продолжать двигаться, чтобы не упасть в воду. Бревно так и будет вращаться все быстрее, и тебе придется все быстрее бежать. Однако суть в том, что ты должен спрыгнуть в ледяную воду, пока еще не разучился плавать. Потому что если ты будешь бежать по бревну слишком долго, то в какой-то момент забудешь, каково это, в изнеможении упадешь в воду и утонешь. – Он помедлил и посмотрел на голубой дым, поднимающийся к потолку от сигары Жюля.
– Я
