уже двадцать лет бегу по этому бревну. И, говорю тебе, непременно упаду. Мне надоело бегать. Я устал. Долгое время мысль о потере той жизни, которую мы с Луизой так усердно строили, казалась мне хуже, чем поддержание лжи. Снова и снова я надеялся, что от прошлого можно отречься, обезвредить его, похоронить. Теперь я знаю, что это невозможно.
– Тогда спрыгни с бревна и скажи ей.
– Она пошлет меня к черту.
– С чего бы?
– С того, что я причинил вред ей, Флорентине и другим, вмешался в самую суть ее жизни.
– Что бы ты ни сделал, Жюль, никто не сможет послать тебя к черту.
– Почему?
– Потому что, как мне кажется, с тех пор, как ты это совершил, ты уже живешь в аду.
Жюль опустил голову.
– Ты не хуже всех нас. Поверь, дружище, нет ничего, абсолютно ничего, на что мы, люди, не способны, – ни хорошего, ни плохого, – сказал торседор. – Мы все можем чувствовать то, что могут чувствовать другие. Если ты понимаешь человека, то ты понимаешь и его поступки.
Каким же бесценным был такой друг. Один-единственный разговор, благодаря которому тревога постепенно покинула глаза Жюля, и они засияли надеждой на то, что еще не все потеряно.
Глава 34
Когда Жюль вошел в дом, его первой мыслью было поговорить с Луизой. Признаться ей во всем, излить душу. Однако внутреннее напряжение вернулось. Он беспокойно шел по коридору. Бросался от комнаты к комнате, пока не подошел к библиотеке. Дверь была приоткрыта. Жюль заглянул внутрь. Он увидел, как Луиза сидит на стуле с подлокотниками спиной к нему и читает книгу. Он вцепился в дверную ручку. Открыл рот. Но как бы Жюль с собой ни боролся, он не мог произнести ни слова. Ящички в его мозгу, которые, как он только что предполагал, заполнены решениями, снова закрылись.
Луиза, почувствовав его приближение, обернулась и улыбнулась. Эти глаза. Счастливые глаза. Как давно Жюль не видел, чтобы они так сияли.
Страх поднимался в нем, словно стая нервных летучих мышей в воздух, и бывший судья отказался от невозможного решения, принятого по дороге домой. Рассказать Луизе правду было не просто трудно, это было немыслимо. Жюль оставался непроницаемым.
– Что-то случилось? – спросила Луиза, обернувшись снова.
– А должно было? С чего ты взяла? – В ушах стучал пульс.
– По глазам вижу.
– Ничего, я просто устал. – Жюль сухо сглотнул и промокнул платком пот со лба. Надежда, которую он лелеял все эти годы, что ложь никогда не раскроется, сжалась в этот момент до одного-единственного желания: чтобы не все было потеряно.
Обескровленная кожа, бледная и мятая, будто из бумаги, – Жюль казался неуверенным и слабым, подобно наброску на пергаменте. Его глаза наполнились слезами. Он моргнул, чтобы Луиза этого не заметила. Ему с трудом удалось придать лицу более подходящее выражение: попытался улыбнуться, но получилось лишь слегка дернуть уголком рта. Жюль подошел к жене, положил руку ей на плечо и сказал:
– Я прилягу на часок, и мне полегчает.
Луиза накрыла его руку своей и кивнула.
Только он собрался выйти из библиотеки, как вдруг она крикнула ему вслед:
– Жюль!
Он остановился и молча повернулся к ней.
– Ты не обязан рассказывать мне свои секреты, только потому, что я рассказываю тебе свои. Мне просто хотелось бы узнать больше о тебе и о том, что тобой движет.
Жюль на мгновение опустил веки, кивнул и ушел. Предстоящий разговор так и остался предстоящим разговором.
В первые годы брака они были так близки, а теперь Луиза осталась одна, огражденная от тьмы его жизни. Ей очень сильно хотелось узнать, над чем он ломает голову, на какие вопросы ищет ответы. Ей очень сильно хотелось изучить обратную сторону его молчания. Однако Жюль – так же, как и она теперь – держал свою нынешнюю жизнь в тайне.
Позже вечером, в зале – Луиза поняла это по одному лишь дыму его сигары, – он сбежал от нее.
Жюль вернулся в мир молчания, в темное место, где больше не хотел находиться, но откуда не мог выбраться. То, что изначально служило защитой, превратилось в нечто разрушительное. Снова и снова он задавался вопросом, когда эта немая бомба взорвется и покончит с их жизнями.
Жюля терзало раскаяние и стыд. Теперь он чувствовал, что гниет изнутри, что ложь съедает его, опустошает.
Однако, не только ложь. Вся его жизнь его не устраивает, и уже давно. Возможно, она перестала его устраивать еще до рождения Флорентины. Это не его жизнь, а кого-то другого. Временами ему казалось, что она не имеет никакого отношения к настоящему Жюлю.
Так что же пошло не так? Задолго до того, как он стал отцом?
Как ему размотать запутанный клубок судьбы и найти свою красную нить?
Жюль налил себе стакан бренди. Он был необходим ему, как и сигара, ради легкого тумана в голове. Когда он перевел взгляд с читающей на стуле Луизы на консоль, где стоял подсвечник с горящими свечами, его мучительные мысли растаяли, как воск в пламени, и хотя бы на миг смогли испариться.
Глава 35
Впервые в своей жизни Антуан решился на невозможное: стал хирургом. Тихие дни заполнила работа с людьми. Он растворился в ней. У него хорошо получалось. Настолько хорошо, что люди приезжали издалека, чтобы у него лечиться.
Для размышлений о детстве, травмах и чувствах не оставалось места. Не было времени заглядывать в прошлое или будущее. Антуан полностью жил настоящим и был счастлив.
Болезненные воспоминания не вспыхивали до того дня, когда с одним-единственным листком бумаги в его жизнь вернулось все: прощание с матерью, грусть, отчаяние и одиночество. И главный вопрос: почему все это случилось?
Двадцать два года прошло с тех пор, как край голубого платья Марлен скрылся за деревьями. Долгие годы Антуан искал ее, но так и не обнаружил никого, кто когда-то принадлежал к ее миру, и в какой-то момент бросил поиски.
Для того, кто способен так решительно и окончательно оставить ребенка, как его оставила Марлен, Антуана больше не существовало. Он осознал это, когда мать не вернулась даже спустя несколько месяцев, и попытался смириться. Однако шрамы на его сердце остались.
Никто, даже Шарлотта, не мог оценить, как трудно ему жилось без ответов все эти годы.
Антуан любил уединенность за операционным столом, сосредоточенность на своих действиях, на пациенте, на его исцелении, а иногда и на спасении. Он любил тишину, прерываемую лишь звоном
