подписываются, как хотят". Они сделали так, как он им сказал, и получили миллион "наличными".69 Ку написал длинную серию буддийских картин и много других, но до наших дней ничего определенно его не дошло.* Он написал три трактата о живописи, из которых сохранились некоторые фрагменты. По его словам, труднее всего рисовать людей; далее идут пейзажи, затем лошади и боги.72 Он настаивал на том, что он еще и философ; под портретом императора он написал: "В природе нет ничего высокого, что не было бы вскоре низведено. ... . . Когда солнце достигает своего полудня, оно начинает опускаться; когда луна полная, она начинает убывать. Вознестись к славе так же трудно, как построить гору из песчинок; впасть в бедствие так же легко, как отскочить от напряженной пружины".73 Современники называли его выдающимся человеком своего времени в трех направлениях: в живописи, в остроумии и в глупости.74
При дворе Т'анга процветала живопись. "Художников много, как утренних звезд, - говорил Ту Фу, - а вот художников мало".75 В девятом веке Чан Ен-юань написал книгу "Выдающиеся художники всех веков", в которой описал работы трехсот семидесяти художников. Картина одного мастера, рассказывает он, в те времена приносила до двадцати тысяч унций серебра. Но он предостерегает нас от денежной оценки искусства: "Хорошие картины, - пишет он, - бесценнее золота или нефрита; плохие не стоят и горшка".76 Из тхангских художников нам известны имена двухсот двадцати; от их работ почти ничего не осталось, поскольку татарские революционеры, разграбившие Чанг-Ань в 756 году н. э., не заботились о живописи. О том, что атмосфера искусства смешивалась с поэзией того времени, мы узнаем из истории Хань Юя, знаменитого "принца литературы". Однажды он выиграл у одного из постояльцев трактира драгоценную миниатюру, на которой в мельчайших деталях были изображены сто двадцать три человеческие фигуры, восемьдесят три лошади, тридцать других животных, три колесницы и двести пятьдесят один предмет. "Я много думал о ней, ибо не мог поверить, что это работа одного человека, объединившего в себе такое разнообразие достоинств; и никакая сумма не заставила бы меня расстаться с ней. На следующий год я покинул город и отправился в Хо-ян; там, однажды, обсуждая искусство с незнакомыми людьми, я показал им картину. Среди них был некий господин Чао, цензор,* высокообразованный человек, который, увидев картину, выглядел весьма ошеломленным и в конце концов сказал: "Эта картина - копия, сделанная мной в молодости, с работы из Императорской галереи. Я потерял ее двадцать лет назад во время путешествия по провинции Фукиен". Хань Юй сразу же подарил миниатюру господину Чао.
Как в китайской религии сформировались две школы - конфуцианская и даосско-буддийская - и как в философии вскоре должны были развиться две школы, возглавляемые Чу Си и Ван Ян-мином, представлявшие, соответственно, то, что на Западе мы бы назвали классическим и романтическим типами мышления, так и в китайской живописи северные художники приняли суровую традицию классической трезвости и сдержанности, а южные дали цвет и форму чувству и воображению. Северная школа строго следила за правильностью моделировки фигуры и ясностью линий; южная, подобно Монмартру, восставала против таких ограничений, презирала простой реализм и пыталась использовать предметы лишь как элементы духовного опыта, как тона в музыкальном настроении.77. Ли Су Сюн, занимавшийся живописью при дворе Мин Хуана, нашел время, среди колебаний политической власти и одиноких изгнаний, для создания северной школы. Он написал одни из первых китайских пейзажей и достиг степени реализма, запечатленной во многих сказках; император говорил, что слышал ночью плеск воды, которую Ли изобразил на императорской ширме; с другой его картины спрыгнула рыба и была найдена в бассейне - каждый народ рассказывает подобные истории о своих художниках. Южная школа выросла из естественных инноваций в искусстве и гения Ван Вэя; в его импрессионистском стиле пейзаж стал просто символом настроения. Будучи не только художником, но и поэтом, Ван стремился связать эти два искусства, сделав картину выражением поэмы; именно о нем впервые прозвучала избитая фраза, применимая почти ко всей китайской поэзии и живописи: "Каждая поэма - это картина, а каждая картина - это поэма". (Во многих случаях стихотворение начертано на картине и само по себе является каллиграфическим произведением искусства). Нам рассказывают, что Тун Ч'и-ч'анг всю жизнь искал подлинного Ван Вэя.78*
Величайший художник эпохи Т'анг, а по общему мнению, и всего Дальнего Востока, возвысился над различиями школ и принадлежал скорее к буддийской традиции китайского искусства. У Тао-цзе заслужил свое имя - У, мастер Дао или Пути, ибо все те впечатления и бесформенные мысли, которые Лао-цзе и Чуан-цзе находили слишком тонкими для слов, под его кистью естественно перетекали в линию и цвет. "Нищий сирота, - описывает его китайский историк, - но наделенный божественной природой, он не успел достичь половой зрелости, как уже стал мастером-художником и наводнил Ло-ян своими работами". Китайская традиция гласит, что он любил вино и силовые подвиги и, подобно По, считал, что дух лучше всего работает под легким опьянением.81 Он преуспел в любой теме: люди, боги, дьяволы, Будды, птицы, звери, здания, пейзажи - все это, казалось, естественно для его буйного искусства. Он с одинаковым мастерством писал на шелке, бумаге и свежеоштукатуренных стенах; он сделал триста фресок для буддийских зданий, и одна из них, содержащая более тысячи фигур, стала в Китае такой же знаменитой, как "Страшный суд" или "Тайная вечеря" в Европе. Девяносто три его картины находились в императорской галерее в двенадцатом веке, через четыреста лет после его смерти; но ни одна из них не сохранилась до наших дней. Его Будды, как нам говорят, "постигли тайны жизни и смерти"; его изображение чистилища напугало некоторых мясников и рыботорговцев Китая, заставив их отказаться от своих скандально небуддийских ремесел; его изображение сна Минг Хуанга убедило императора, что У имел такое же видение.82 Когда монарх послал Ву зарисовать пейзаж вдоль реки Чиа-лин в Чечуани, он был обеспокоен тем, что художник вернулся, не набросав ни строчки. "У меня все это в сердце", - сказал У; и, уединившись в одной из комнат дворца, он набросал, как нас уверяют, сотню миль пейзажа.83† Когда генерал Пэй пожелал написать свой портрет, Ву попросил его не позировать, а исполнить танец с мечом; после чего художник написал картину, которую современники были вынуждены приписать божественному вдохновению. Его репутация была настолько велика, что когда он заканчивал работу над некоторыми буддийскими фигурами в храме Хсин-шань, "весь Чан-ань" пришел посмотреть, как он наносит последние штрихи. В окружении
