запале оглянувшись, я не поняла, куда мы идем, и почему Гром остался на месте, пока не заметила еще одну скрытую дверь, задекорированную под интерьерную стену.
Но… Мы не успели.
До двери оставалось каких-то жалких два метра, когда в гостиную ворвались люди в масках.
Шум, крики. Я невольно пригнулась, закрывая Петьку собой, и плотнее вжимая его в свое тело.
Оглянулась. Зачем?... Может быть потому, что знала в этот момент, что вижу Грома в последний раз…
Он защищал нас. Собой.
Перегородил путь, закрывая нас с Петькой и Хасаном спиной.
Стрелял не сомневаясь и точно в цель. Двое ворвавшихся мужчин осели по стенке. Но их было больше. И они тоже стреляли…
Сначала, я заметила, как на плече Грома цветет пятно алой крови.
А потом и в груди.
Гром пошатнулся. И осел на пол, закрывая глаза.
Я закричала. Беззвучно.
А в следующий миг Хасан дернул меня за руку, заставляя скрыться за дверью. Темный коридор. Приглушенные звуки.
А на улице уже ждал черный джип. Нас с птенчиком затолкали в машину.
Ехала в полном оцепенении слепо глядя перед собой. Прижимала притихшего сына к груди. И бесконечно повторяла ему:
– Все закончилось, милый. Не бойся, теперь все закончилось…
Голос дрожал. А перед глазами стояла картинна, как Гром падает на пол.
И на глаза снова и снова наворачивались жгучие слезы, но я запрещала себе плакать. И думать о том, что он мертв.
Не знаю сколько мы ехали, я давно потеряла счет времени. Но машина затормозила у дома, спрятанного далеко за гордом в какой-то глуши, уже утром. На небе тогда замаячили первые брызги рассвета.
– Где… мы? – тихо спросила Хасана.
– В безопасности, – неприветливо ответил он мне. Вывел из тачки, заставил пройти внутрь дома, отпер ключом одну из спален. – Здесь все есть. Все, что вам может понадобиться в ближайшее время. И здесь вам ничего не грозит.
Я сглотнула, смотря на него абсолютно стеклянными глазами.
– А… Гром? Он?...
– Я не знаю. – Жестко оборвал он меня. Взглянул как-то странно, развернулся, и вышел из дома.
До вечера я не находила себе места. Ни отходила от сына ни на мгновение. Глаз сомкнуть так и не удалось. А когда он поспал, мы отправились на поиски кухни, еды.
Кусок в горло, конечно, не лез. В странном оцепенении я приготовила Петьке манную кашу. Он не задавал мне вопросов, будто понимая, что любой из них может меня в данную секунду сломать.
– Мам… – тихо спросил птенчик уже ближе к вечеру. Мы лежали в пустой тихой комнате, крепко обнявшись. – Мой папа. Он теперь взаправду умер?
Я с силой зажмурилась, не позволяя пролиться горячим слезам.
– Я не знаю, сынок, – прошептала, целуя Петьку в макушку, – я не знаю.
Когда входная дверь хлопнула, Петя уже крепко спал.
Я вздрогнула и подскочила на ноги.
Хасан стоял в прихожей темнее тучи.
И я… как-то сразу все поняла.
Посмотрела на него и медленно осела по стенке, закрывая лицо.
Хасан подошел ко мне ближе. С противным скрипом придвинул стул и сел рядом.
– Не реви, фея. – Сухо выдавил он из себя, неприятным скрипучим голосом. – Грома больше нет. И ничего не изменить. Ты поживешь здесь пару недель. Завтра я привезу еще продуктов. А потом все уляжется. И вы с твоим пацаном можете быть свободны. – Он задумчиво посмотрел на дверь, за которой спал Петька. – А, если хочешь, для него безопасности, никогда и никому не скажешь, кто его отец.
Мы помолчали еще пару минут. А потом Хасан вздохнул, встал, и вышел за дверь.
Не стесняясь тишины дома, я легла прямо на пол в прихожей и свернулась калачиком.
«И вы с твоим пацаном можете быть свободны»… – стучали слова в голове.
Еще вчера я бы многое отдала за эту «свободу».
А сегодня она мне уже не нужна.
Сегодня я бы променяла свою свободу на жизнь Грома не глядя.
27
Год спустя…
– Есения Михайловна, у нас снова ЧП! – тараторил в трубке моего телефона голос помощницы-Любочки.
– Люба, успокойся, – усмехнулась я, со стойким спокойствием встречая любые новые трудности. Застегнула на Петьке весеннюю курточку, хотя сын и сопротивлялся, одними губами транслируя: «Ма! Я могу сам!» – и спокойно расскажи мне, что снова случилось.
– Ну новенькая наша, Гуля! Отчебучила! Выехала на сложный заказ, там дом в коттеджном поселке, по прайсу - стандартная уборка после вечеринки, плюс сложные пятна на дорогущем ковре.
– И что? Неужели не справилась? – Нахмурилась я, подталкивая сынишку на выход.
– Да справиться-то справилась, только вот… – Люба замялась.
– Говори как есть, – строго приказала я, и сама удивилась откуда в моем голосе взялись эти властные нотки. Я так никогда не умела.
– В общем, клиенты позвонили потом, сказали что у них часы из дома пропали, какой-то космический ценник назвали. Говорят, кроме нашей сотрудницы, никто взять не мог.
Быстро обрабатывая в голове всю информацию, я твердо спросила:
– Когда они обнаружили пропажу? Ты с Гульнарой разговаривала? Что она говорит?
– Да что она может сказать?! – Взвилась Любочка вне себя от распирающей злости, – мы ей доброе дело! Попробуй-ка найди без регистрации такую работу! А она… Нет, ну что за люди пошли?!
– Значит, говорит, что не брала?
– Ну кто ж ей поверит?!
– Я. Например. – Ледяным тоном ответила я.
В трубке повисло молчание.
– Но… Есения Михайловна, клиенты же… Грозятся полицию вызвать.
– Пусть вызывают, может им там объяснят о презумпции невиновности?
Закончив разговор с подчиненной, я быстро набрала номер Гульнары. Застала женщину горько всхлипывающей. Мне она повторила все то, что я уже успела услышать от Любы: не брала, не видела, что теперь делать не знаю.
– Гульнара, не волнуйтесь, – заверила я сотрудницу своей маленькой фирмы, – мы обязательно во всем разберемся и, если что, не дадим вас в обиду.
Женщина благодарила меня еще долгих пару минут, и даже детьми поклялась, что никаких часов она в этом доме в глаза не видела, а работу свою выполнила на совесть.
Гульнару я взяла на работу два месяца назад. Не смогла не взять. Такая у нее безысходность в серых блеклых глазах мелькнула тогда, что я поняла
