class="p">Мальчики стоят, прислонившись к двери.
Как боги, упавшие с небес.
Их сердца храбры в четырех океанах,
Ветер и пыль тысячи миль.
Никто не радуется, когда рождается девочка:
Для нее семья не делает никаких покупок.
Когда она вырастает, то прячется в своей комнате,
Боится посмотреть мужчине в лицо.
Никто не плачет, когда она покидает свой дом.
Внезапно, как облака, когда дождь прекращается.
Она склоняет голову и принимает серьезное выражение лица,
Ее зубы прижаты к красным губам:
Она кланяется и преклоняет колени бесчисленное количество раз.121
Возможно, такие цитаты несправедливы по отношению к китайскому дому. В нем царило подчинение, часто случались ссоры между мужчиной и женщиной, а также между детьми; но в нем также было много доброты и привязанности, много взаимопомощи и постоянного сотрудничества в напряженном функционировании естественного дома. Хотя в экономическом плане женщина занимала подчиненное положение, она пользовалась правом языка и могла в лучшем оксидантском стиле отругать своего мужчину до испуга или бегства. Патриархальная семья не могла быть демократической, тем более эгалитарной, потому что государство оставляло за семьей задачу поддержания социального порядка; дом был одновременно яслями, школой, мастерской и правительством. Ослабление семейной дисциплины в Америке стало возможным только благодаря экономической неважности городского дома и присвоению семейных функций школой, фабрикой и государством.
Тип характера, сформированный этими внутренними институтами, заслужил самые высокие оценки многих путешественников. Если не принимать во внимание многочисленные исключения, которые ослабляют любое социальное обобщение, средний китаец являл собой образец сыновнего послушания и преданности, здорового уважения и заботы о стариках.* Он терпеливо принимал формирующие характер наставления Ли-чи, или Книги церемоний, легко нес тяжелое бремя этикета, регулировал каждый этап своей жизни правилами бесстрастной вежливости и приобретал под их влиянием легкость и совершенство манер, уравновешенность и достоинство осанки, неведомые его западным сверстникам - так, что разносчик навоза по улицам мог показать лучшее воспитание и большее самоуважение, чем торговец-иностранец, продающий ему опиум. Китаец научился искусству компромисса и милостиво "сохранил лицо" своего злейшего врага. Он был иногда жесток в речи и всегда болтлив, часто нечист и не всегда трезв, склонен к азартным играм и обжорству,* мелкому казнокрадству и учтивому лживому обману;124 он слишком откровенно поклонялся богу богатства,125 и жаждал золота, как карикатурный американец; иногда он был способен на жестокость и грубость, а накапливающиеся несправедливости порой провоцировали его на массовые грабежи и резню. Но почти во всех случаях он был миролюбив и добродушен, готов прийти на помощь ближнему, презирал преступников и воинов, был бережлив и трудолюбив, нетороплив, но неуклонно выполнял свою работу, прост и непритязателен в образе жизни, сравнительно честен в торговле и финансах. Он был молчалив и терпелив под ударами невзгод, с мудрым смирением принимая и добрую, и злую судьбу; он переносил тяжелые утраты и муки с фаталистическим самообладанием и мало сочувствовал тем, кто переживал их вслух; он долго и преданно оплакивал ушедших родственников и (когда все его компромиссы не помогли избежать этого) с философским спокойствием встретил свою собственную смерть. Он был столь же чувствителен к красоте, сколь нечувствителен к боли; он украшал свои города красочным декором, а свою жизнь - самым зрелым искусством.
Если мы хотим понять эту цивилизацию, мы должны на мгновение забыть о горьком хаосе и беспомощности, в которые она была ввергнута собственной внутренней слабостью и контактом с превосходящими орудиями и машинами Запада; мы должны увидеть ее в любой из ее многочисленных апогеев - при князьях Чжоу, или Мин Хуане, или Хуэй Цуне, или К'анг Си. Ведь в те спокойные и любящие красоту дни китайцы, без сомнения, представляли собой высочайшую цивилизацию и самую зрелую культуру, которой еще не достигла Азия, а может быть, и любой другой континент.
VI. ПРАВИТЕЛЬСТВО, ВОСПЕТОЕ ВОЛЬТЕРОМ126
Погружение личности в самоуправление - деревня и провинция - слабость закона - суровость наказания - император - цензор - административные советы - образование для государственных должностей - назначение по образованию - экзаменационная система - ее недостатки - ее достоинства
Самым впечатляющим аспектом этой цивилизации была ее система правления. Если идеальное государство - это сочетание демократии и аристократии, то у китайцев оно существует уже более тысячи лет; если лучшее правительство - это то, которое управляет меньше всего, то у китайцев оно было лучшим. Никогда еще правительство не управляло таким большим количеством людей, не управляло ими так мало и так долго.
Не то чтобы индивидуализм или свобода личности процветали в Китае; напротив, понятие индивидуума было слабым и терялось в группах, к которым он принадлежал. Прежде всего, он был членом семьи и преходящей единицей в потоке жизни между своими предками и потомками; по закону и обычаю он отвечал за поступки других членов своей семьи, а они отвечали за его. Обычно он принадлежал к какому-нибудь тайному обществу, а в городе - к гильдии; это ограничивало его права поступать по своему усмотрению. Паутина древних обычаев связывала его, а мощное общественное мнение угрожало ему остракизмом, если он серьезно нарушал мораль или традиции группы. Именно сила этих народных организаций, естественно возникших из потребностей и добровольного сотрудничества народа, позволила Китаю сохранить порядок и стабильность, несмотря на слабость закона и государства.
Но в рамках этих стихийно сложившихся институтов самоуправления китайцы оставались политически и экономически свободными. Огромные расстояния, отделявшие один город от другого, а все они - от императорской столицы, разделительное влияние гор, пустынь и непроходимых или непересекаемых рек, отсутствие транспорта и быстрой связи, сложность содержания достаточно большой армии для навязывания центральной воли четыремстам миллионам человек вынуждали государство оставлять за каждым районом почти полную автономию.
Единицей местного управления была деревня, которой свободно управляли главы семей под руководством "старосты", назначаемого правительством; группа деревень, собранных вокруг города, составляла хиен, или уезд, которых в Китае было около тринадцати сотен; два или более хиенов, управляемых вместе из города, составляли фу; два или более фу составляли тао, или округ; два или более тао составляли шэн, или провинцию; а восемнадцать провинций, под властью маньчжуров, составляли империю. Государство назначало магистрата, который выполнял функции администратора, сборщика налогов и судьи в каждом хиене; главного чиновника для каждого фу и каждого тао; судью, казначея, губернатора, а иногда и вице-короля для каждой провинции.127 Но эти чиновники обычно довольствовались сбором налогов и "поборов", судили те дела, которые не удавалось решить добровольным арбитражем, а в остальных случаях оставляли поддержание порядка на усмотрение обычаев, семьи, клана и гильдии. Каждая провинция была полунезависимым государством, свободным от императорского
