и была права. Когда они описывают свою домашнюю жизнь, мне становится ясно, что Дарлен та еще птица, а от Уильяма нет никакого проку. Вместе они попали в порочный круг, который определяет их поступки, и ни тот, ни другой не успевает этого осознать.
Помните, чтобы жить отношенчески, экологично, нужно прежде всего научиться выявлять свои закономерности поведения, свою хореографию, которую можно описать словами «Чем больше Я…, тем больше Ты…». Чем больше Дарлен бушует, тем больше гнева Уильям сливает куда-то в сторону. И наоборот, чем больше Уильям, по выражению Дарлен, «подбрасывает ей гранат», тем больше она бушует. Естественно, все внимание достается Дарлен. Но если послушать обоих, складывается впечатление, что она не сильно злее и подлее мужа — просто громче кричит. В их браке и, безусловно, для родных и близких проблемой считается Дарлен, ведь это у нее ярость бьет через край. Так и есть, и я ей не потакаю, просто стараюсь рассматривать действия каждого в широком контексте «Мы». * * *
Еще в начале шестидесятых годов прошлого века Карл Витакер, один из великих первопроходцев в области семейной терапии, совершал врачебный обход в сопровождении юных интернов в психиатрической больнице в Цинциннати. Он беседовал с женщиной в депрессии, обуреваемой суицидальными настроениями, которая так плакала, что едва могла говорить. Рядом с ней сидел встревоженный муж, который доблестно старался развеселить ее. Показывал фото внуков и нежно улыбался, любуясь этими снимками. Несмотря на настойчивые подбадривания мужа, женщина только отворачивалась и принималась судорожно рыдать с новой силой. «Все видят, что жена слишком много плачет, — как известно, заметил тогда Витакер. — Кто видит, что муж слишком много улыбается?»
Уильям зол на Дарлен. Он зол на то, что она так зла на него. Зол, что она «срывается на нем» при дочери. Зол, что не может ни о чем с ней поговорить, чтобы она не взорвалась еще сильнее. Но мысли, о которых, как он думает, ему нельзя говорить прямо, постоянно выражаются косвенно. В психологии для этого есть термин пассивная агрессия, и Уильям — классический случай: он отыгрывает те чувства, которые не направляет по адресу, через мелкие оскорбления и невербальные придирки. Вздыхает, корчит гримасы, закатывает глаза, сутулится так, словно на его плечи легли горести всего мира. Мне очевидно, какая у него отношенческая позиция: он из партии долготерпеливых страдальцев.
Вместо того чтобы рассматривать супругов как две отдельные личности, я обращаю внимание на объединяющую их закономерность — Уильям играет роль утомленного отца для дикого разъяренного ребенка Дарлен. Такая точка зрения позволяет мне делать с их отношениями то, что им не удается изнутри. Например, я могу попытаться столкнуть Дарлен с позиции «плохой». В семейной терапии мы называем это перераспределением. [5] Берете качество, которое якобы целиком принадлежит кому-то одному, например кто-то «плохой», — и передаете кому-то другому.
— Ловко это у Уильяма получается, — замечаю я, обращаясь к Дарлен.
— Еще как ловко, — тут же отвечает она. — Такой спокойный, такой рассудительный… такой подлый.
— Скажите, какие подлые слова он вам говорил.
— Говорил, что я не заслуживаю собственного ребенка. — Она складывает руки на груди.
— Я на самом деле говорил… — начинает Уильям, но Дарлен бросает на него один-единственный взгляд, и он умолкает.
Я как семейный терапевт пристально слежу за паттернами их поведения. Но перемены не происходят сами по себе, отдельно от участников отношений — нет, они исходят от одного из партнеров или от обоих. Я учитываю их динамику в работе с каждым по отдельности.
Начинаю я с Уильяма. Как можно деликатнее сообщаю ему, что он проявляет пассивную агрессию. Объясняю, что это значит, и привожу несколько конкретных примеров скрытой враждебности, которые отметил во время сессии. Слышать это ему неприятно.
— Относительно пассивно-агрессивных людей вообще и мужчин в частности у меня есть некоторое наблюдение, — говорю я. — Лично я никогда не видел пассивно-агрессивного человека, который вырос бы в обстановке, где за открытую агрессию его не закатывали в асфальт, если не физически, то психологически.
— Да это же его отец, — качает головой Дарлен. — И в асфальт закатывал, и вообще.
Уильям бросает на нее косой взгляд.
Она не смотрит на него в ответ.
— Самый злобный мужик во всем квартале. Именно злобный.
— Вы чувствовали, что можете свободно выражать свои чувства? — спрашиваю я Уильяма.
— Нет, ни тогда, ни сейчас. — Он смотрит в пол.
— Уильям, пожалуйста, посмотрите на меня, — прошу я. Он поднимает голову.
— Вам надо сопротивляться ей, — говорю я ему. — Надо действовать прямо. Я вам помогу, если хотите. Проведу шаг за шагом. Вы не видели такого в детстве, поэтому не знаете, как это — с уважением настаивать на своем.
Он мотает головой.
Именно это нужно вам сейчас, чтобы выбраться из порочного круга. Я хочу, чтобы вы были храбрым. Не уклоняйтесь. Держите курс прямо в бурные волны. Вы готовы? Готовы учиться?
Тут Уильям вдруг поворачивается к Дарлен.
— Послушай, я буду прямолинеен, хорошо? Я терпеть не могу, когда мы ссоримся при Сирини. Ей это вредно. Ты должна перестать… перестать орать.
Нелегко посмотреть прямо в лицо своим страхам, своим отрицательным ожиданиям, нелегко пробовать что-то новое, от чего не успел защититься. Я восхищаюсь его отвагой и так и говорю.
— А вы, Дарлен… — начинаю я.
— Я понимаю, — отвечает она. — Он прав.
Я уделяю минуту тому, чтобы объяснить, что такое абьюз свидетеля.
— У детей нет границ, — говорю я Дарлен. — Они системы, открытые нараспашку. Когда Сирини слышит, как вы кричите на Уильяма, для нее это все равно что вы кричите на нее. Я бы работал с ее травмой точно так же, как с травмой ребенка, которого проклинали последними словами.
Дарлен смотрит на меня.
— У нас много вариантов. Можете взять тайм-аут. Можете пройти какой-нибудь курс по управлению гневом. Можете попробовать легкие медикаменты, можете…
— Может, я просто буду держать язык на привязи? — предлагает она.
— Возможно, для этого вам придется физически делать перерыв в напряженные моменты, — предупреждаю я.
— Ладно, я в деле.
— Тридцать дней, — говорю я ей. — У вас тридцать дней на то, чтобы все прекратить, или одному из вас придется на время отселиться.
У Дарлен такой вид, будто она хочет что-то сказать, но я продолжаю:
— Сейчас, пока мы с вами беседуем, вы продолжаете наносить Сирини травму. А она, честно говоря, для меня сейчас главное. — Это останавливает Дарлен. — Ну как, согласны?
— Никому не потребуется отселяться, — обещает Дарлен.
Так и есть. * * *
Когда я сосредоточиваюсь на закономерностях поведения пары, я никого не считаю виноватым, но оставляю за собой свободу называть вещи своими именами. «Присоединение через правду» — это искусство конфронтации с любовью, которым владеют специалисты по RLT: мы как зеркало — показываем неприятную правду и не уклоняемся от роли наставника и коуча. Мы беспощадно работаем с трудными чертами характера и проблемным поведением, продолжая при этом с любовью относиться к самим клиентам, и поэтому клиенты чувствуют, что мы с ними близки, и не сопротивляются нам, а доверяют. Через конфронтацию мы присоединяемся к клиентам и создаем с ними союзы. Партнеры могут говорить, что хотят улучшить коммуникацию или овладеть еще каким-то механическим навыком, но почти во всех случаях на самом деле им хочется другого — им хочется, чтобы в сознании их супруга произошли крупные перемены, хочется, чтобы их партнер стал человеком, больше ориентированным на отношения.
RLT действительно повышает способность жить в отношениях у каждого из партнеров. Я часто вижу
