вызывай огонь на себя!»
Он мне неприятен с первого взгляда, хотя я не понимаю, в чем дело. Наверное, вы огорошены — не ожидали, что терапевт признается в антипатии к клиенту? Причем на первой сессии, не когда-нибудь! Позвольте внести ясность и показать вам кое-какие закулисные механизмы. Как терапевт я осознанно позволяю себе погрузиться в любые чувства, которые возникают у меня к клиенту, поскольку убежден, что они часто несут полезную информацию. Словно в голове у меня есть некая прихожая вроде воздушного шлюза в подводной лодке. Я позволяю какой-то части своей психики купаться в волнах эмоции — раздражения, беспомощности, отвращения, — но эта эмоция остается в шлюзе, в то время как вся остальная моя психика, мое наблюдающее Я, решает, как лучше всего ею воспользоваться.
Если клиент не входит в кабинет с плакатом «Я ПОХОЖ НА ВАШУ МАМУ», я заранее предполагаю, что почувствую примерно то же самое, что и все остальные. И я могу использовать свою реакцию в качестве данных, которые помогут мне поставить диагноз — не психиатрический, а отношенческий. Кроме того, иногда я делюсь своими чувствами в рамках терапевтической интервенции. Но сейчас я внутренне отмечаю свою реакцию на Брюса и возвращаюсь к Лее, которая уже договорила и ждет моего ответа.
— Я продолжу? — спрашиваю я Брюса, и он дает мне разрешение кивком.
Тогда я обращаюсь к Лее.
— Вы думаете о том, чтобы разорвать супружеские отношения?
— Я уже их разорвала. Мы разъехались. Брюс теперь живет один.
Я киваю.
— Однако вы обратились ко мне, чтобы…
— Чтобы дать браку последний шанс.
— Поскольку…
— Поскольку… — Она ненадолго задумывается, а потом начинает перечислять, словно ставит галочки в списке. — Трое детей, почти двадцать лет вместе, когда-то я любила его…
— Правда? — настораживаюсь я.
— Да, — отвечает она, не глядя на мужа. — Очень.
Я обращаюсь к Брюсу:
— Как вы справляетесь?
— Нормально, — говорит он, хотя его тон свидетельствует об обратном.
— Это была для вас неожиданность? Что она хочет покинуть вас?
— Нет, — мотает он головой. — Никаких неожиданностей.
— Если у нас ничего не получится…
— Я понимаю, — говорит он. — Последний шанс.
— Вы хотите потерять ее?
— Нет, — отвечает он. — Но знаете что? Я не уверен, что мне нужен этот брак.
«Супер, — думаю я. — Оба уже одной ногой за дверью».
— Почему вы хотели бы уйти от Леи? — спрашиваю я его.
Брюс снова мотает головой, но теперь это сопровождается лукавой улыбочкой, словно он только что сказал себе что-то забавное.
— Это смешно? — спрашиваю я. — Мне интересно, что вы…
Тут Брюс делает свой ход.
— У вас все прекрасно складывалось, когда вы разговаривали с ней, — перебивает он меня и жестом указывает на Лею, умудрившись одним движением и направить меня, и выказать мне полное пренебрежение. — Вот и продолжайте, — велит он нам. — Я подожду своей очереди.
«Итак, он уже собирается перетянуть всю сессию на себя», — думаю я.
Я сразу заметил, что он высокомерен, самовлюблен и любит контролировать. Рабочая гипотеза.
Своей царственностью Брюс напоминает мне одного моего парижского клиента. На первой встрече, прежде чем поздороваться, он вручил мне список своих проблем.
— Если вас не затруднит, сделайте, пожалуйста, две ксерокопии и отдайте мне, прежде чем мы начнем, — распорядился он.
Первым в списке проблем он проставил «нарциссизм».
— Ну что ж, — сказал я, — с этим вы точно не ошиблись.
Я не принимаю вызова Брюса и поворачиваюсь к Лее.
— Почему вы задумались о том, чтобы уйти? — спрашиваю я.
Она сидит прямо, не выражает особых эмоций, но с ответом не медлит.
— Думаю, кое-что вы только что видели.
Брюс сидит рядом с ней, совершенно неподвижный, однако видно, что он потихоньку закипает.
— С ним трудно жить. — Лея смотрит на мужа, с тревогой ждет его реакции.
Я ловлю этот взгляд.
— Вы смотрите на него, — говорю я. — Вас пугает…
— Заботит.
— Что именно?
— Как он себя поведет, когда мы отсюда выйдем.
Мне интересно, какой именно реакции она боится. А если учесть то, что она сейчас сказала, мне интересно, безопасно ли для нее с эмоциональной точки зрения говорить еще что-то.
Сейчас я мог бы попросить Брюса подождать в приемной, пока я исследую вопрос о потенциальном домашнем насилии. Я не прошу женщин говорить правду сильной стороне, если это физически опасно. RLT предполагает, что при угрозе физического ущерба обращаться за консультацией для пар — это неверное решение. Но я уже затрагивал этот вопрос в телефонном разговоре с Леей, когда она записывалась на прием. Брюс никогда не совершал над ней физического насилия. Да, конечно, его гнев может напугать. Он бил посуду, ударял кулаками в стены. Правда, такие физические проявления случаются нечасто, говорит мне Лея, но это все равно очень страшно. Тем не менее акты насилия со стороны Брюса никогда не были вещественными, никогда не были направлены на живых людей — к счастью *. Поэтому я считаю, что вполне могу спросить ее в его присутствии:
— Каких его проявлений вы боитесь?
Лея подается ко мне, словно хочет поделиться секретом.
— Он меня накажет! — только и говорит она.
— Как? Что именно он сделает?
Она некоторое время думает, по-прежнему подавшись вперед, лицо ее наполовину занавешено волосами.
— Жаром или холодом, — наконец отвечает она. — Жар — это когда он кричит, орет на меня… — Брюс ерзает на диване, словно хочет что-то сказать, но Лея отважно продолжает: — Ругается.
— Он обзывает вас скверными словами? — уточняю я, а затем поворачиваюсь к Брюсу. — Такова ее реальность. Она не обязательно соответствует вашей. Мы об этом еще поговорим, честное слово. — Затем я снова обращаюсь к Лее. — Он обзывает вас скверными словами? — повторяю я и добавляю: — Любые фразы, которые строятся по модели «Ты такая-то и такая-то».
Лея хмыкает:
— Стерва. Это главное, а к нему уже прилагательные — мерзкая, фригидная, чертова…
Брюс не выдерживает:
— Погодите, минуточку…
— Вы ничего такого ей не говорили? — спрашиваю я его.
— Послушайте, — умоляющим тоном произносит Брюс. — Бывает, что супруги ссорятся, согласитесь. То есть говорил ли я ей что-то такое за двадцать с лишним лет? Возможно. Я мог бы дать вам ее список…
— Ты ведешь себя злобно. — Лея смотрит прямо в лицо мужу. — Супруги ссорятся, но не как ты. Ты жестокий.
— Знаешь, ты тоже не всегда белая и пушистая, — пытается он возразить.
— Это неправда, и ты это знаешь, — говорит она. — Прошлая суббота.
— Я… ну, я…
— Я спала в кабинете, — рассказывает Лея, обращаясь ко мне. — Брюс хотел секса, но мы поссорились. Помнишь? — спрашивает она мужа. Нет ответа. — Тогда я попросила, чтобы он отпустил меня. Была не в настроении.
Тут она поворачивается к мужу и смотрит на него — не с тревогой, как раньше, а с гремучей смесью ярости, отвращения и жалости.
— И вот как поступил мой муж. Без единого слова Брюс преспокойно сложил мой халат, тапочки, ночную рубашку и щетку для волос аккуратной стопочкой. И очень бережно положил на пол за порогом спальни, после чего запер дверь спальни на ночь, предоставив мне объяснять нашим дочкам-подросткам, что только что произошло.
Я поворачиваюсь к Брюсу.
— Все так и было?
— Ну… — начинает он.
— Вы
