— сказал он. — Хотя она не была
в колледже! А я тогда еще не преподавал.
Я сказала:
— Джером, это какая-то бессмыслица.
Он кивнул, но я намекала, что здесь чего-то не хватает. Из этого нельзя было сделать сильную историю. Либо он чего-то недоговаривал, либо чего-то недопонимал, забыв — как многие мужчины в подобной ситуации за прошедший год, — о том, что натворил.
Теперь, когда я открыла «Твиттер», лицо Джерома появилось в окошке в углу моего экрана. Я ввела его имя в поисковую строку и увидела десятки подобных твитов — стопку одинаковых иконок видео, застывших на том же моменте.
А чуть ниже — свою собственную учетную запись. После выборов 2016 года я решила поберечь нервы и проверять аккаунт только раз в неделю, в основном для рекламных постов «Старлеток в клетке». Но теперь кто-то тегнул меня в связи с этим: «Эй @msbodiekane, когда вы отреагируете на недостойное поведение вашего мужа? Все больше новых обвинений. Сейчас НЕ ВРЕМЯ отмалчиваться».
— Что еще за новые обвинения? — спросила я, как если бы он видел мой экран. — Тут говорят…
— Один раз я перебил кого-то на заседании, — сказал он. — Черную женщину. Я не помню, и, наверно, это правда, но… не знаю. Что-то такое. Слушай, просто посмотри видео.
— Это скажется на детях?
— Это мир искусства, — сказал он. — Кто-то что-то говорит, но это не разборка на школьной парковке. Не думаю. Или что? Господи.
Я спросила его, который час, хотя сама знала; просто хотела, чтобы он вспомнил о времени.
— Ой, Бо, извини. Я… ты права, я еще не спал. Провожу детей в школу и тогда посплю.
— Ты ведь окей? — сказала я. — Не так, чтобы…
— Тебе не нужно нестись домой и прятать острые вещи. Но я не представляю, чтобы меня не уволили. Я не стою этой возни. Что обломно, как только меня уволят, это все станет казаться более обоснованным. Художника поперли после обвинений. Это так конкретно.
Я сказала ему, что напишу потом и что я люблю его; мы так редко говорили это друг другу после того, как он перебрался в соседнюю квартиру, что это прозвучало более весомо. Но как-то странно. Я чего-то не понимала. За прошедшие несколько лет я отдалилась от Джерома, того Джерома, чье сияние поблекло. Мы разошлись — это было простой и социально приемлемой формулировкой. Но тем утром, когда у меня мерзли ноги в постели, я почувствовала, что отдаляюсь и от более ранней версии Джерома. Что же и когда же я о нем упустила?
Это неприятным образом напоминало то, как я пыталась переосмыслить каждое воспоминание об Омаре двадцатитрехлетней давности. И то, как в свете этого я по-новому стала смотреть на воспоминания о вас, видя их неприглядную изнанку, столько лет скрытые грязные грани.
Хотела бы я быть из тех людей, которые жалуются, когда что-то меняется. Но рядом со мной ничто не менялось: здесь была вся моя старшая школа, застывшая в янтаре. Единственное, что менялось, это мое видение, словно я впервые надела очки, взглянула в изумлении на деревья и почувствовала себя все равно что преданной. Все эти четко очерченные листочки все время были здесь, но никто мне этого не говорил.
В ванной я снова промотала твиты и увидела, что Джером ответил на тот, который был обращен ко мне — из всех только на него. «Мы с Боди Кейн разошлись несколько лет назад, — написал он. — Пожалуйста, не впутывайте ее в это». Он красавец. По крайней мере, я всегда так думала.
[33] Уайлд (англ. wild) — дикий.
22
Мне требовалось что-то покрепче столовского фильтрованного кофе, так что я дошла с невысохшими волосами до выхода из нижнего кампуса и направилась по Краун-стрит, посыпанной солью. Там недавно открылось авторское заведение с пикантным запахом и картинами учеников Грэнби. В ту неделю я слишком полагалась на кофеин, но как еще я могла оставаться в форме?
Я села с лэптопом за стойку, надела свои гигантские наушники и стала смотреть видео. Жасмин Уайлд была лучезарной лесной нимфой, прогуливающейся под деревьями в струящемся коричневом платье, с волосами, как у Офелии на картине Милле. Она направилась к скамейке в городском парке — окружающие деревья отбрасывали недостаточно тени, чтобы предположить, что мы наткнулись на нее на лесной прогалине, но все равно передавали ощущение леса, природы, чистоты. Первую минуту она кружила вокруг скамейки и наконец села; каждый звук был таким четким, что казался интимным, словно шелест одежды любовника возле твоего уха. Вскоре рядом с ней примостился долговязый седоватый мужчина. Выглядел он неуверенно, как будто кто-то за кадром только что пригласил его присесть, уговорив подписать форму согласия, и он понятия не имел, во что ввязался. Жасмин сказала:
— Вы помните, что значит, когда тебе двадцать один?
Мужчина сказал, обращаясь больше к камере, чем к ней:
— Ну, да.
На этом видео подвисло. Я отмотала назад, но теперь оно вообще не запустилось.
— Да уж, — сказал мне работник кафе, у которого я спросила пароль от вайфая, — сеть есть, но медленная. Я бы просто подождал, пока загрузится.
Видео было длительностью сорок восемь минут, а у меня оставалось еще два часа до занятия. Я уже заказала латте и круассан, так что осталась ждать, пока загрузится видео, решив тем временем набросать сценарий очередного подкаста про Риту Хейворт.
Атласный пеньюар, в котором ее запечатлели в журнале «Лайф» на знаменитой фотографии в стиле пин-ап, был продан на аукционе Сотбис в 2002 году почти за двадцать семь тысяч долларов. Мне не удалось ничего найти о покупателе, но я надеялась, что это какой-нибудь симпатичный гей, коллекционирующий предметы Старого Голливуда, чей интерес максимально далек от пошлости.
На стойке лежал номер «Ю-Эс-Эй тудэй» с пятном от кофе, первая полоса была посвящена той же истории, которая была в новостях прошлым вечером. О том, как мужчины наконец рассказали о священниках, десятилетия спустя, и все хвалили их за храбрость. О том, как женщины высказались после пяти лет молчания, и все спрашивали, почему они молчали столько времени.
Официантка увидела, что я читаю, и заметила:
— Казалось бы, если ей было так плохо, могла бы сказать продюсеру.
Это была история о том, как пятнадцать женщин обвинили одного мужчину в одном и том же, и это было слишком для случайного совпадения: должно быть, они сговорились.
Это была история о том, как показания свидетельницы признали не заслуживающими доверия, потому что шестью годами ранее она обвинила другого мужчину в том же самом и было легче поверить, что она лжет, чем в то, что молния бьет в обожженное дерево.
Я отложила газету и вернулась к Рите, но не могла сосредоточиться. Я могла бы вернуться в кампус и подключиться к вайфаю Грэнби, чтобы посмотреть видео, но сочетание страха и холода — каждый раз, как открывалась дверь, меня настигал полярный сквозняк — делало эту перспективу малопривлекательной.
Круассан, который мне подогрели, был на удивление вкусным. Кислое тесто с хрустящей корочкой. Я разбрасывала крошки во все стороны.
Я решила загуглить вас.
Вот ведь загадка: почему я решила сделать это именно там, где интернет был таким медленным. Зачем столько тянуть, а потом наконец попробовать найти вас, когда меня, скорее всего, ждало бы сообщение об ошибке 404? Как будто подсознательно мне не хотелось заниматься этим.
Но чудеса случаются — «Гугл» прекрасно работал. Вайфай тормозил только с видео.
Я уже искала вас два года назад, в ту ночь, когда не спала и гуглила всех подряд. Потому что да, вы были на веб-сайте частной дневной школы в Провиденсе, и я уже видела эту фотографию. Вы выглядели точно так же. Возможно, стали чуть шире в лице. И волосы посветлели, словно кто-то посыпал их сахарной
