оно увеличивается до девяти, европейское население Каты было ничтожным. О пребывании Оруэлла здесь ничего не известно, кроме того, что в какой-то момент весной у него случился приступ лихорадки денге, вируса, переносимого клещами, эндемичными на Востоке, достаточно серьезный, чтобы сделать его непригодным к службе. Зная, что в любом случае он имел бы право на отпуск в ноябре, поскольку отслужил пять лет, Оруэлл подал заявление на отпуск на основании медицинского заключения. Департамент по делам службы и общим вопросам индийского офиса предоставил ему шестимесячный отпуск с 1 июля 1927 года. Это было через неделю после его двадцать четвертого дня рождения. Вскоре после этого он покинул Бирму и больше не вернулся.
Большинство основных вопросов, которые хочется задать о времени пребывания Оруэлла в Бирме - что он читал? О чем он думал? С кем он проводил время? - трудно ответить. За исключением нескольких скупых документальных бесед со старыми друзьями - Деннис Коллингс вспоминал, что он "довольно много говорил о Бирме" - в более поздней жизни он очень мало рассказывал о своих годах на Востоке, обычно ограничиваясь перфектными воспоминаниями о повседневной рутине ("В Бирме принято было выпивать в..."). Его внутренняя жизнь и стимулы, влиявшие на нее, не поддаются никакой формальной реконструкции. Сказать, что он был покладистым молодым человеком, любил животных и имел способности к языкам - это описание Джорджа Стюарта, который знал его в Мулмейне и чьей жене было поручено поддерживать в порядке одежду пресловутого неопрятного комода, - значит, в конечном счете, сказать не так уж много. Но мы знаем, что в свободное от посещения деревенских старост и допросов подозреваемых время он развивал свой ум. О Флори говорят, что он "научился жить в книгах, когда жизнь надоела". Вы подозреваете, что Оруэлл делал то же самое. Упоминается экземпляр "Записных книжек" Сэмюэля Батлера, "заплесневевший от многолетней бирманской сырости", а рассказ о библиотеке доктора Верасвами в "Бирманских днях", полной таких же заплесневевших викторианских "мудрецов", позволяет предположить, что Оруэлл и сам был знаком с подобной литературой. Кроме того, на полках Смарта и Мукердума можно было найти романы средней руки: в какой-то момент Оруэлл наткнулся на "Постоянную нимфу" Маргарет Кеннеди, издательскую сенсацию 1926 года, которая, как он позже признался, тронула его "почти до слез". К ушедшей классике, которую можно было уважать, и бестселлерам, которыми можно было на время увлечься, можно было добавить произведения, которые не только оказывали немедленное, чувственное воздействие, но и давали представление о том, как могут быть написаны сами книги. Читая, например, "Прусского офицера" Д. Х. Лоуренса, Оруэлл пришел к выводу, что, хотя Лоуренс никогда не служил в армии, он смог спроецировать некоторые реалии военной жизни таким образом, который был бы не под силу большинству профессиональных солдат.
О его эмоциональной жизни нет ни малейшего шепота. Бидон, который, похоже, знал его довольно хорошо, посещал его дом и проводил с ним время вне службы в Рангуне и других местах, "никогда не видел его с женщиной". Десятилетия спустя Оруэлл рассказал леди Вайолет Пауэлл, что большинство офицеров полиции Бирмы держали местных любовниц, не уточнив, держал ли он сам одну из них. В любом случае, ветераны Бирмы вспоминали, что в мире, где европейских женщин было мало, мужчины были склонны концентрировать свои эмоции друг на друге, мучаясь из-за того, кто с кем играл в теннис или сорвал ужин в клубе. Гарольд Актон, уединенно беседовавший с Оруэллом в середине 1940-х годов, утверждал, что слушал смазливые воспоминания бирманских женщин; Лео Робертсон тоже предположил Холлису, что их другу нравилось рыскать по прибрежным борделям Рангуна; но никаких конкретных доказательств ни в том, ни в другом случае не существует. И все же мельчайшие подробности, которыми украшен его рассказ об отношениях Флори с женщинами, намекают на то, что Оруэлл знал, о чем говорил. В воспоминаниях Флори о его соблазнении евразийской девушки Розы Макфи в Мандалае в 1913 году чувствуется горький оттенок личного опыта, а его любовница Ма Хла Мэй - хитрая, двуличная и равнодушная - ярко оживает. Можно также отметить два ранних стихотворения о бирманских проститутках ("Ее кожа была золотой / ее волосы были струйными / ее зубы были из слоновой кости..."), которые свидетельствуют о том, что купленный секс был темой, о которой Оруэлл имел более чем абстрактное представление.
Независимо от того, спал ли Оруэлл с бирманскими женщинами или нет, дуализм, характеризующий отношение Флори к противоположному полу - желание жениться на девственной приезжей англичанке, но вынужденность довольствоваться Ма Хла Май - нависает над его отношением к Бирме. С одной стороны, он серьезно интересовался бирманской культурой: сцены, в которых Флори приглашает Элизабет на деревенские развлечения и со знанием дела рассказывает о местных обычаях, выдают его личный энтузиазм. То, что Бирма привлекала его суеверную сторону, становится ясно из серии крошечных синих кружочков, которые можно увидеть вытатуированными на тыльной стороне его рук на фотографии из паспорта 1927 года: по мнению местных жителей, это были профилактические средства против пуль, ядовитых змей и черной магии. Он также был очарован бирманским кинематографом с его увлечением каннибализированными американскими вестернами с местными актерами, одетыми в десятигаллоновые шляпы и шкуры. И все же Бирма была полна английских призраков - от статей в "Рангунской газете", пестрящих новостями из дома, до грампластинки с песней "Покажи мне дорогу домой", под которую Элизабет и Верралл томно танцуют, а Флори остается кипеть на веранде клуба. Таким же было и отношение Оруэлла к бирманцам, которые одновременно были жертвами империалистической кабалы и в то же время были способны вывести на поверхность зарытую, авторитарную сторону его натуры. В "Бирманских днях" есть сцена, в которой торговец древесиной Эллис бьет бирманского мальчика, которого он подозревает в насмешках над ним; мальчик, которого плохо лечит врач-шарлатан, теряет зрение, что провоцирует полномасштабное нападение на клуб Кьяуктада. По сути, это переработка Оруэллом инцидента, произошедшего в Рангуне в 1924 году, когда бирманский студент по имени Маунг Хтн Аунг, ожидая на платформе железнодорожной станции Пагода Роуд, заметил высокого молодого англичанина, которого толкала толпа школьников, он ударил их тростью по спине и в конце концов был загнан в поезд толпой студентов из местного университета. Этим англичанином был Оруэлл, который предстал перед нами в образе возмущенного пукка-сахиба, готового прибегнуть к насилию, если, по его мнению, того требовали обстоятельства.
Если половина Оруэлла начала признавать, что он был империалистическим истуканом, то другая половина, как он позже признался, не хотела
