роз, земляника, чертополох и шалфей, петрушка и цикорий, капуста и сельдерей - все они здесь, падают из никогда не опустошаемого рогатого собора; опьянение весны было в сердце скульптора и направляло его резец в камень. Не только весна; все времена года представлены в этой резьбе, все труды и утешения посева, жатвы и сбора урожая; и во всей истории скульптуры нет ничего прекраснее, чем "Урожайная столица" в Реймском соборе.25
Но этот мир растений и цветов, птиц и зверей был вспомогательным по отношению к главной теме средневековой скульптуры - жизни и смерти человека. В Шартре, Лаоне, Лионе, Осере, Бурже некоторые предварительные рельефы рассказывают историю сотворения мира. В Лаоне Творец считает на пальцах дни, оставшиеся ему для выполнения своей задачи, а в более поздних сценах мы видим, как он, устав от своего космического труда, опирается на свой посох, садится отдохнуть, ложится спать; это бог, которого может понять любой крестьянин. На других соборных рельефах изображены месяцы года, каждый со своей работой и радостью. Другие показывают занятия человека: крестьяне в поле или у винного пресса; одни управляют лошадьми или волами, прокладывая борозды или таща телеги; другие стригут овец или доят коров; есть мельники, плотники, носильщики, купцы, художники, ученые, даже один или два философа. Скульптор изображает абстракции на примерах: Донат - грамматика, Цицерон - ораторское искусство, Аристотель - диалектика, Птолемей - астрономия. Философия сидит с головой в облаках, в правой руке - книга, в левой - скипетр; она - Regina scientiarum, королева наук. Парные фигуры олицетворяют веру и идолопоклонство, надежду и отчаяние, милосердие и скупость, целомудрие и разврат, мир и раздор; портал в Лаоне показывает борьбу пороков и добродетелей; а на западном фасаде Нотр-Дам в Париже изящная фигура с повязкой на глазах представляет Синагогу, а напротив нее - еще более прекрасную женщину в королевской мантии и с властным видом - Церковь как Невесту Христа. Сам Христос предстает то нежным, то ужасным: снятый с креста своей матерью, восставший из гробницы, в то время как рядом, в символе, лев оживляет своих детенышей одним вздохом; или сурово судящий быстрых и мертвых. Этот Страшный суд повсюду в скульптуре и живописи церквей; человеку никогда не позволялось забывать о нем; и здесь тоже можно было рассчитывать только на одного заступника, чтобы получить прощение за свои грехи. Поэтому в скульптуре, как и в литаниях, главное место занимает Мария, мать бесконечного милосердия, которая не позволила своему Сыну слишком буквально воспринять эти ужасные слова о многих призванных и немногих избранных.
В этой готической скульптуре есть глубина чувств, разнообразие и энергия жизни, сочувствие ко всем формам растительного и животного мира, нежность, мягкость и грация, чудо камня, открывающее не плоть, а душу, которые волнуют и удовлетворяют нас, когда телесное совершенство греческих статуй утратило - возможно, из-за нашего старения - часть своей традиционной привлекательности. На фоне живых фигур средневековой веры тяжелые боги фронтона Парфенона кажутся холодными и мертвыми. Готическая скульптура технически несовершенна; в ней нет ничего, что могло бы сравниться с совершенством фриза Парфенона, или прекрасными богами и чувственными богинями Праксителя, или даже матронами и сенаторами Ara Pacis в Риме; и, несомненно, эти прекрасные эфебы и податливые Афродиты когда-то означали радость здоровой жизни и любви. Но предрассудки нашего родного вероисповедания, помня его прелесть и забывая его ужас, заставляют нас снова и снова возвращаться к великим соборам и склонять чашу весов в пользу Бо Дье из Амьена, улыбающегося ангела из Реймса и Девы из Шартра.
По мере роста мастерства средневекового скульптора он стремился освободить свое искусство от архитектуры и создавать произведения, способные удовлетворить все более светский вкус князей и прелатов, дворян и буржуазии. В Англии "мраморщики" из Пурбека, использующие превосходный материал, добываемый на мысе Дорсетшир, заслужили в XIII веке высокую репутацию за готовые валы и капители, а также за лежачие фигуры, которые они вырезали на саркофагах зажиточных покойников. Около 1292 года Уильям Торел, лондонский ювелир, отлил из бронзы изображения Генриха III и его невестки Элеоноры Кастильской для их мраморных гробниц в Вестминстерском аббатстве; они не уступают ни одной бронзовой работе того времени. В этот период замечательные школы скульптуры сложились в Льеже, Хильдесхайме и Наумбурге; неизвестный мастер около 1240 года создал сильные и простые фигуры Генриха Льва и его львицы в соборе Брауншвейга с великолепной драпировкой. Франция лидирует в Европе по качеству романской (двенадцатый век) и готической (тринадцатый век) скульптуры; но большая ее часть объединена с ее соборами, и лучше всего изучать ее именно там.
Скульптура в Италии не была так тесно связана с архитектурой, коммуной и гильдиями, как во Франции; и там, в XIII веке, появляются отдельные художники, чья индивидуальность доминирует в их работах и сохраняет их имена. Никколо Пизано воплотил в себе разнообразие влияний, слившихся в уникальный синтез. Он родился в Апулии около 1225 года и наслаждался стимулирующим воздухом режима Фридриха II; там, очевидно, он изучал остатки и реставрации классического искусства.26 Переехав в Пизу, он унаследовал романскую традицию и услышал о готическом стиле, который в то время достиг своего апогея во Франции. Когда он вырезал кафедру для пизанского баптистерия, то взял за образец римский саркофаг времен Адриана. Он был глубоко тронут твердыми, но изящными линиями классических форм; хотя его кафедра имела романские и готические арки, большинство ее фигур носили римские черты и одежду; лицо и одеяния Марии на панели Сретения принадлежали римской матроне, а в одном углу обнаженный атлет провозглашал дух Древней Греции. Завидуя этому шедевру, Сиена (1265) поручила Никколо, его сыну Джованни и его ученику Арнольфо ди Камбио вырезать для собора еще более прекрасную кафедру. Им это удалось. Эта кафедра из белого мрамора, стоящая на колоннах с готическими цветущими капителями, повторяла темы пизанской работы, с переполненной панелью Распятия. Здесь готическое влияние победило классическое; но в женских фигурах, венчающих колонны, античное настроение нашло свое выражение в откровенном изображении румяного здоровья. Как бы подчеркивая свои классические настроения, Никколо высекает на гробнице аскета Святого Доминика в Болонье мужественные формы в языческом стиле, полные радости жизни. В 1271 году он вместе со своим сыном и Арнольфо вырезал мраморную купель, до сих пор стоящую на общественной площади Перуджи. Он умер семь лет спустя, будучи еще сравнительно молодым; но за одну жизнь он проложил прямой путь для Донателло и возрождения классической скульптуры в эпоху Возрождения.
Его сын Джованни Пизано (ок. 1240-1320 гг.) соперничал с
