республиканцу, а радикальные якобинцы - как аристократу, пытавшемуся удержать революцию под контролем среднего класса.107 Голосовал за осуждение Людовика XVI как виновного в измене, но проголосовал против его казни. Назначенный вместе с восемью другими членами комиссии по выработке новой конституции, он представил проект, который был отвергнут как слишком благоприятный для буржуазии. Когда Конвент, в котором доминировали якобинцы, принял более радикальную конституцию, Кондорсе написал анонимный памфлет, в котором советовал гражданам отречься от нее. 8 июля 1793 года Конвент приказал арестовать его.
В течение девяти месяцев он скрывался в пансионе, который содержала вдова художника Клода-Жозефа Верне. Там, чтобы отвлечься от страха перед опасениями, он написал небольшую книгу, которая послужила одновременно кратким изложением эпохи Просвещения и планом грядущей утопии. Рукопись носит название Prospectus d'un tableau historique des progrès de l'esprit humain.108 Он назвал ее также Esquisse - набросок; очевидно, он надеялся когда-нибудь написать более полное изложение своей философии.
Вдохновение он черпал из лекции, в которой Тюрго, тогда еще семинарист (11 декабря 1750 года), изложил "Последовательные достижения человеческого разума".109 Кондорсе разделил историю на десять этапов: (1) объединение семей в племена; (2) скотоводство и земледелие; (3) изобретение письменности; (4) расцвет греческой культуры до времен Александра; (5) развитие знаний в период подъема и упадка Рима; (6) Темные века, от н.э. 476 г. до крестовых походов; (7) рост науки в период между крестовыми походами и изобретением книгопечатания; (8) от Гутенберга до Бэкона, Галилея и Декарта, которые "сбросили ярмо авторитетов"; (9) от Декарта до основания Американской и Французской республик; (10) век освобожденного разума.110
Кондорсе, как и Вольтер, не ценил Средние века; он считал их господством церкви над европейской мыслью, гипнозом людей магией мессы и воскрешением многобожия через поклонение святым.111 Хотя, как и Вольтер, он сохранял деистическую веру в Бога, он полагался на то, что прогресс и распространение знаний подорвут власть церкви, расширят демократию и даже улучшат нравы; грех и преступление, по его мнению, были в значительной степени результатом невежества.112 "Придет время, когда солнце будет светить только свободным людям, не знающим иного хозяина, кроме своего разума".113 Он превозносил Вольтера за раскрепощение разума, а Руссо - за вдохновение людей на построение справедливого общественного устройства. Он представлял себе плоды трудов восемнадцатого века, которые появятся в девяти десятом и двадцатом веках: всеобщее образование, свобода мысли и слова, освобождение колоний, равенство перед законом и перераспределение богатства. Он немного колебался в вопросе о всеобщем избирательном праве: в целом он хотел ограничить право голоса владельцами собственности, какой бы незначительной она ни была;114 Временами он опасался, что простота масс позволит денежному меньшинству индоктринировать их по своему усмотрению и таким образом создать буржуазную олигархию, прикрывающуюся демократическим фасадом;115 Но бегство Людовика XVI и Марии-Антуанетты в Варенн и страх, что державы будут стремиться восстановить во Франции самодержавную монархию, заставили его вернуться к отстаиванию всеобщего избирательного права, включая женщин.116
В своем охотничьем уединении он в воображении смотрел на будущее, полное славных свершений. Он предсказывал подъем журналистики как сдерживающего фактора правительственной тирании; развитие государства всеобщего благосостояния посредством национального страхования и пенсий; стимулирование культуры путем эмансипации женщин; удлинение человеческой жизни благодаря прогрессу медицины; распространение федерации между государствами; превращение колониализма в иностранную помощь развитых стран слаборазвитым; ослабление национальных предрассудков благодаря распространению знаний; применение статистических исследований для освещения и формирования политики; и все более тесную связь науки с правительством.117 Поскольку каждая эпоха будет добавлять новые цели к своим достижениям, прогресс не может иметь предсказуемого конца; не то чтобы человек когда-нибудь станет совершенным, но он будет бесконечно стремиться к совершенствованию. "Природа не установила срока для совершенствования человеческих способностей; совершенству человека нет предела; и прогресс этого совершенства - отныне независимый от любой силы, которая могла бы пожелать остановить его, - не имеет иного предела, кроме продолжительности существования земного шара, на который нас забросила природа".118
В конце "Проспекта" Кондорсе столкнулся с проблемой, которую Мальтус поставит четыре года спустя в "Эссе о принципе народонаселения" (1798):
Не наступит ли момент... когда число людей в мире превысит средства к существованию, что приведет к постоянному уменьшению счастья или, в лучшем случае, к колебаниям между добром и злом? Не покажет ли это, что достигнута точка, за которой дальнейшее совершенствование невозможно, что совершенствование человеческой расы после долгих лет достигло предела, за который оно никогда не может выйти? ...
Кто возьмет на себя труд предсказать, до какого состояния со временем может быть доведено искусство преобразования элементов для использования человеком? ... Даже если мы согласимся с тем, что предел когда-нибудь наступит, ... подумаем, что до того, как все это произойдет, прогресс разума будет идти в ногу с прогрессом наук и что абсурдные предрассудки суеверия перестанут разлагать и унижать моральный кодекс своими суровыми доктринами. ...Мы можем предположить, что к тому времени люди поймут, что у них есть долг по отношению к тем, кто еще не родился, долг, состоящий не в том, чтобы дать им [просто] существование, а счастье".119
Оптимизм Кондорсе был не совсем слепым. "Мы все еще видим, что силы просвещения владеют не более чем очень малой частью земного шара, а истинно просвещенные люди значительно превосходят по численности огромную массу людей, которые все еще преданы невежеству и предрассудкам. Мы все еще видим огромные территории , на которых люди стонут в рабстве".120 Но "друг человечества" не должен терять надежды перед лицом этих трудностей; подумайте о многих благородных делах, которые уже были сделаны, об огромном развитии знаний и предпринимательства; к чему может привести продолжение и распространение этих достижений? Так Кондорсе завершил свою книгу видением, которое стало для него опорой в невзгодах и послужило ему и миллионам других людей вместо сверхъестественной веры. Это последнее и кульминационное слово Просвещения:
Как утешительно для философа, который сокрушается об ошибках, преступлениях, несправедливости, все еще загрязняющих землю, и жертвой которых он так часто становится, это представление о человеческой расе, освобожденной от оков, ... продвигающейся твердым и уверенным шагом по пути истины, добродетели и счастья! Именно созерцание этой перспективы вознаграждает человека за все его усилия по содействию прогрессу разума и защите свободы. ... Такое созерцание является для него убежищем, в котором память о его гонителях не может преследовать его. Там он живет в мыслях с человеком, восстановленным в его естественных правах и достоинствах, и забывает о человеке, истерзанном и испорченном жадностью, страхом или завистью. Там он живет вместе со своими сверстниками в Элизиуме, созданном разумом и
