после долгих путешествий по Италии, Греции и Ближнему Востоку, опубликовал (1752-67) семь эпохальных томов "Recueil d'antiquités égyptiennes, étrusques, grècques, romaines, et gauloises", тщательно проиллюстрированных по некоторым его собственным рисункам; Эта книга оказала сильное влияние на весь мир французского искусства и даже на французские нравы, заставив отказаться от неровностей барокко и фривольности рококо и вновь обратиться к более чистым линиям классического стиля". Так, в 1763 году Гримм сказал своим клиентам:
Вот уже несколько лет мы активно ищем античные памятники и формы. Пристрастие к ним стало настолько всеобщим, что теперь все должно быть выполнено в стиле "а ля грак", начиная с архитектуры и заканчивая мельничным делом; наши дамы причесываются в стиле "а ля грак", наши прекрасные джентльмены сочли бы себя опозоренными, если бы не держали в руках маленькую шкатулку в стиле "а ля грак".50
А Дидро, апостол буржуазного романтизма, внезапно сдался новой волне (1765), прочитав перевод "Истории древнего искусства" Винкельмана. "Мне кажется, - писал он, - что мы должны изучать античность, чтобы научиться видеть природу".51 Это предложение само по себе было революцией.
В 1757 году Жак-Жермен Суффло начал строительство церкви Святой Женевьевы, которую Людовик XV, заболев в Меце, поклялся воздвигнуть в честь покровительницы Парижа, как только выздоровеет. Король сам заложил первый камень, и возведение этого здания "стало великим архитектурным событием второй половины XVIII века" во Франции.52 Суффло спроектировал его в форме римского храма, с портиком со скульптурным фронтоном и коринфскими колоннами, четырьмя крыльями, переходящими в греческий крест на центральном хоре под тройным куполом. Споры возникали почти на каждом этапе строительства. Обиженный и удрученный нападками на свой проект, Суфло умер в 1780 году, оставив сооружение незавершенным. Четыре опоры, спроектированные им для поддержки купола, оказались слишком слабыми, и Шарль-Этьен Кювилье заменил их гораздо более красивым кругом колонн. Этот шедевр классического возрождения был секуляризован революцией; его переименовали в Пантеон в память о шедевре Марка Агриппы в Риме, как место погребения "всех богов" нового порядка, даже Вольтера, Руссо и Марата; он перестал быть христианской церковью и стал языческой усыпальницей; в своей архитектуре и судьбе он символизировал постепенный триумф язычества над христианством.
Классический стиль одержал очередную победу в первой церкви Мадлен (Магдалены), начатой в 1764 году; колоннады и нефы с плоскими потолками заменили арки и своды, а купол накрыл хор. Наполеон смахнул ее недостроенной, чтобы освободить место для более классической Мадлен, которая занимает это место сегодня.
Это возвращение к серьезным классическим модам после бунтарской пышности барокко при Людовике XIV и игривой элегантности рококо при Людовике XV было частью перехода при самом Людовике XV к стилю Louis Seize - стилю зданий, мебели и орнамента, который носил имя гильотинированного короля. Искусство перешло от неисчислимых изгибов и излишнего декора к трезвой простоте прямых линий и структурных форм. Как будто упадок христианства вырвал сердце из готической экзальтации и не оставил искусству иного выхода, кроме стоической заповедности, лишенной богов и прижатой к земле.
Величайшим из французских строителей этого поколения был Жак-Анж Габриэль, в чьих предках архитектура была в крови. По заказу Людовика XV (1752) он перестроил старый замок в Компьене, украсив вход греческим портиком с дорическими колоннами, дентильным карнизом и балюстрадой без колокольчиков. Аналогичного дизайна он придерживался при перестройке правого крыла дворца в Версале (1770). К этому же дворцу он пристроил (1753-70) изысканный оперный театр. Ровные колонны, изящные резные карнизы и красивая балюстрада делают этот интерьер одним из самых красивых во Франции. Устав от придворной публичности и формальностей, Людовик обратился к Габриэлю с просьбой построить для него небольшой дом, спрятанный в лесу; Габриэль выбрал место в миле от дворца и возвел там в стиле французского Ренессанса Пти Трианон (1762-68). Здесь Помпадур надеялась насладиться уединением и непринужденностью; здесь некоторое время резвился Дю Барри; затем Мария-Антуанетта сделала это место своим любимым пристанищем в качестве королевской пастушки в те счастливые, беспечные дни, когда солнце еще освещало Версаль.
3. Грез
В интимной обстановке аристократических домов картины были излюбленным украшением. Статуи были холодны и бесцветны, они радовали глаз и ум, а не сердце и душу; картины же могли отражать перемену настроений и вкусов и переносить дух на открытые пространства, в тенистые деревья или на далекие сцены, пока тело оставалось неподвижным. Так, Клод-Жозеф Верне изобразил так много кораблей, плавающих во французских водах, что Людовик XV в известной шутке решил, что нет необходимости строить еще больше. Французское правительство наняло Верне, чтобы он посетил порты и сделал картины с изображением стоящих там на якоре судов; он сделал это и заставил Францию гордиться своими флотами. Дидро приобрел один из морских пейзажей и ландшафтов Верне и так высоко ценил его, что обратился с молитвой к вымышленному Богу: "Я оставляю все тебе, забери все назад; да, все, кроме Верне!"53-Еще был Юбер Робер, которого называли "Робер руин", потому что он почти все свои пейзажи украшал римскими руинами, как, например, Пон-дю-Гар в Ниме. Тем не менее, уверяет нас мадам Виже-Лебрен, он был "очень востребован" в парижских салонах, хотя ужасно любил поесть.54-Также был Франсуа-Юбер Друэ, сохранивший для нас, благодаря чутким портретам, прелесть маркизы де Соро и невинное детство будущего Карла X и его сестры Марии-Аделаиды.55 Но давайте посмотрим на Грёза и Фрагонара более пристально.
Жан-Батист Грёз был Руссо и Дидро кисти, который придал своим краскам сентиментальность и сделал себя Апеллесом буржуазии. Сентиментальность счастливее, чем утонченность, и не так поверхностна; мы должны простить Грёзу то, что он видел и рисовал приятные стороны жизни, любил веселый детский смех, хрупкую невинность хорошеньких девушек и скромное довольство домов среднего класса. Без Грёза и Шардена мы могли бы предположить, что вся Франция была упадочной и развращенной, что Дю Барри был ее образцом, что Венера и Марс были ее единственными богами. Но именно дворяне были декадентами, именно Людовик XV был развращен, и именно аристократия и монархия пали во время революции. Народные массы - за исключением сельской и городской толпы - сохранили добродетели, которые спасают нацию, и Грез изобразил их. Дидро приветствовал Шардена и Грёза, а не Буше и Фрагонара, как голос и здоровье Франции.
Мы имеем обычные истории о юности художника: он хотел рисовать; отец запрещал это делать, прикрываясь бездельем; мальчик по ночам пробирался к кровати, чтобы рисовать картины; отец, увидев одну из них, сдался и отправил его учиться у художника в Лионе. Жан-Батист недолго довольствовался тем, чему смог научиться там, и
