отправился в Париж. Некоторое время он работал в нищете, которая испытывает молодой талант. Впоследствии у него были веские причины показать лучшую сторону людей, ведь, как и большинство из нас, он находил много доброты, смешанной с суетливым невниманием мира. Около 1754 года коллекционер произведений искусства Ла Лив де Жюлли купил "Père de Famille" Грёза (Дидро использовал это же название для своей второй пьесы, 1758) и призвал его продолжать работу. Наставник королевской семьи, увидев картину Грёза, рекомендовал его в качестве кандидата в Академию. Но каждый кандидат должен был в течение шести месяцев представить картину с изображением какой-либо исторической сцены. Такие "истории" были не по плечу Грёзу; он снял свою кандидатуру и принял предложение аббата Гугено профинансировать его поездку в Рим (1755).
Ему было уже тридцать, и он давно должен был почувствовать магнетизм женщины; разве половина искусства не является побочным продуктом этой непреодолимой силы? В Риме он испытал ее до мучительного предела. Он был ангажирован для обучения рисованию Лаэтии, дочери герцога; она была в полном расцвете юности; что ему оставалось делать, кроме как влюбиться? И он был красив, с вьющимися волосами и веселым румяным лицом; Фрагонар, его сокурсник, называл его "влюбленным херувимом"; посмотрите в Лувре его автопортрет в старости и представьте его в тридцать лет; неизбежно Летиция, кровь которой не умела считать дукаты, играла Элоизу для его Абеляра, операция опущена. Он не воспользовался ею. Она предложила выйти замуж; он страстно желал ее, но понимал, что брак бедного художника с наследницей герцога скоро обернется для девушки трагедией, и, не владея собой, решил больше не встречаться с ней. Она заболела, он навестил ее, утешил, но вернулся к своему решению. Нас уверяют, что в течение трех месяцев он лежал в постели с лихорадкой и частым бредом.56 В 1756 году он вернулся в Париж, совершенно не тронутый ни классическим искусством, ни неоклассическим возрождением.
"Через несколько дней после моего приезда в Париж, - рассказывает он, - я случайно проходил, не знаю по какой случайности, по улице Сен-Жак, когда заметил мадемуазель Бабути у ее прилавка".57 Габриэль Бабути работала в книжном магазине ; несколько лет назад Дидро покупал ее книги и "хорошо ее любил" (его слова). Теперь (1756-57) ей было "больше тридцати лет" (по словам Грёза), и она боялась стать девой; Жан-Батист показался ей не богатым, но восхитительным; после того как он нанес ей несколько визитов, она спросила его: "Месье Грёз, вы женитесь на мне, если я захочу?" Как всякий порядочный француз, он ответил: "Мадемуазель, разве любой мужчина не будет слишком счастлив провести свою жизнь с такой очаровательной женщиной, как вы?" Больше он ничего не сказал, но она дала понять соседям, что он - ее суженый. У него не хватило духу возразить ей, он женился на ней, и в течение семи лет они были вполне счастливы. Она обладала роскошной красотой и охотно служила ему моделью во многих позах, которые ничего не показывали, но все предполагали. За эти годы она подарила ему троих детей; двое выжили и вдохновляли его на творчество.
Мир знает его по изображениям детей. Мы не должны ожидать здесь высшего совершенства "Дона Бальтасара Карлоса" Веласкеса.58 или "Яков II в детстве" Вандика;59 В девочках Грёза нас иногда отталкивают преувеличенные и плаксивые чувства, как в берлинском "Портрете девицы"; но почему мы должны отвергать кудри, румяные щеки и полные тоски и доверия глаза Невинности? 60 или непринужденную простоту "Молодой крестьянки"?61 В "Мальчике с учебником" нет позы;62 Это любой парень, утомленный заданием, казалось бы, не имеющим отношения к жизни. Из 133 сохранившихся картин Грёза тридцать шесть - девочки. Иоганн Георг Вилле, немецкий гравер, живший в Париже, купил как можно больше этих детских идеализаций и "ценил их больше, чем самые лучшие картины того времени".63 Грёз отплатил за комплимент, изобразив непритязательного саксонца образцом мужественности. По мере взросления в творчестве Грёза эти девушки становятся все более искусственными; Ла Латьер ("Молочница")64 наряжена как на бал, а девушка из "Разбитого кувшина" (La Cruche Cassée)65 не имеет никакого оправдания (кроме красоты), чтобы обнажить сосок по дороге от колодца. Но на портрете Софи Арнульд66 шляпка с перьями, дерзкая поза и карминовые губы кажутся вполне уместными.
Грёз был маленьким Шарденом, соприкоснувшимся с Буше; человеком, искренне восхищающимся добродетелью и жизнью среднего класса, но время от времени приправляющим ее чувственной приманкой, которой Шарден бы избегал. Когда Грёз забывал о плоти своих женщин, он мог достичь идиллии буржуазного домашнего уюта, как в "Деревенской невесте" (L'Accordée de Village) 67 Выставленная в последнюю неделю Салона 1761 года, она получила самые высокие награды и стала предметом обсуждения в Париже. Дидро превозносил ее за душевное волнение, а Театр итальянцев сделал ей беспрецедентный комплимент, представив ее на сцене в виде "живой картины". Знатоки находили в ней недостатки - плохо управляемый свет, диссонирующие цвета, несовершенство рисунка и исполнения; аристократы смеялись над ее чувствами; но парижская публика, до дна проглотившая адюльтер и в этом же году рыдавшая над "Жюли" Руссо, была настроена уважать моральные наставления, которые почти во всеуслышание звучали от отца невесты к обещанному супругу. Каждая матрона из среднего класса знала чувства матери, отдающей свою дочь в руки испытаний и опасностей брака; и любой крестьянин почувствовал бы себя как дома в том коттедже, где курица и ее птенцы клевали зерно на полу или пили в безопасности из чаши у ног отца. Маркиз де Мариньи сразу же купил картину, а позже король заплатил за нее 16 650 ливров, чтобы предотвратить ее продажу за границу. Сейчас она находится в одном из малопосещаемых залов Лувра, испорченная порчей слишком поверхностных красок и прошедшая мимо реакции реализма и цинизма против оптимистических настроений.
Почти все художники Парижа считали, что Грёз опустил искусство, превратив его в проповедь романтики, вместо того чтобы раскрывать истину и характер с проникновением и беспристрастностью. Дидро защищал его как "первого из наших художников, который придал искусству мораль и расположил свои картины так, чтобы они рассказывали историю".68 Он доходил до восклицательных знаков по поводу нежных трагедий, которые изображал Грёз: "Délicieux! Délicieux! " - кричал он по поводу "Молодой девушки, оплакивающей свою мертвую птицу". Сам он ратовал за темы и чувства среднего класса в драме; он видел в Грёзе ценного союзника и превозносил его даже выше Шардена. Грёз воспринимал его слишком серьезно; он создал себе стереотип апостола добродетели и чувств; он посылал в парижские
