тот сгорел, когда я еще ходил в школу. Санто поворачивается к окну и грустно замечает, что все лучшее всегда сгорает, а потом расспрашивает меня, как поживает глянцевая индустрия в России и что больше всего востребовано у нас в журналах.
Я рассказываю, что рынок сильно просел за последнее время после того, как ушли большие игроки рекламы, основную часть которых составляли итальянские бренды и немецкие автомобили. На это Санто с усмешкой заявляет, что как ушли, так и вернутся, поскольку брендов как таковых больше нет, а все стало бизнесом внутри конгломератов, для которых важнее деньги, чем позиция. Он уверенно говорит, что год-полтора — и все будет как прежде. Я киваю, очень надеясь на это, и продолжаю рассказывать о себе и о том, как сейчас существуют журналы в России. Мне хочется рассказать о рухнувшем потолке в редакции W, но я боюсь, что эта история будет выглядеть неуместной на фоне сегодняшнего землетрясения.
Санто смотрит на меня и говорит, что думал, что я сотрудник She. Я отвечаю, что никогда им не был, но всегда с большим уважением относился к журналу и что моя девушка работает в нем. На это Санто чуть приподнимается в кресле и начинает меня расспрашивать о ней, а когда узнает, что она главный редактор, то замечает, что мне сильно повезло с ней, поскольку если она занимает такой пост, то должна быть красивой, умной и очень расчетливой. Я улыбаюсь и благодарю его — и задумываюсь, почему он о ней не знает?
Я рассказываю, что у нее на руках оффер и что московский издательский дом его может собственноручно аннулировать, прикрываясь итальянским офисом. Санто делает задумчивый вид, в котором я пытаюсь найти спасение. Санто открывает бутылку минералки, наливает воду в стеклянный стакан, делает глоток и спрашивает, о каком оффере я говорю. Я смотрю на него и говорю, что на позицию главного редактора в их офис. Он какое-то время молчит, а потом сообщает, что никакой оффер их офис никуда не посылал, и что главным редактором итальянского She может быть только уроженка страны, и нынешний их главный редактор никуда не собирается уходить, так как она всех устраивает и находится на своем месте. В этот момент по моим рукам пробегает холодок, и я рассказываю о том, что сам видел оффер на имя Анны Алексеевой и держал его в своих руках. Санто достает из кармана брюк пачку ментоловых сигарет и закуривает одну, а потом говорит, что все офферы, которые их офис направляет, — это его компетенция и ничего в Россию он никогда не отправлял.
В этот момент я смотрю, как сигаретный дым тоненькой струйкой быстро вздымается к потолку и столбик пепла обваливается на деревянный стол. В кабине повисает тишина, и слышны только звуки с улицы. Молчание нарушает Санто: он кашляет, а потом еще раз повторяет, что никаких офферов он никуда не отправлял и что скоро вернется их главный редактор по имени Франческа и он с радостью меня может с ней познакомить. Я отказываюсь и говорю, что перестал понимать, что происходит. Санто тушит сигарету о стеклянную пепельницу и уточняет, как долго я буду в городе. Я долго молчу и наконец сообщаю, что обратного билета у меня нет и, вероятно, здесь я буду еще долго. Он приглашает меня на вечеринку, которую журнал устраивает через месяц по случаю дня рождения издания и на которой будет много знаменитостей, а затем предлагает взять с собой на эту вечеринку Аню. Я киваю и говорю, что мы обязательно придем. У Санто звонит рабочий телефон, но он его не берет, а смотрит на меня. Понимаю, что мне стоит уйти, жму ему руку, и он в спину повторяет, что никаких офферов он никуда не отправлял, — и я слышу, как он снимает трубку.
***
Выйдя на улицу, я сразу же набираю Аню, но звонок не проходит, а затем телефон просто выключается из-за низкого заряда. Сначала я начинаю не спеша идти по улице, ведущей обратно к Пьяцца-дель-Дуомо, но с каждой секундой прибавляю шаг, обгоняя людей, а потом понимаю, что просто бегу, чувствуя, как сердце вырывается из груди. Посреди площади я теряю силы и вновь оказываюсь под памятником Виктору Эммануилу Второму, смотрю на кафедральный собор и сажусь на землю. Это замечают двое карабинеров и идут в мою сторону. Когда они приближаются ко мне, то спрашивают, нужна ли мне помощь, и когда я отрицательно качаю головой, то они просят на английском, чтобы я проваливал побыстрее, или им придется отвезти меня в отделение и допросить. Я поднимаюсь с земли и медленным шагом ухожу в переулок, из узкого горлышка которого на площадь просачиваются сотни улыбающихся людей.
Дома я сразу же бросаю телефон на зарядку и залпом выпиваю бутылку ледяной воды, затем достаю новую, наклоняю голову над раковиной и выливаю ее полностью на себя, чтобы остыть и сконцентрироваться. Когда у телефона загорается экран, сразу же звоню Ане, но трубку опять никто не берет. Делаю еще несколько попыток дозвониться, но ничего не выходит. Захожу в телеграм и вижу, как по каналам расходится новость о том, что в магазинах был замечен последний номер журнала W с переписанным мною письмом главного редактора. Я захожу в канал «Адовое кольцо» и с дрожью в руках читаю пост:
Сегодня явно что-то происходит нехорошее в атмосфере. Сначала потолок в редакции W рушится, а теперь в свежем номере все могут прочитать письмо их главного редактора Игоря Усова, в котором он просто посылает всех читателей на хуй. Что ж… такую позицию и открытое самовыражение наш канал уважает и ценит, но все же с нетерпением ждем официальных комментариев со стороны Freedom Media, главного редактора W и акционеров издательского дома.
Пост сопровождает фотография с изображением разворота журнала с письмом главного редактора и его улыбающейся фотографией. Новость вызывает настоящий вихрь, ее репостят все каналы, а когда я снова хочу позвонить Ане, мой телефон начинает вибрировать от звонка. В трубке взволнованный голос Сереги:
— Старик, ты видел, что происходит?
Я тут же ему отвечаю:
— Да, да, полный пиздец. Слушай, я сейчас немного…
— Как это вышло? — не останавливается Серега.
— Серег, я не знаю. Может, он бухой был, я понятия не имею, — пытаюсь я прекратить разговор, но Серега продолжает:
— Ну и ну. Слушай, вопрос…
— Серег, правда. Мне сейчас совсем не до этого.
— Это не ты написал? — внезапно спрашивает он.
— Ты о чем?
— О письме об этом.
— Да не, ты дурак, что ли?
— Ну, мало ли. А у тебя что случилось? Ты какой-то взволнованный слишком. Какие-то проблемы?
— Да, личные. Я немного запутался.
— А что случилось-то?
— Да ничего, неважно. Это правда личное. Хотя…
— Ну, говори уже.
— Ты не видел Аню?
— Какую Аню?
— Алексееву, Серег. Анну Алексееву, главного редактора She, из-за фото с которой меня выпиздовали из журнала.
— А, ты про нее, что ли? Видел, старик.
— Ты шутишь? Где ты видел ее? Когда?
— Вчера вечером видел, я тебе клянусь.
— Серег, где ты ее видел?! Расскажи мне, это важно.
— В «Кофемании» на Белой площади, хорошо выглядела. Она была не одна, старик. А что у тебя стряслось?
Мои руки начинают трястись, и приходится левой сжать правую, чтобы не выпал телефон.
— С кем она была?! С кем?! — кричу я в трубку.
— Старик, да что с тобой? Ты чего орешь? Все хорошо. Она была с твоим отцом.
— Что, блять?! С кем?!
— С отцом твоим, старик, — повторяет Серега. — Они вместе сидели в углу. Тихо общались. Я хотел поздороваться, но вспомнил, что ни он, ни она меня лично не знают.
— Блять, я ничего не понимаю. Ни-че-го! — кричу я.
Скидываю звонок и снова набираю Аню, но механический голос на этот раз сообщает, что абонент не зарегистрирован, а когда я начинаю писать ей сообщение с просьбой поговорить со мной, то обращаю внимание на верхнюю строчку в телеграме: «был(а) очень давно». И в этот момент ко мне приходит понимание
