наклониться, чтобы поднять с пола газету, пока его ноги лежат на столе, и чуть не падает со стула.
Сразу после этого Citibank снимает огромное поместье в сельской местности где-то за Лондоном и приглашает всех мировых трейдеров на конференцию и пирушку. Там присутствует Слизняк, и я понимаю, почему его называют Слизняком. Лягушка там, и я понимаю, почему они называют его Лягушкой.
Большой босс, босс Слизня, произносит большую речь, в которой приказывает нам всем рисковать гораздо больше, гораздо больше.
"Если вы с удовольствием рискуете одним миллионом долларов, то почему бы вам не рискнуть десятью!"
Они выдают нам всем армейские бейсболки с надписью "Go Big or Go Home".
Я не остался на вечеринку. Я надел кепку, забрался в свой маленький Peugeot 106 и поехал на нем до самого дома.
Вернувшись к столу, все сделали огромные ставки, как и велел им Большой Босс. Большие ставки на выздоровление. Билли был в игре, Снупи был в игре, Джей-Би был в игре, Чак был в игре. Черт, даже Хонго был в игре, а он никогда ни на что не ставил. Этим занимался не только отдел STIRT, этим занимались все. Столы спотов, опционов, развивающихся рынков. Я все же подождал. Мне не нравился запах. Меня не было, значит, не было и Титци.
На следующей неделе меня вызвали на совещание. Раньше раз в две недели собирались все руководители разных отделов на этаже. Когда боссом был Калеб, мне приходилось ходить на каждое собрание и разносить сэндвичи. Когда пришел Чак, я никогда не говорил ему о собрании и просто продолжал ходить сам. Не знаю почему, я думала, что когда-нибудь это может пригодиться.
На той неделе совещание проводил один из единственных экономистов во всем банке, которого я действительно уважал. Он был из кредитного отдела, и я помнил его по своей стажировке. Его звали Тимоти Принс.
У Тимоти была целая куча диаграмм. Он просматривал их по одной. На каждой из них было указано финансовое положение одной страны. Италия. Испания. Греции. Португалии. Ирландии. А также Великобритания, США, Япония.
Все они были вариациями одной и той же истории. Все эти правительства из года в год тратили больше, чем получали, и их долги росли. Если бы ситуация продолжала развиваться в том же направлении, процентные ставки по их долгам начали бы расти. Люди перестанут давать им кредиты, и им придется продавать свои активы. Это было бы плохо.
Я собрал все остатки сэндвичей в коричневый бумажный пакет и отнес их к столу.
Я не мог выбросить это из головы. Не крах западных государств всеобщего благосостояния, нет, это меня не слишком волновало. Что я не мог выбросить из головы, так это чувство сходства. Все было одинаково. Правительство Испании, правительство Америки, правительство Японии. Ситуация была такой же, как у мамы Асада, такой же, как у мамы Эйдана. Расходы превышают доходы. Потеря возможности занимать деньги. Все больше и больше доходов уходит на обслуживание долга. Потеря активов. Ситуация была одинаковой. Не только Гарри с дырками на ботинках, но и весь мир.
Но это натолкнулось на экономику, мудрость Титци. У нас денежная система. Все всегда должно быть в равновесии. Для каждого, кто в долгу, есть тот, кто в кредите. На каждого, кто теряет деньги, найдется тот, кто их получает. Вся система устроена так, чтобы быть в равновесии. Но не только это, а как же дома? А как же фондовый рынок, который все рос и рос? Эти активы не исчезали. Но если они не принадлежали нам, если они не принадлежали людям, а правительствам... Тогда кому они принадлежали?
И вот тогда, думаю, в окружении миллионеров и сэндвичей меня осенило.
Я посмотрел налево от себя. Розовая рубашка, розовая рубашка, белая, небесно-голубая. Я посмотрел направо от себя. Белая рубашка, белая рубашка, розовая, ох, полоски, нечасто такое встретишь в наше время. Там, в строке, вшитой в воротник, четыре буквы: "A.I.E.Q.". Чья, блядь, фамилия начинается на Q?
Миллионеры. Каждый из них.
И я тоже. А что насчет меня? Я бы уже давно стал миллионером.
Это были мы. Это были мы, не так ли? Мы были балансом. Мы были мальчиками, которые станут богаче своих отцов, в мире детей, которые будут бедными. Именно у нас росли банковские счета, которые уравновешивали долг Италии. Именно мы получали проценты по ипотеке мамы Эйдана, которые теперь должен был выплачивать сам Эйдан. И нашим детям. Может быть, моим детям. Возможно, им будет принадлежать дом, который продала мама Асада. А рента от этого дома и проценты от итальянского правительства: может быть, наши дети смогут одолжить их собственным детям Асада, и тогда мы будем владеть и домами, и долгом. И все это будет расти, так действует сложный процент. Мы бы использовали деньги от активов, чтобы купить остальные активы. Вы бы продавали нам свои активы, чтобы выплатить ипотеку, заплатить за квартиру. Чтобы платить нам. Вот так бы все и шло. Становилось бы все хуже и хуже. Она бы росла, выходила из-под контроля. Это не был кризис доверия. Это не был кризис банковской системы. Это не был "экзогенный шок в предпочтениях потребления-сбережений". Это было неравенство. Неравенство, которое росло и росло, и становилось все хуже и хуже, пока не стало доминировать и убивать экономику, которая его содержала. Оно не было временным, оно было неизбежным. Это был конец экономики. Это был рак.
И я знал, что это значит.
Это означало, что мне придется покупать зеленые евродоллары.
Зеленый евродоллар - это ставка. Хорошая, чистая ставка на то, какими будут американские процентные ставки через два с половиной года. Никакой сложной ерунды типа "одолжить одной валюте другую", которую вы получаете в валютных свопах. Не нужно каждый день занимать деньги обратно. Сейчас мы говорим о чистой ставке. О казино. Нам это нравилось. Билли нравилось, Снупи нравилось, мне нравилось.
В наши обязанности не входило делать ставки. Мы должны были предоставлять клиентам валютные свопы. Но нам дали доступ к таким продуктам, как евродоллары (и их эквиваленты во всех других валютах), чтобы мы могли "хеджировать свои риски". Мы хеджировали чертову уйму рисков, зачастую тех, которых у нас не было. Мне предстояло хеджирование всей моей жизни.
В тот момент я понял, почему мы все ошибались. Мы диагностировали неизлечимый рак как серию сезонных простуд. Мы думали, что банковская система сломана, но ее можно починить. Мы думали, что доверие рухнуло, но восстановится. Но
