— А что насчет обучения музыке в университете? — предложила мать.
— Я не могу, мам. Я не собираюсь сдавать выпускные по музыке. В любом случае я хочу просто играть.
— Ну и куда эта игра тебя приведет? — спросил отец. — Нормальную пенсию это тебе не даст. — Он старался говорить спокойнее. — Ты должен думать о будущем. Ты получишь стипендию для этого музыкального колледжа?
— Ну, это по усмотрению.
— По усмотрению! — закричал он. — По усмотрению! А если ты пойдешь в университет, то обязательно получишь стипендию. Не думай, что я этого не знаю. Надо проверить твою голову. Посмотри, что с нами и нашей лавкой случилось год назад. Ты думаешь, мы сможем тебя содержать, когда ты пиликаешь на скрипке?
— Я найду работу. Буду платить сам, — сказал я, ни на кого не глядя.
— Тебе придется вернуть скрипку в школу, — сказал папа. — Не рассчитывай на нас, чтобы получить другую.
— Миссис Формби знает кого-то, кто сможет одолжить мне скрипку, по крайней мере на несколько месяцев.
Возмущенно кипя, отец выскочил из дома. Когда он вернулся пару часов спустя, ярость его поутихла, но он был даже в большем недоумении и расстройстве.
— Я был в школе, — медленно проговорил он, глядя то на меня, то на маму, — и этот мистер Кобб сказал мне: «Ваш Майкл очень яркий мальчик, очень умный, он может попробовать языки, или юриспруденцию, или историю. Его возьмут, если он только захочет». Так в чем дело? Почему ты этого не хочешь? Вот чего я никак не пойму. Мы с твоей матерью всю жизнь положили на то, чтобы у тебя было лучшее будущее, а ты закончишь игрой в каком-нибудь баре или ночном клубе. Что это за будущее?
Потребовались годы и вмешательство разных людей, чтобы нас с отцом помирить. Тетя Джоан, его сестра, была одной из таких людей. Она налаживала мир между нами, дразня и провоцируя нас обоих так, что мы с трудом выносили ее участие.
Мы сошлись на некоторое время после смерти мамы, но было ясно, что отец по-прежнему винит меня за мой выбор и считает, что я лишил маму столь заслуженного счастья гордиться сыном.
Позже он был на моем первом концерте в Манчестере. В последний момент он пытался взбунтоваться, но пожилая соседка миссис Формби буквально запихала его в машину. В тот вечер он услышал адресованные мне аплодисменты столь далекого ему городского мира. Поломавшись, он согласился, что, может, что-то и есть, в конце концов, в выбранном мной пути. Теперь он мною гордится и на удивление некритичен в суждениях.
Когда я уехал в Вену, отец не возражал. Тетя Джоан настаивала: чтобы ухаживать за ним, одного человека более чем достаточно — и мое чувство вины унялось. Может быть, удары судьбы, сломив его дух, сделали его мягче. Теперь он полностью сосредоточен на нашей кошке по кличке Жажа12. Но все же в нем осталось чуть-чуть того старого гнева, раньше приводившего меня в ужас. Я и сам порой ощущаю нечто похожее — медленно возникающее и так же медленно уходящее.
1.9
Возвращаясь после моего еженедельного плавания, я вхожу в Архангел-Корт, напевая Шуберта. С электронным ключом наготове, я слышу открывающийся замок стеклянной двери еще до того, как подношу ключ к домофону.
— Спасибо, Роб.
— Не за что, мистер Холм.
Роб, наш главный, но на самом деле единственный консьерж, иногда зовет меня по имени, иногда по фамилии, безо всякой ясной логики.
— Мерзкая погода, — говорит он с энтузиазмом.
— Да. — Я нажимаю кнопку лифта.
— Неужели вы опять плавали? — говорит он, замечая мои спутанные волосы и скрученное полотенце.
— Боюсь, что да. Привычка. Кстати, о привычках: у вас есть лотерейный билет на сегодня?
— Нет-нет, мы всегда их получаем после полудня. Миссис Оуэн и я обсуждаем числа во время обеда.
— И дети участвуют?
— О да. Кстати, мистер Холм, про лифт — его должны ремонтировать во вторник утром, может, это где-нибудь записать?
Я киваю. Лифт, урча, опускается и останавливается. Я поднимаюсь на нем до квартиры.
Я часто думаю, как мне повезло иметь то, чего нет у многих музыкантов, — крышу над головой, которую я могу назвать своей собственной. Притом что на мне висит выплата займа, это лучше, чем снимать. Мне сильно повезло найти квартиру тогда, когда я ее нашел, к тому же в моем тогдашнем чудовищном финансовом положении. Три маленькие комнаты под наклонной крышей, пристанище света, хоть и со всеми причудами воды и отопления, — я никак не мог бы себе позволить купить такое сегодня. Люблю мой вид из окна. Надо мной никого нет, то есть никто не топает мне по голове, к тому же на такой высоте даже шум дорожного движения приглушен.
Здание очень разнородное и даже в каком-то смысле странное, несмотря на его степенный фасад из красного кирпича. Оно было построено с учетом пожеланий владельцев, я думаю, в тридцатые годы и включает в себя квартиры разного размера, от одной спальни до четырех, и в результате — разнообразие жильцов: молодые специалисты, одинокие матери, пенсионеры, владельцы местных магазинов, пара врачей, туристы-субарендаторы, люди, работающие в Сити — туда легко добраться по Центральной линии метро. Иногда звуки проникают сквозь стены: плач ребенка, саксофон, выводящий «Strangers in the Night»13, внутри слышна вибрация, если кто-то сверлит стену; однако обычно — тихо, даже вне моей звуконепроницаемой комнаты.
Рабочий, чинивший мне телевизор, сказал, что некоторые из жильцов подключают телевизоры к системе безопасности так, чтобы видеть, кто входит в здание или стоит в вестибюле, ожидая лифта. Обычно если я и встречаюсь с соседями, то в лифте или в вестибюле. Мы улыбаемся, придерживаем друг другу дверь и желаем друг другу хорошего дня. Надо всем царит благосклонный Роб, мастерски балансируя между своими ролями: управляющего вокзалом, знатока погоды, мастера на все руки и психолога.
Поднявшись в квартиру, я раскрываю газету, купленную на обратном пути, но не могу сосредоточиться на новостях. Что-то я должен сделать — но что? Пытаюсь вспомнить. Ну да, я должен позвонить отцу. Я не говорил с ним почти месяц.
Раздается больше десяти гудков, прежде чем он отвечает.
— Алло? Алло? Джоан? — Он раздражен.
— Пап, это Майкл.
— Кто? Майкл? О, здравствуй, здравствуй, как ты, Майкл? Что-то случилось? Все в порядке? Все хорошо?
— Да, папа. Я позвонил узнать, как ты.
— Хорошо, хорошо, лучше не бывает. Спасибо за звонок. Рад слышать твой голос.
— Я должен чаще звонить, но ты знаешь, как это, пап. Вдруг я понимаю, что месяц прошел. Как тетя Джоан?
— Не очень хорошо, ты знаешь, совсем нехорошо. Между нами, она немного теряет голову. Вчера получила штраф за парковку, потому что не могла вспомнить, где оставила машину. Честно говоря, с ее артритом она вообще не должна водить. Джоан расстроится, что ее не было, когда ты позвонил. Она вышла в магазин. Я ей скажу, что ты про нее спрашивал.
— А как Жажа?
— Жажа наказана. — Он хихикнул.
— O! За что?
— Она меня поцарапала две недели назад. Руки. И долго заживало.
— Ты ее как-то потревожил?
— Нет. Джоан не было дома. Я смотрел «Инспектора Морса»14 с Жажей на коленях, зазвонил телефон. Я думал, это в телевизоре, но потом понял, что нет. Ну и вскочил ответить, а она меня поцарапала. Но к телефону я успел.
— О?
— О да! Успел. Пятна крови на телефонной трубке. Инспектор Морс сделал бы из этого кое-какие выводы. Джоан потом позвала врача. Он меня перевязал. Знаешь, ведь рана могла бы загноиться. Джоан, конечно же, встала на сторону Жажи. Сказала, что я, наверное, как-то не так с ней обошелся.
Отец, похоже, очень слаб.
— Папа, я постараюсь приехать через пару недель. А если не получится — точно буду на Рождество. У нас нет гастролей, я свободен.
— О? О да, хорошо, будет очень хорошо тебя увидеть, Майкл. Правда, очень хорошо.
— Мы пойдем на ланч в «Оуд-Беттс»15.
— Да, это будет хорошо. — Он вздыхает. — Вчера мне снилась парковка.
— Это ведь только штраф, пап.
— Нет, другая парковка. Где была лавка.
— Ну да.
— Они разрушили нашу жизнь. Они убили твою мать.
— Пап. Пап.
— Это правда.
— Я знаю, пап,
