реакционером на практике, к его альтернативному занятию наукой и философией, где он "звонил в колокол, созывающий умы вместе", и провозглашал в величественной прозе восстание и программу разума.
IV. ВЕЛИКОЕ ОБНОВЛЕНИЕ
Философия долгое время была его убежищем от дел, если не его тайной любовью и самой счастливой склонностью. В 1603-5 годах он уже опубликовал благородный труд "Профессионализм и прогресс в обучении", но тот казался ему скорее проспектом, чем исполнением. В 1609 году он писал епископу Эли: "Если Бог даст мне разрешение написать справедливый и совершенный том по философии...";32 а в 1610 году - Казобону: "Привести к лучшему упорядочению человеческой жизни... с помощью здравых и истинных созерцаний - вот к чему я стремлюсь".33
В эти тягостные годы пребывания на посту он задумал - с опрометчивым предположением об изобилии дней - магический план обновления науки и философии. За семь месяцев до своего падения он обнародовал этот план в латинском труде, адресованном всей Европе и смело озаглавленном lnstauratio Magna ("Великое обновление"). Титульный лист сам по себе представлял вызов: на нем было изображено судно, проходящее под полным парусом через Геркулесовы столбы в Атлантику; и там, где средневековый девиз помещал между этими столбами предупреждение "Ne plus ultra" ("Не дальше"), Бэкон написал: "Multi pertransibunt, et augebitur scientia" ("Многие пройдут, и знания увеличатся"). В гордом проэмиуме было добавлено: "Франциск Веруламский рассуждал так сам с собой и решил, что в интересах нынешнего и будущих поколений следует ознакомить их с его мыслями".34
Придя к выводу, что "в том, что сейчас делается в области науки, есть только круговерть и вечное возбуждение, заканчивающееся там, где оно начинается", он заключил, что
оставался только один путь... попробовать все заново по лучшему плану и начать полную реконструкцию наук, [практических] искусств и всего человеческого знания, поднятого на надлежащий фундамент; ... Более того, поскольку он не знал, сколько времени пройдет, прежде чем эти вещи придут в голову кому-либо еще... он решил сразу же опубликовать все, что ему удалось завершить... чтобы в случае его смерти остались хоть какие-то наброски и проекты того, что он задумал... Все другие амбиции казались ему бедными в сравнении с той работой, которую он держал в руках".35
Он посвятил весь проект Якову I, извиняясь за то, что "отнял у вас столько времени, сколько требовалось для этой работы", но надеясь, что результат "будет служить памяти вашего имени и чести вашего века" - и так оно и вышло. Джеймс был человеком весьма образованным и доброжелательным; если его удалось убедить профинансировать план, то какой прогресс может быть достигнут? Как Роджер Бэкон в далеком 1268 году направил папе Клименту IV свое "Opus majus" с просьбой о помощи в расширении знаний, так и его тезка обратился к своему государю с просьбой взять на себя "королевскую работу" по организации научных исследований и философскому объединению их результатов на материальное и моральное благо человечества. Он напомнил Якову о "королях-философах" - Нерве, Траяне, Адриане, Антонине Пие и Марке Аврелии, которые в течение столетия (96-180 гг. н. э.) обеспечивали хорошее управление Римской империей. Неужели именно из-за потребности и надежды на государственные средства он последовательно и разорительно поддерживал короля?
В предисловии читателю предлагается взглянуть на современную науку как на пористую, полную ошибок и постыдно застоявшуюся, ибо
Величайшие умы каждой последующей эпохи были вытеснены из своего русла; люди, способные и умнее вульгарных, были готовы, ради репутации, склониться перед суждением времени и толпы; и таким образом, если где-нибудь и зарождались соображения более высокого порядка, их тут же сдувало ветром вульгарных мнений.36
А чтобы успокоить богословов, имевших влияние в народе или у короля, он предостерег своих читателей "ограничить смысл" своего начинания "рамками долга в отношении вещей божественных". Он отказался от намерения заниматься религиозными верованиями или делами; "дело, о котором идет речь... это не мнение, которого нужно придерживаться, а работа, которую нужно сделать... Я тружусь, чтобы заложить фундамент не какой-либо секты или доктрины, а человеческой пользы и силы".37 Он призывал других людей присоединиться к нему в этой работе и верил, что последующие поколения продолжат ее.
В императорском проспекте "Distributio operis" он предложил план этого предприятия. Во-первых, он попытается составить новую классификацию существующих или желаемых наук, выделит для них свои проблемы и области исследований; это он сделал в "Продвижении обучения", которое он перевел и расширил в "De augmentis scientiarum" (1623), чтобы охватить континентальную аудиторию. Во-вторых, он изучал недостатки современной логики и искал "более совершенное использование человеческого разума", чем то, которое сформулировал Аристотель в своих логических трактатах, известных под общим названием "Органон"; это Бэкон сделал в своем "Новом органоне" (1620). В-третьих, он должен был начать "естественную историю" "явлений Вселенной" - астрономии, физики, биологии. В-четвертых, в "Лестнице интеллекта" (Scala intellectus) он продемонстрировал бы примеры научного поиска в соответствии с его новым методом. В-пятых, в "Предтечах" (Prodromi) он описывал бы "такие вещи, которые я сам открыл". И в-шестых, он начнет излагать ту философию, которая, исходя из наук, которые он так проводил, будет развита и заверена. "Однако завершение этой последней части... выше моих сил и надежд". Нам, ныне барахтающимся и задыхающимся в океане знаний и специальностей, программа Бэкона кажется величественно тщетной; но тогда знания не были столь огромными и мельчайшими; и блеск выполненных частей прощает самонадеянность целого. Когда он сказал Сесилу: "Я взял все знания в свой удел", он не имел в виду, что мог охватить все науки в деталях, но лишь то, что намеревался осмотреть науки "как со скалы", с целью их координации и поощрения. Уильям Харви сказал о Бэконе, что он "пишет философию, как лорд-канцлер";38 Да, и планировал ее как имперский генерал.
Мы ощущаем диапазон и остроту ума Бэкона, следуя за ним в "Продвижении обучения". Он предлагает свои идеи с незаслуженной скромностью, как "не намного лучше того шума... который издают музыканты, настраивая свои инструменты";39 Но здесь он затронул почти все свои характерные ноты. Он призывает к умножению и поддержке колледжей, библиотек, лабораторий, биологических садов, музеев науки и промышленности; к улучшению оплаты труда преподавателей и исследователей; к увеличению фондов для финансирования научных экспериментов; к улучшению связи, сотрудничества и разделения труда между университетами Европы.40 Он не теряет своей перспективы в поклонении науке; он защищает общее и либеральное образование, включая литературу и философию, как способствующее мудрому суждению о целях, сопровождающему научное совершенствование средств.41 Он пытается классифицировать науки в логическом порядке, определить их области и границы
