насилия - и при этом даем обеспокоенным гражданам успокоительное чувство, что что-то делается. Юридический аргумент, который привел к признанию Дерека Шовена виновным, заключался в том, что он неправильно выполнял свою работу как офицер полиции; [32] это выделяет его как особенно некомпетентного или злого человека, что игнорирует тот факт, что он был окружен другими полицейскими, когда его колено было на шее Флойда, и многие бывшие офицеры полиции сообщают, что их активно обучали обращаться с черными подозреваемыми дегуманизирующими и насильственными способами.[33] Если вся бочка плохая, выбросив одно яблоко, много пользы не получишь.
Разговоры о реформе полиции также побуждают людей рассматривать проблему в терминах дефекта, который нужно "исправить". Но многие полицейские департаменты в США возникли на основе патрулей рабов, созданных в эпоху Джима Кроу, и всегда функционировали для защиты жизни и имущества белых, ограничивая при этом свободное передвижение чернокожих. [34] Несколько раз федеральные суды США постановляли, что полицейские не обязаны защищать общественность [35] - и в их обязанности не входит соблюдение всех законов. Если ваш начальник дискриминирует вас из-за вашей расы, инвалидности или пола, он нарушил закон, но вы не можете вызвать полицию, чтобы арестовать его за это. В то же время ваш начальник может вызвать полицию, если поймает вас на краже сдачи из кассы. Реформа не может "исправить" систему, которая уже функционирует так, как она была задумана. А полицейские силы были созданы для того, чтобы использовать насилие для терроризирования меньшинств и обеспечения безопасности богатых. [36]
Мы можем сравнить реформы 8CantWait с гораздо более радикальным стремлением к дефинансированию полиции. [37] Дефинансирование полиции - это антиреформистская реформа, постепенный шаг к отмене карцеральной системы правосудия. В рамках модели дефинансирования из полицейских бюджетов ежегодно изымается все больше денег, которые инвестируются в сообщества, наиболее пострадавшие от действий полиции в прошлом. В 2020 году тринадцать городов США проголосовали за отказ от полицейских департаментов, направив миллионы долларов на помощь участковым медикам, службам скорой помощи, программам лечения наркомании, продовольственным банкам и т. д. [38] При модели отмены финансирования сообщества с каждым годом становятся здоровее и крепче, все больше средств вкладывается в образование, психиатрические службы, обменники и приюты. Постепенно районы становятся безопаснее, а сообщества учатся лучше полагаться друг на друга. Нам не нужно сразу изобретать безупречную альтернативу полиции - мы разрабатываем ее с нуля и предотвращаем многие акты насилия еще до их совершения.
Другие примеры нереформистских реформ включают в себя такие вещи, как установление лимитов (или предельных значений) на выбросы углекислого газа и постоянное снижение этих лимитов в течение многих лет. Это сильно отличается от реформы по продаже углеродных компенсаций, которая позволяет корпорациям и правительствам вносить плату в обмен на право выбрасывать углекислый газ. Углеродные квоты рассматривают загрязнение как вещь, которую можно купить, чтобы от него избавиться. С другой стороны, углеродные ограничения заставляют правительства и крупные корпорации с каждым годом все больше отвыкать от ископаемого топлива.
Как отличить реформу от нереформистской реформы? Дин Спейд, юрист и основатель Юридического проекта Сильвии Риверы, пишет, что мы должны задавать следующие вопросы: [39]
Предоставляет ли она деньги или ресурсы людям, которым был причинен вред?
Оставляет ли она без внимания людей, которые подвергаются наибольшей стигматизации или позору? (например, люди с криминальным прошлым, люди без иммиграционного статуса или люди, которых общество обвиняет в том, что они сделали "плохой" выбор)
Дает ли это больше денег или власти системе, которую мы пытаемся уничтожить?
Расширяет ли она возможности людей, наиболее затронутых проблемой?
Регулярно задавая подобные вопросы, мы можем развить свою проницательность, способность самостоятельно определять, что правильно и каковы наши обязательства друг перед другом. Страх и чувство вины, которые в нас взращивает системный стыд, мешают ясно видеть наши уникальные обстоятельства или даже формировать собственную точку зрения. Но когда мы обучаем себя и развиваем большую уверенность в своей способности отличать правильное от неправильного, мы можем отвергнуть все те отвлекающие внешние сигналы, которые твердят нам, что мы должны делать больше и заслуживаем плохого самочувствия.
Это не активизм - это экзистенция
Я знаю, что большинство примеров широкого признания, которые я привел в этой главе, связаны с политической организацией и активистской работой. Но я хочу уделить время тому, чтобы подчеркнуть: когда мы практикуем расширительное признание, мы сами решаем, в чем наше призвание, и сами определяем, что значит вести достойную жизнь. Для некоторых из нас построение такой жизни не будет включать в себя ничего похожего на обычную активистскую работу. На самом деле многие активистские организации и некоммерческие организации сами по себе являются непродуктивными очагами системного стыда, где травмированные и перегруженные работой люди соревнуются друг с другом, чтобы доказать, кто из них самый преданный, состоявшийся и добродетельно самоотверженный. [40] Даже если нас волнует системная несправедливость, мы не должны подвергать себя такому окружению. Чаще всего они эмоционально нездоровы для нас и политически непродуктивны.
Как и Стеф Санджати, бывший пользователь YouTuber, о котором я рассказывал в главе 7, я перестал считать себя активистом. Я не участвую в таком количестве политических организаций, как раньше. Я гораздо реже вступаю в борьбу с другими людьми. Когда в разделе трендов Twitter появляются ужасные новости, я не спешу принять в них участие, чтобы развеять свою тревогу и убедить других в том, что я хороший человек. Я делаю меньше. Я гораздо больше думаю о последствиях своего выбора. Большая часть того, что я делаю, совсем не похожа на "активизм". Напротив, я склонен рассматривать свои ценности и убеждения как нить, которая проходит через все мои отношения, увлечения и все остальное, что я делаю.
Я большой поклонник экзистенциальной терапии, особенно работ Мартина Адамса. [41] В экзистенциальной терапии терапевт не должен выступать в качестве авторитетной фигуры. Он не должен навязывать пациенту никаких конкретных целей. Вместо этого он честно рассказывает о себе, как о человеке, который в своей жизни тоже боролся с бессмысленностью и потерянностью. Отсюда они могут предложить упражнения и инструменты, которые помогут клиенту определить, что для него важнее всего в жизни. Это очень гибкий и расширяющий возможности терапевтический подход, вдохновленный работами таких философов, как Жан-Поль Сартр (который считал, что наша жизнь не имеет врожденного смысла, и поэтому мы должны создавать смысл сами) и Виктор Франкл (который писал, что смысл уже существует вокруг нас, и нам просто нужно его найти).
Когда речь заходит о поиске (или создании) смысла жизни, экзистенциальные терапевты обращаются к тому, что они называют четырьмя сферами
