в бешенстве. Покойник из серого сделался красным, его глаза вращались в глазницах, руками он вцепился в веревку на шее. Для него рассказ жены был сюрпризом.
Неужели ведьма и правда не видит призрак мертвого мужа?
— И не смотри на меня осуждающе! — рыкнула Дарья, снова присев на табуретку рядом и вперившись взглядом в Ленку. — Ты, наверное, думаешь: вот мать, родного сына одурманила, чтобы он разбился? Так, да не так. Мы, ведьмы, себе не принадлежим! Если не будем следовать начертанным правилам, то все подохнем! Весь род! Петька мог нас сгубить. Так что одна его смерть лучше, чем гибель всей семьи!
За спиной у Ленки что-то упало. Она обернулась. По полу катилась глиняная кружка, свалившаяся со старого буфета. А у буфета стоял мертвый Петр.
Он, как и отец, услышал рассказ матери. Глаза в расколотом черепе налились кровью, переломанные руки сжались в кулаки.
— А вы не боитесь мне об этом рассказывать? — спросила ведьму Ленка.
— А чего мне тебя бояться? Кто тебе поверит? — ухмыльнулась Дарья и распрямилась, выставив перед собой свою широкую грудь.
— Так мертвецы услышат, разозлятся. Вы ж им сами силу дали, чтоб грядки полоть. А можно же и по-другому эту силу использовать.
— Мертвецы не услышат. Они в дом зайти не могут. У меня там знаки нужные под порогом начерчены. Погоди-ка…
Ведьма, похоже, что-то почуяла, что-то поняла. Она выбежала в сени и буквально носом стала пересчитывать начертанные закорючки.
— Стерла! Исправила знак! Ты разрушила запретную черту! Они что, вошли? Они здесь? Они что, всё слышали? — Дарья заметалась по комнатам, вглядываясь в тени в углах, но конечно, так ничего и не увидела.
— Слышали, — тихонько сказала Ленка.
И тут началось что-то страшное.
Мертвые души отца и сына разрослись от гнева в огромные черные воронки. Со шкафов и полок полетела утварь, задрожали стекла в окнах. С плиты сорвалась и упала на пол сначала кастрюля с недоваренной кашей, затем подлетела в воздух и врезалась в стену рядом с Дарьей кастрюля кипящего супа, брызги попали на лицо ведьме. Она заголосила, заматерилась.
Ленка, прикрываясь руками, кинулась к двери. Выбежала из избы и увидела, как в дом один за другим входят покойники, раньше толпившиеся на улице.
Вот, значит, как… им вход был воспрещен, а Ленка нечаянно разрушила невидимую преграду.
Покойники ненавидели Дарью. Каждый за свое. Но раньше их обиды были как дуновения легкого ветерка — слабыми, несущественными. Теперь же они объединились, слились воедино с гневом Ильи и Петра. Все черные мысли, терзавшие умерших, обрели силу, превратились в ураган. И этот ураган разносил дом и калечил саму ведьму.
Ленка выбежала на улицу и вцепилась в штакетник забора, не заметив, что в ладони вошли несколько острых тонких заноз. В окнах трепыхались занавески, был слышен грохот и крики ведьмы. Нужно позвать на помощь. Кого?
В дальнем конце улицы показалась фигура Насти, она катила коляску с маленькой спящей дочкой. Видно, возвращались с прогулки. Ленка замахала руками и кинулась ей навстречу:
— Скорее в дом! Там мама твоя! Ребенка со мной оставь!
Настя вбежала на порог, хлопнула дверью. Но меньше чем за секунду до этого шум в избе прекратился. Она опоздала. Мать уже было не спасти. Старый буфет завалился на ведьму и пробил ей череп своим массивным углом.
На похороны ведьмы собралась вся деревня. Впрочем, речей никто не говорил, и на поминки должны были остаться только родственники, приехавшие из других сел.
Едва на блестящий гроб из красного дерева полетели комья земли, народ стал расходиться.
Лена сперва держалась поодаль, но под конец отозвала Настю в сторону. Они вышли с кладбища на берег Весточки, и, глядя с высоты холма на родной лес и речку, убегающую вдаль, Ленка все рассказала однокласснице: как приходила, что увидела, что узнала от Дарьи, как взбунтовались духи.
Настя выслушала молча, не поднимая глаз. Она не плакала, только крепче прижимала к груди маленькую дочку, которая все это время сидела у нее на руках.
— Я тебя не виню, — сказала Настя очень тихо.
Подошел ее муж Федя Дьяконов, сверкнул глазами на Ленку, забрал ребенка. Настя нервно разгладила складки на черной юбке.
— Ты их разгонишь? — спросила Ленка про мертвецов.
— Разгоню, — ответила Настя. — Брата только при себе оставлю. Я скучаю по нему. Пусть с дочкой помогает. Дом от него запирать не стану.
Лена вздохнула.
— А ты к нам больше не приходи, — жестко сказала Настя.
— Хорошо.
На том и расстались.
История 4. Подкроватный черт
События этой истории завертелись в Клюквине спустя три года после смерти ведьмы Дарьи Строгановой.
Володя отвез Лидочку домой, в ее городскую квартиру, вернулся к себе в Клюквино и долго курил на кухне, путаясь в мыслях.
Вот уже несколько месяцев он чувствовал себя стариком — дряхлым и немощным. А ведь ему только сорок лет. Откуда же это вязкое ощущение, будто все испытано, жизнь прожита, ничего хорошего в ней уже не будет?
Даже Лидочка… Сегодня Володя понял, что больше с ней не увидится. Не позвонит, не назначит встречу, не ответит на ее сообщение. Почему? Она, прекрасная юная женщина, пылающая к нему страстью, больше его не возбуждает. Не волнует сердце. Он ее не хочет.
— Это старость. Старость, алкоголь, сигареты и нервы, — сказал вслух сам себе Владимир.
Он раскрыл окно и вдохнул свежий деревенский воздух. В черном небе поднималась над верхушками деревьев огромная желтая луна. У соседей по улице залаял пес. Вдалеке были слышны веселые голоса — народ допоздна жарил шашлыки и балагурил. Вот она — жизнь за городом, жизнь в деревне.
Дом в Клюквине Володя приобрел, повинуясь какому-то внезапному необъяснимому порыву. Развелся с женой год назад, поделили имущество, продали квартиру. Надо было покупать новое жилье. Но вместо четырех стен в городе он выбрал скромный, но современный и довольно уютный коттедж в деревне.
— А и правильно. Смени обстановку, — сказала ему мать, когда узнала. — Ты все равно на машине на работу ездишь. Ну, прибавится с десяток километров к дороге. Зато будешь возвращаться в дом и отдыхать душой.
Все так. Хорошее тут было место, красивое, уютное. Речка рядом. Вот только отдыхать душой все никак не получалось.
Каждый раз, устраиваясь спать, Володя подолгу не мог заснуть. В темной комнате ему все мерещилось, будто снизу, под кроватью, кто-то есть. И этот кто-то постоянно там
