он придерживается в Айленде, заключается в стремлении соединить лучшее из западной науки и восточного буддизма махаяны. Жители его утопического сообщества выбрали выборочную форму модернизации. Они культивируют просвещенный, пацифистский, гуманистический образ жизни, направленный на содействие достижению конечной цели человечества, которую Хаксли (в другом месте) описывает как "унитивное знание имманентного Дао или Логоса, трансцендентного Божества или Брахмана".
Стремлению островитян к духовному пробуждению очень способствует употребление "мокша-медицины" - психоделического энтеогена, приготовленного из желтых грибов. Это вещество способно, если его употреблять под правильным руководством , привести пользователя в состояние разума, которое, по крайней мере, на мгновение кажется достижением просветленного сознания, которое островитяне рассматривают как высшее благо:
"Светлое блаженство". Из глубины его сознания слова поднимались, как пузырьки, всплывали на поверхность и исчезали в бесконечном пространстве живого света, который теперь пульсировал и дышал за его закрытыми веками. "Светящееся блаженство". Это было так близко, как только можно. Но оно - это вечное, но постоянно меняющееся Событие - было чем-то таким, что слова могли лишь карикатурно изобразить и уменьшить, но никогда не передать. Это было не только блаженство, но и понимание. Понимание всего, но без знания чего-либо. Знание предполагало наличие знающего и всего бесконечного разнообразия известных и познаваемых вещей. Но здесь, за закрытыми веками, не было ни зрелища, ни зрителя. Был только этот пережитый факт блаженного единения с Единством".
Так что если бы каждый момент опыта оценивался исключительно по его внутренним качествам - или если бы нам нужно было выбрать одно неизменное психическое состояние, в котором мы будем пребывать всю жизнь, - этот вид "светлого блаженства" был бы одним из кандидатов.
Разумеется, технологически зрелая цивилизация не будет зависеть от урожая грибов или поганок. Ей также не придется ограничивать свои поиски просветления перебором большого, но все же весьма ограниченного набора конфигураций, к которым способен принудить ее некий старый энцефалон, не подвергшийся реформации. Даже если мы примем дополнительное ограничение, что личная идентичность должна быть сохранена - хотя не слишком ли непонятно, зачем нам это делать, учитывая, что многие состояния просветления, к которым нас призывают стремиться, как утверждается, включают в себя, в качестве основной характеристики, понимание того, что "я" - это иллюзия?-Так что у нас все еще оставалось бы достаточно места для перестройки нашего разума, чтобы более тщательно оптимизировать его для духовных достижений или для переживания высоких и непрерывных уровней светлого блаженства, а не, как сейчас, для задачи сбора клубней и всего остального, что нам нужно было делать в нашей эволюционно адаптированной среде, чтобы выжить и размножиться.
Такие усовершенствования и модификации мозга позволили бы нам получить доступ к большому пространству новых переживаний и поддерживать выбранные переживания в течение более длительного времени без снижения интенсивности или фокусировки. Мы должны представить, что в этом пространстве есть по крайней мере несколько переживаний, которые покажутся нам либо гораздо более сильными и чистыми версиями светлого блаженства, доступного некоторым людям сегодня, либо, наоборот, проявлением новых феноменальных качеств, которые даже более желанны, чем светлое блаженство.
Я говорю, что мы "должны представить", что это так, но это не совсем верно. Мы не можем представить себе многие из этих возможных ментальных состояний, по крайней мере в какой-либо яркой, конкретной, интуитивной манере; поскольку, по определению, в настоящее время нам не хватает неврологических возможностей для их переживания. Скорее, я должен сказать, что нам следует с большим доверием отнестись к гипотезе (которую мы можем лишь абстрактно осмыслить) о том, что пространство возможных для нас переживаний простирается далеко за пределы тех, которые доступны нам с нашим нынешним неоптимизированным мозгом. Очень далеко, я думаю. И где-то там, в этом огромном неисследованном пространстве возможных переживаний, могут быть такие, которые имеют ценность в такой степени, что превосходят наши самые смелые мечты и фантазии. Я думаю, это вполне вероятно.
И если мы готовы пойти дальше, в пространство откровенного постчеловечества - хотя для этого, возможно, придется пожертвовать некоторой мерой личной идентичности между нами-теперешними и преемниками нас-поздних, - то бури экстаза, которые станут доступны, вполне могут быть такими, что, если эти явления можно как-то поместить на общую шкалу измерений, светлое блаженство, которое время от времени посчастливилось испытать островитянам Хаксли, покажется простым пуком ласки по сравнению с ними.
Я упомяну еще одного кандидата на лучшее состояние души. Здесь я буду краток, потому что, хотя это понятие кажется актуальным, я опасаюсь отходить от своей компетенции и вторгаться в компетенцию профессора Гроссвейтера. Я отсылаю вас к его Большому богословскому коллоквиуму для более глубокого изучения этого конкретного вопроса. В целом, вы можете рассматривать данный цикл лекций как скромную сноску к некоторым материалам, которые он освещает.
Понятие, которое я имею в виду, - это понятие блаженного видения. Фома Аквинский говорит, что это совершенное счастье, обретение которого является конечной целью для человека.
В блаженном видении человек непосредственно познает Бога. Это своего рода неопосредованное "видение" Божественной сущности. Святой Павел говорит: "Ныне мы видим как бы сквозь стекло, в темноте, а тогда лицом к лицу".
Соединившись таким образом непосредственно с Богом, сотворенный интеллект обретает высшее блаженство. А поскольку совершенная благость Бога предстает перед нами непосредственно, акт "видения" одновременно является и актом любви.
Посещение штурманской рубки
Здесь можно сделать небольшую паузу и сориентироваться.
Давайте развернем карты...
В понедельник мы отплыли от самого простого представления об утопии ("стены из сосисок"). Весь день, а также весь вторник мы провели, проносясь вдоль побережья и осматривая множество социальных, экономических и психологических достопримечательностей. Наконец, мы осмотрели мыс предельных границ автоматизации.
Затем мы отвернули от берега, отправившись в более глубокие воды. К концу среды мы вышли к морю глубокой избыточности. Его безмятежные просторы простирались вокруг нас, успокаивая и умиротворяя, под небом, которое казалось пасмурным и неизменно-серым.
Здесь мы столкнулись с проблемой избыточности - переформулировкой и обобщением проблемы цели, которая изначально послужила толчком для нашей экспедиции. Проблема избыточности, напомним, заключается в том, что в условиях технологической зрелости (а значит, и в высокопластичном мире) человеческие усилия становятся избыточными, что грозит подорвать основы многих ценностей, таких как интересность, самореализация, богатство, цель и смысл.
Озабоченность избыточностью несет в себе чувство предчувствия: мы можем оказаться в парадоксальной ситуации, когда у нас есть основания пытаться овладеть миром и в то же время есть основания надеяться, что наши попытки потерпят неудачу. Мы окажемся в роли соблазнителя, который желает только целомудренную: который может найти удовлетворение в погоне, но никогда в
