Что это грудь у тебя блуждает и колется?
— Это подушечка для иголок.
— Зачем же ты ее себе вместе с иголками засунула?
— Это все Акакий, подлец, подстроил. Вы что не поняли? Я мужчина! У меня груди нет.
— Как нет? А это что?
— Но она же плоская.
— Детей надо было самой кормить, а не раскидывать по монастырским приютам.
— Ржевский, вы идиот, болван, скотина! — из последних сил заорал царь. — Дайте вашу руку… сейчас вы убедитесь. Вот здесь… чувствуете? Что это, по вашему? Ну? Ну?
— Гермафродит! — возопил Ржевский, соскочив с постели как ошпаренный.
У императора не нашлось слов, чтобы что — либо возразить. Он чувствовал себя, как пьяная загнанная лошадь.
— Тьфу, какая гадость! — возмущался поручик, застегивая штаны. — какая, право, гадость… Тьфу!! Кто бы мог подумать, что супруга государя нашего — и вдруг с яйцами. Три тысячи чертей!
Его чуть было не стошнило.
— Зажгите свет, — еле слышно произнес Александр. — Я не супруга государя, я сам государь.
— Да полно вздор молоть!
— Свет! — рявкнул царь.
Ржевский пожал плечами. Но потом все — таки зажег ночник. Тусклый свет озарил сгорбленную фигуру в женском платье, понуро сидевшую на краю постели. Это измученное круглое лицо с большим лбом, залысинами, тонкими бровями и прямым носом живо напомнило поручику портрет, что висел в Георгиевском зале. Этот человек был до смерти похож на императора Александра. И это удивительное сходство могло быть объяснено только тем, что поручик Ржевский видел перед собой оригинал.
— Не могу поверить! — воскликнул он.
— Откройте, пожалуйста, двери, — тупо произнес царь.
— Что?
— Двери откройте! — заорал Александр, тяжело вставая с постели. — Не слышите, что стучат?
Поручик открыл двери, и Акакий Филиппыч, который как раз перед тем разбежался, чтобы вышибить их плечом, влетел в комнату и грохнулся к ногам императора. Тот с наслаждением пнул его ногой в бок.
— Вот и вы наконец!
— Опаздал? Ваш — ваш — ваш… — пролепетал Акакий Филиппыч.
— Успели. Вы ведь, конечно, все слышали?
— Нет, ни единого словечка.
— Врете?
— Я на службе, государь.
— Значит, слышали.
— Да.
Лицо царя побагровело, сложившись в страшную гримасу.
— В двух шагах от вас императора чуть не изнасиловали! — закричал он. — А вы и ухом не вели, чтоб вас на том свете на куличи пустили!
— Нет, я п-подслушивал, я боялся пропустить хотя бы слово.
— Молчать! Мемуары вздумали писать? [8] — Царь вытер мокрый от пота лоб. — Ржевский, у меня нет сил, дайте этому супостату прикурить.
— Но у меня нет при себе курительной трубки, государь.
— Я не о том. Врежьте ему как следует!
Экзекуция Акакия Филиппыча продолжалась добрых пять минут. Он визжал, оправдывался, защищал руками щеки, но был избит, повержен и уложен Ржевским поперек постели совершенно без чувств.
— Вы не представляете, поручик, — устало произнес Александр, — с каким dermom приходится иметь дело. Двор переполнен идиотами и интриганами, что, впрочем, почти одно и то же.
Ржевский внимал царю, не смея шелохнуться. После пережитого конфуза он был готов добровольно влезть в кандалы и пешком отправиться в Сибирь. Но император говорил с ним так, как — будто между ними ничего особенного не произошло. Не даром вся Европа считала российского самодержца отменным дипломатом.
— Наш разговор, поручик, еще не окончен, — сказал Александр. — Но мы продолжим его в другом месте.
На трех поставленных в ряд стульях сидело трое мужчин: в центре — царь, справа от него — негр в ливрее, слева — поручик Ржевский. Сбоку стоял Акакий Филиппыч. Он был с шишкой на лбу и фонарем под глазом.
Царица Елизавета лежала напротив в постели, опершись спиною на подушки. После недавних родов она находилась в прострации, куда ее обычно заносило недели на две — три. Но император Александр не собирался ждать, когда она придет в себя, и поручил Акакию Филиппычу провести ее дознание. Поручик Ржевский все еще был под подозрением. Царь жаждал услышать от самой своей супруги, кто послужил отцом ее новорожденной дочери. Он полагал, что в данных обстоятельствах царице не хватит ума, чтобы солгать.
Бессмысленный взгляд Елизаветы Алексеевны блуждал по лицам мужчин. Особенно часто ее взгляд останавливался почему-то на негре в ливрее.
Царь подал тайному советнику знак.
— Ваше величество, — обратился Акакий Филиппыч к императрице, — посмотрите на этих мужчин. Кого из них вы знали прежде?
— Елизавета Алексеевна я, — замогильным голосом произнесла императрица.
— А меня зовут Акакий Филиппыч. Но речь сейчас идет не о нас с вами, а вот об этих трех господах…
Тайный советник запнулся, заметив, что императрица протягивает ему руку. Он бросил взгляд на царя, тот нехотя кивнул. Пришлось поцеловать. Царь поморщился.
— Кажется, я опять беременна, — заявила Елизавета, с интересом разглядывая свое запястье.
Александр побелел как полотно. Негр разинул рот. Ржевский сдержанно улыбнулся в усы.
— Ваше величество… — опять начал тайный советник, но Елизавета с неожиданной живостью перебила:
— А что вы делаете сегодня вечером, пупсик? Может, сыграем в лото?
— С превеликим удовольствием, ваше величество. Но прежде ответьте, кого из этих людей…
Императрица громко засмеялась.
— Как забавно! Вот этот симпатичный мужчина, — она указала на императора пальцем, — напоминает мне моего супруга. Такая же ослиная физиономия.
Александр вскочил.
— Ваш муж — умнейший человек во всей Европе, милочка! — с вызовым крикнул он.
— В самом деле? — Ее лоб собрался в морщины, но тут же снова стал гладким, как зеркало. — Ну и слава богу. За дурака бы я и сама не пошла.
Царь хотел грязно выругаться, но передумал. Поиграв желваками, сел и кивнул тайному советнику продолжать.
— Ваше величество, кто этот человек? — спросил Акакий Филиппыч царицу, положив руку на плечо негра.
Она скорчила мину.
— Черт!
— Кто?
— Говорю же вам, это черт. Как это у Данте? «И черти жарят всех в аду».
— Не всех, а только грешниц, — заметил царь.
— И грешников тоже, — сказала Елизавета.
— А это кто, ваше величество? — спросил Акакий Филиппыч, встав около Ржевского.
Царица пригляделась. С лицом ее произошла удивительная перемена. До сей поры вялое и равнодушное, оно вдруг озарилось каким-то внутренним светом, наполнившись теплом и нежностью. Вскочив с постели, царица бросилась к поручику. Он в растерянности встал, и она повисла у него на шее.
— Дорогой мой! Золотце мое! — заливалась она слезами и смехом.
Неловко поддерживая у себя на груди вопящую царицу, Ржевский бросил недоуменный взгляд на царя.
Александр был страшен. Скулы его напряглись. Уши гневно шевелились. Он дрожал с головы до ног.
— Итак, поручик, вы проиграли, — скрипя зубами, проговорил он. — Лиза признала в вас
