приставленной ухаживать за ней, никто в ее келью не заходил, опасаясь заразиться. Она никак не могла прийти ко мне. Настоятельница же и другие сестры, посвященные в тайну, в последнее время полностью доверили присмотр за мною Камилле и позабыли обо мне. Их больше занимала подготовка к празднику. О причине отсутствия Камиллы мне рассказала после освобождения мать Урсула. Тогда же я ни о чем догадаться не могла и поджидала мою тюремщицу, сперва с нетерпением, потом с отчаянием. Прошел один день, потом второй, третий. Камилла не появилась! Еда кончилась! Я определяла течение времени по выгоранию масла в лампе; к счастью, мне выдавали запас на неделю. Я предполагала, что либо монахини обо мне позабыли, либо настоятельница прямо приказала им уморить меня.
Последнее казалось наиболее вероятным; однако так сильна естественная любовь к жизни, что я не хотела признавать этого. Как ни было тягостно мое существование, жизнь была все еще дорога мне. С каждой минутой я убеждалась, что надеяться больше не на что. Я исхудала, как скелет, члены мои коченели, зрение ослабло.
Могла я лишь стонать, когда когти голода впивались в мои внутренности, и эхо, отражаясь от сводов темницы, уныло вторило мне. Я ждала уже момента избавления от уз земных, когда явился мой ангел-хранитель… мой любимый брат… и успел спасти меня. Будучи слаба глазами, я не сразу признала его, но когда поняла, кто этот друг, пришедший столь своевременно, внезапный прилив восторга исчерпал мои силы, и благодетельная природа погрузила меня в спасительный обморок.
Вы все знаете, сколь многим я обязана семейству Вилла-Франка. Но вам неизвестно, что благодарность моя к наилучшим друзьям моим безгранична. Лоренцо! Раймонд! Как имена ваши дороги мне! Помогите мне стойко перенести внезапный переход из глубины несчастий к вершине блаженства. Жизнь и свобода возвращены мне, только что бывшей узницей, страдавшей от голода и холода, от цепей и одиночества; ныне я наслаждаюсь всеми благами богатства и комфорта, меня окружают все, кто дорог моему сердцу, и скоро я стану невестой того, с кем давно уже обвенчана душа моя. Счастье мое так огромно, так совершенно, что рассудок изнемогает под его весом. Лишь одно мое желание пока не сбылось. Я хотела бы, чтобы здоровье брата восстановилось, а память об Антонии упокоилась с нею в могиле. Я верю, что пережитые страдания искупили пред лицом небесного судии единый миг моей слабости. Вина моя велика и тяжела, я сознаю это. Но пусть муж, однажды победивший мое целомудрие, не сомневается: я поддалась ему не из-за страстности своего темперамента. Раймонд, меня подвела любовь к тебе. Я оступилась, я не устояла; но я полагалась на твою честь не меньше, чем на свою, и переоценила свою стойкость. Я поклялась больше никогда не видеться с тобой. Если бы не последствия того момента слабости, я сдержала бы слово. Судьба распорядилась иначе, и теперь я рада, что так случилось. Но, хотя у меня и есть оправдания, я до сих пор краснею, вспоминая о своем неблагоразумии. Посему оставим эту неприятную тему, добавлю лишь, что у тебя, Раймонд, не будет причин сожалеть о нашем браке, и чем серьезнее были ошибки твоей возлюбленной, тем безупречнее будет поведение твоей жены!
* * *
На этом рассказ Агнес завершился; маркиз де лас Ситернас ответил ей так же искренне и тепло. Лоренцо сказал, что его радует возможность породниться с человеком, к которому давно питал высочайшее уважение.
Папская булла раз и навсегда освободила Агнес от религиозных обетов. Поэтому свадьбу сыграли, как только были сделаны все необходимые приготовления. По желанию маркиза церемонию провели со всей возможной пышностью, при большом стечении народа. После того как молодожены приняли поздравления всего Мадрида, дон Раймонд увез любимую в свой андалузский замок. Их сопровождали Лоренцо и маркиза де Вилла-Франка со своей прекрасной дочерью. Теодора, само собой, тоже не забыли. Он был неописуемо рад, что его господин женился. Перед отъездом маркиз, чтобы в какой-то мере загладить невольную вину перед Эльвирой, навел справки и узнал, что и она, и ее дочь были многими услугами обязаны Леонелле и Хасинте. Он выразил свое уважение к памяти невестки, щедро одарив обеих женщин. Лоренцо последовал его примеру. Леонелле чрезвычайно польстило внимание таких знатных кавалеров, а Хасинта благословила тот час, когда в ее доме поселилась нечистая сила.
Агнес, со своей стороны, не забыла о монахинях, с которыми была дружна в обители. Достойная мать Урсула, открывшая ей путь на свободу, по ее просьбе была назначена начальницей общины «Дочерей милосердия», одной из лучших и самых зажиточных в Испании. Берта и Корнелия решили не расставаться с подругой, и их назначили на важные посты в том же заведении. Судьба монахинь, помогавших настоятельнице преследовать Агнес, была плачевной: Камилла, по болезни лежавшая в постели, погибла в огне при разрушении обители святой Клары; Мариана, Аликс и Виоланте вместе с двумя другими сестрами пали жертвами народного гнева. Те три участницы совета, которые поддержали приговор настоятельницы, получили суровое порицание и были изгнаны в захудалые общины в отдаленных провинциях. Там они доживали век, стыдясь своей прежней слабости и страдая от холодности и презрения окружающих.
Преданная служба Флоры была, конечно же, вознаграждена. Она выразила желание возвратиться на давно покинутую родину. Ей оплатили место на корабле, снабдили всем необходимым, и она благополучно прибыла на Кубу со множеством подарков от Раймонда и Лоренцо.
Уплатив все долги благодарности, Агнес могла приступить к осуществлению своего заветного плана. Лоренцо и Виргиния, проживая в одном доме, постоянно общались. Чем чаще они встречались, тем более он убеждался в ее достоинствах. Она же, со своей стороны, лезла из кожи вон, чтобы понравиться ему; возможности поражения она не допускала. Лоренцо любовался ее внешностью, грациозными манерами, разнообразными талантами и кротким нравом. Ему льстила ее благосклонность, которую она не умела полностью скрыть. Однако в чувствах его не было той пылкости, с какой он мечтал об Антонии. Образ этой милой и несчастной девушки долго жил в его сердце, и все попытки Виргинии вытеснить его были напрасны. Впрочем, когда герцог заговорил с племянником об этом браке, которого горячо желал, тот не отказался. Долго не хотел он вступать в новые отношения, но настойчивые уговоры друзей и личные качества барышни преодолели это препятствие. Лоренцо попросил руки дочери у маркиза, и оно было принято с радостью и благодарностью.
Виргиния стала женой Лоренцо, и он не разочаровался в своем выборе. Уважение к ней крепло у него с каждым днем.
